Червь 3 (СИ) - Лагутин Антон

— Эдгарс подготовит голову, — говорит Борис. — Уберёт лишнее и заменит это гадкое лицо твоей прекрасной маской.

— Но маска моя!

— Я и говорю: твоей маской. Её никто у тебя не забирает. Ты должна кое-что уяснить, Инга…

— Что?

— Пока мы не покончим с «Труперсами» твои вещи принадлежат нашему братству. Пока ты не отработаешь свой долг, я буду использовать ТВОИ вещи и ТВОЙ дар.

Снова всё повторяется. Снова я слышу эту хуйню про отработку. Я проклят. Моё тело, моя душа, мой разум были созданы для вечного рабства. Для вечного обрабатывания гребанных долгов.

Так жить нельзя.

Так нельзя жить никому!

Борис спрашивает меня:

— Ты чем-то недовольна?

Он улыбается. Ублюдок сидит с довольной рожей, прекрасно понимая, что поимел меня.

Меня все поимели.

Имеют и имеют!

Мимо нас проходят мужчины и женщины с лицами изуродованными шрамами. Они подходят к нам. Встают по обе стороны и заказывают местное пойло. Кто-то постукивает кудрявого по плечу, а кто-то смотрит на меня с подозрением, с желанием поиметь где-нибудь за углом.

Мы с кудрявым сидим на деревянных стульях напротив друг друга, глядя друг другу в глаза. Мой стакан успел опустеть, а голова продолжала наполняться всяким дерьмом, мешающим мне думать рационально. Я думаю… думаю… Но меня обуревают нерациональные мысли. Мне хочется врезать кудрявому в грудь. Засадить кулаком прямиком в заживающую дыру, оставленную грязным кабаньим клыком. Мне хочется заставить кудрявого извиняться передо мной на коленях, сплёвывая на пол кровь. Хочу, чтобы он кряхтел, задыхался и молил меня о пощаде. Но он профессионал, ни одна деталь от него не ускользнёт.

— Может, ты еще хочешь выпить? — спрашивает кудрявый.

— Может…

Молчаливый бармен, обладающий отменным слухом, тут же поворачивается к нам спиной и медленно ковыляет к огромной деревянной бочке. Зашуршала тонкая струйка бухлишка. И вот, спустя каких-то несколько секунд передо мной стоит глиняная кружка. Полная, с пенкой.

Ну как тут можно злиться? Что такого сделал мне этот измученный жизнью седовласый мужчина?

Именно!

Ни

Ху

Я

Отпиваю пол кружки и спрашиваю:

— Ты поможешь мне найти «Кровокожих»?

— Если ты выживешь, мы найдём всех, кто перешёл тебе дорогу.

Звучит гордо. Особенно, когда он запускает свою пятерню в свои седые кудри и говорит:

— Всех! Даю слово Бориса! — и хлопает ладонью по столу с такой силой, что моя кружка опрокидывается на бок, а его лицо кривится от боли.

— Еще одну кружку нашей боевой подруге! — кричит Борис на весь этот пивной зал, где продохнуть нечем.

Все те, кто спокойно сидели, общались, курили, пили, ожесточённо о чём-то усирались между собой, соревновались у кого сильней рука, все те, кто мерили толщину доспеха своего товарища, вдруг обернулись, уставившись на меня. Опьянённые глазёнки кудрявого медленно бегут по головам остолбеневшей толпы. Образовалась тишина, которой он именно и добивался.

— Это крохотное создание, — тут он указывает на меня рукой, — наше секретное оружие. Прошу всех запомнить её имя: Инга. И Инга — наша новая сестра!

О Господи. Начинается. Зачем? Я просто хочу найти ту суку, отыскать эту грязную дрянь, что посмела обозвать меня паразитом!

Кудрявый говорит:

— Инга поможет нам одержать победу над кровожадными «Труперсами»!

Запах пота и алкоголя стал тяжелее и гуще, стелясь по помещению как туман. Толпа взорвалась, загудела громче сирены скорой помощи. И когда я чуть привыкаю к вою, когда сотни мужских и женских голосов синхронизируются, я слышу имя. Я слышу своё имя. Они все кричат: Инга. Моё имя раздавалось из каждого угла.

Моё имя зависло под потолком. Я — рок звезда местного разлива. Мама могла бы гордиться мною. Пройдёт время, и плакаты с моим лицом будут украшать каждую стену этой душной забегаловки. На каждом деревенском столбе, в комнате каждого ребёнка. Моё имя будут знать даже собаки. Каждая тёлка захочет иметь от меня ребёнка… А вот тут-то облом…

Нужно притормозить, а то слишком много вкусного, а самое главное — доступного пойла. Так и спиться не составит особого труда.

Бармен быстро обновляет мою кружку. Делаю очередной глоток. Ставлю кружку и ловлю взгляд Бориса. Мне нужны детали.

— Что я должна сделать? — спрашиваю я. — И когда выдвигаемся на поиски «Труперсов»?

Кудрявый усмехнулся. Начал растягиваться в довольной ухмылке, хотел засмеяться, но не смог. Застыв с болезненной улыбкой на лице, он хватается за грудь, а потом весь кривится. Свежая рана не даёт ему покоя.

— Какая ты не терпеливая девчонка, — прохрипел мужчина. — Потерпи, всему своё время. Вначале надо поработать.

— Что?

— Вернее, отработать свой косяк! Пока не отрабо…

Отработаешь косяк? Я верно услышал или мне послышалось? Что еще за косяк, бля?

— Какой еще «косяк»?

— Ваша выходка с освобождением крыс нам дорого обошлась. Я еще могу закрыть глаза на финансовые потери. Это пустяк. Но был утерян самый главный ресурс — время. Мы потеряли драгоценное время. И не надо делать вид, что ты не причем! Или ты хочешь сказать мне, что пацан сам догадался: где взять ключи, как найти нужную комнату? А клетки! Он бы в жизни не управился бы в одиночку с таким количеством клеток так быстро.

— Я…

— Даже не пытайся! Я более чем уверен, что всё это время, пока он рушил наши труды, ты была рядом и руководила процессом. Командовала крысами, как бы безумно это не звучало.

— Тут ты прав, я была очень близко.

— Твоего дружка следует вздёрнуть за содеянное, а еще лучше — «Труперсам» выдать. Но у нас у самих рук не хватает. Времена нынче неспокойные. Каждый человек на счету.

Кудрявый подмигивает бармену. Тот, недолго думая, выудил из-под стола графин. Рядом нарисовалась рюмка, которая быстра наполнилась бурой жидкость. Кудрявый взял рюмку. Залил глотку. Его лицо перекосило сильнее, чем от боли в груди. Он даже прослезился, но запить или занюхать даже и не думал. Отерев выступившие капли пота на лбу, он говорит:

— Какое гадкое лекарство.

Он растопыривает ноздри, делает глубокий вдох. Грудь быстро надувается. И на его лице вырисовывается улыбка. Он не дергается от боли, не корчиться в агонии мук. Нет. Он здоров, с ним все в порядке. Боль ушла.

— Так вот, — продолжает он. — Ты поможешь своему дружку закончить доспех. Мой доспех. И как раз начнёшь привыкать к запаху.

— К запаху чего?

— Я не правильно выразился. Начнёшь привыкать к вони. Удушающей, выворачивающей на изнанку вони!

Я уже давно привык к любой вони. Я такую вонь ощущал, что тебе даже и не снилось. Ты даже представить не можешь всю ту вонь, что приходилось слышать нам, когда за бетонной стеной, под грудами перемолотого кирпича разлагалась целая семья. Как кричал зловонием угол сарая, в который по нужде бегали жильцы полуразрушенного дома. Как пахнут тёплые дождевые струйки, уносящие на первый этаж весь трупный сок, что оставили погибшие жильцы верхних этажей.

Слово «вонь» обрело бы для тебя совсем другой смысл.

Слово «вонь» произносилось бы совсем по-другому.

Только думая об этом слове, твоё бы лицо искажалось от омерзения, а произнося — ты бы задыхался от отвращения.

А сейчас ты тупо лыбишься, пытаясь запугать глупую девчонку. Дядя, ты обосрался! Меня такое дерьмо не напугает. Прости.

Ни один мускул на моём лице даже и не вздумал дёрнуться. Даже губы. Даже веки не дали намёка на то, что я мог испугаться.

Кудрявый — мужик непростой. Я для него ни разу не крепкий орешек. Если захочет — расколет, и глазом не моргнёт. Но в данный момент ему этого и не нужно. Он меня проверяет.

— Сегодня отдыхай, — говорит он, — а завтра утром дуй на работу.

Работать…

Он говорит:

— Эдгарс будет с нетерпением тебя ожидать, как только солнце озарит центр деревни. Не опоздай. И помни — мы потеряли время. Из-за тебя! Но душу мне греет мысль, что благодаря тебе мы его быстро наверстаем, и даже убежим вперёд, чем сможем удивить «Труперсов». Мы нанесём сокрушительный удар и покончим с этой напастью!