Препод от бога (СИ) - Плотников Сергей Александрович

Вот это поворот, что называется.

— А в этом чулане еще кто-то жил, кроме тебя? — спросил я.

— Ну конечно! Все дети, которые работали на кухне! И младшие поварихи.

— Это они сказки рассказывали?

— Ага!

У меня возникло еще одно подозрение:

— Слушай, а вот… про твой возраст именно этот управляющий сказал?

— Да, он отписал в Академию, что мне одиннадцать, и страницу из храмовой книги с регистрацией приложил! — быстро-быстро затараторила Анна. — Мне одиннадцать, просто я такая маленькая и худенькая, вот и выгляжу моложе!

Из глаз у нее снова закапали слезы.

Так. Тут тоже, похоже, ясно. Очень вряд ли ей действительно одиннадцать!

В результате несколькими расспросами я вытянул из Ани ее историю.

Она понятия не имела, кто были ее родители — ни отца, ни матери не помнила. Росла с малых лет при кухне в большом поместье, выполняла всякую работу, которая была ей по силам. Самое раннее, что помнила — вытирала насухо тряпкой большие металлические тазы, потому что к глиняной и стеклянной посуде ее не подпускали. Ночевала в чулане с зерном, где в углу стояли топчаны для самой младшей прислуги, которая работала почти или совсем бесплатно, за еду, и которой некуда было пойти.

— И ты всегда так много плакала? — спросил я ее.

— Всегда! — шмыгнула носом девочка. — Когда все время плачешь, меньше работы дают! И сразу бить перестают! И даже хлеба лишнего могут дать! Но только если по-настоящему плачешь, а не так, как Милли — ее просто били, и все. Так что я по-настоящему плачу, вы не думайте! — и она снова заплакала.

Ясно с ней все.

— С нами можешь не плакать, — мягко сказал я. — Просто попросить, если хочешь еще поесть или, скажем, теплую шаль.

— А можно? — ахнула девочка, аж слезы прекратились. — Тогда, если у вас есть, дайте мне что-нибудь теплое, пожалуйста, а то зябко! И хлебушка еще, если можно, а то я не наелась…

— Ну дела! — воскликнул Эдвин. — Чего только не бывает на свете!

— Бедняга какая, — покачал головой Жан. — Надо было догадаться, что она не просто так ревет все время!

Дворянчик же ничего не сказал, просто сидел со сложным выражением лица.

Я же про себя подумал: а девочка-то встряла. Видимо, обучение оплачивает хозяин того самого поместья, в котором она жила все эти годы — и, скорее всего, на каких-то кабальных условиях, раз он даже не стал ждать, пока девочка хоть немного подрастет, а выпроводил ее как есть. Станет взрослой — ей отрабатывать и отрабатывать, небось.

Впрочем, когда она станет взрослой (если выживет), то посмотрел бы я на того помещика, пусть даже титулованного, кто станет задирать кого-то вроде Рагны! Где сядет, там и слезет. Хотя, может, ее поэтому и отправили так рано? С расчетом, что когда выучится, будет еще наивным ребенком… Ну-ну. Она и сейчас вполне себе манипулятивная кроха, несмотря на общую наивность и тяжелую жизнь, какой еще вырастет?

(Кстати, здесь сходство с Рагной кончалось: та, насколько я понял по воспоминаниям Ханны и ее собственным, в детстве демонстрировала чуть ли не край аутического спектра — а Анна успела уже отлично разобраться в том, что такое люди!)

В общем, Аня получила и шаль (Лиихна, слышавшая наш разговор, принесла, — а то я думал свой шарф дать), и домашнее печенье от Мириэль и сидела теперь у костра с блаженным, осоловелым выражением лица.

Истории остальных были проще и не такие душещипательные. Отец и мать Жана были поденными рабочими, копили деньги, чтобы открыть свою прачечную — и почти уже скопили, но тут вдруг выяснилось, что у Жана есть Ядро, и на эти деньги собрали его в дорогу в Нент (там кроме оплаты самого обучения предстояло еще много расходов). А само обучение в Академии ему оплатил город. Эдвин происходил из зажиточной семьи мастера-сапожника, был младшим сыном, и учебу оплачивал Цех отца — с тем, что часть денег выплатит его отец, часть Эдвин потом отработает. А д’Артаньян удивил меня своей прямотой. Я-то думал, он вообще ничего о себе рассказывать не захочет из высокомерия, но он сказал:

— Я сын нетитулованного дворянина, мой отец проигрался в карты, заложил и перезаложил поместье. Деньги на учебу в первый год мне подарила родня, потом надеюсь выиграть стипендию или заключить договор с королевским двором.

И смотрел так хмуро, мол, попробуйте только что-то сказать.

Похвальная искренность… если это искренность, конечно. Ох, о чем-то он умалчивает!

— Ну ладно, — сказал я, стараясь говорить максимально уверенно. — В общем, ребята, не все так плохо. Вам в этом смысле повезло с факультетом. С юными магами природы, например, никто не церемонится — не умеешь, значит, учись сам, никто разжевывать не будет! А таких, как вы, стараются подтянуть. Так что даже Ане с Эдвином отчаиваться не стоит, если будете стараться, постепенно всему научитесь. А у Ротимера и Жана вообще все в порядке, особенно у Жана — зря ты волновался.

Парнишка из бедной семьи аж просиял.

— Как это у меня все плохо? — ахнул Эдвин. — Я ж нормально учился!

— Видно, ваш учитель сквозь пальцы смотрел на свои обязанности, — пожал плечами я. — В Академии нужен совсем другой уровень.

— Господин учитель! — тут же воскликнула Аня. — А не могли бы вы меня поучить… немножко, пока мы едем? Я буду очень-очень стараться! Как Жан!

— И меня! — с беспокойством на лице добавил Эдвин. — Мне никак нельзя вылетать из Академии, мне папаня такую жизнь веселую устроит!..

— Посмотрим, — туманно сказал я. — Если будет возможность. Сейчас, например, никакой учебы: вам всем уже спать пора!

Ну что ж, надеюсь, я не наврал, что с неучами-некромантами возятся! Рагна как-то мне вскользь говорила, что на некромантском факультете, с одной стороны, очень жестко следят за дисциплиной и практикуют довольно суровые наказания учеников (временное отключение нервов в руках, например, чтобы не писал ошибок — как вам?), но при этом нужно очень сильно постараться… или, скорее, совсем, минимально не стараться, чтобы тебя отчислили — ну или иметь влиятельных родственников, которые, например, заберут девушку «замуж», не дав закончить обучение. Видимо, с недоброй памяти Эльсбетой Прен именно это и случилось.

В общем, я отправил детишек в повозку, а сам отправился к Ночке, устраиваться на ночлег. И — не нашел Леу. Где-то она все еще бродила… Вроде и нечего переживать за двухметровую драконицу с когтями, крыльями, клыками и Ядром Природы, но я поймал себя на том, что сердце у меня не на месте.

Дети постепенно успокоились в телеге, костер прогорал — а Леу все не шла.

— Ваша милость, хотите, идите в лес, позовите ее, — вдруг сказала Лиихна, вышивавшая что-то при свете костра (трюк, для которого нужны орочьи глаза!). — Я же вижу, вам хочется. Я за детьми послежу.

— А ты не против? — уточнил я. — Они не твоя ответственность.

— Так и не ваша тоже, — фыркнула орчанка. — Ничего, нормальное такое хулиганье. Если бы я замуж вышла, когда положено, у меня б свои уже такие подрастали.

— Еще выйдешь, — пообещал я.

— Вряд ли, — сухо сказала Лиихна.

— Что так?

— Я второй раз не предлагаю.

Я молчал, не зная, что на это ответить.

— Я знаю, что вы знаете, — спокойным тоном добавила орчанка. — Тот разговор с Габриэлем. Я потом вас в траве заметила.

И что мне теперь, сказать: «Да найдешь кого-нибудь другого»? Лиихна упрямица, каких поискать. Если уж влюбилась — или решила, что влюбилась, а в ее случае это плюс-минус одно и то же — точно просто так не разлюбит.

— Он еще передумает.

Лиихна хмыкнула.

— Может, и передумает. Только тогда ему придется постараться! Я себя тоже недешево ценю.

Как у некоторых людей все сложно… И у орков тоже, конечно же.

Но я воспользовался своевременным предложением Лиихны, рассудив, что детишки, во-первых, не московские школьники на выездной экскурсии: вряд ли будут шариться по ночным кустам в поисках удобной точки для распития спиртного, чтобы учитель не видел. Поостерегутся нечисти. Да и вообще, скорее всего, не проснутся, умотавшись за день. Так что на Лиихну присмотр вполне можно оставить: раз пообещала, она их, если что, плоской стороной топора в телегу обратно загонит.