Жена бакалейщика на ее фоне казалась почти субтильной. При виде меня она скривилась — хотя, я подозревала, такое выражение на ее мучного цвета присутствовало постоянно, менялись только оттенки.
На столе перед ними были разложены стопки каких-то бумаг.
— Чего приперлась? — рявкнула Долорес, стоило мне подойти. — И не стыдно людям в глаза смотреть, прошмандовка!
Ой, да что ты говоришь! Прошмандовкой за глаза меня в этом городе называли все кому не лень. Я подозревала, что особых поводов тут и не требовалось, но у меня они были: мэр по непонятным (ха-ха, об этом стоит спросить у генерала Реннера) причинам мне благоволил, Алан, взрослый неблагой (ха-ха — дважды), был у меня на посылках, и это не говоря уже о толпах рабочих, которые ходили в приют, чтобы починить крышу, полы, канализацию и все остальное. Все они были мужчинами, а я — незамужней девушкой, вот ведь незадача.
В общем, поводов было предостаточно. К тому же — Ивари была красива, и уже из-за этого на любовь городских кумушек я не могла рассчитывать.
Не удостоив Долорес взглядом, я обратилась к худенькой женщине с мышиными волосами — должно быть, именно она была здесь главной, раз сидела в центре.
— Я бы хотела подать заявку на участие в “Ярмарке талантов”.
— Ты? — тут же расхохоталась Долорес. — А ты-то куда? Какой у тебя талант? Ноги раздвигать? И уродов этих тому же учишь? Талантливая выискалась!
Я перевела на нее взгляд и сжала кулаки. Что она вообще здесь делает? Почему она вообще осталась в Брайтмуре? Жаль было бросать дом, который она строила на деньги, которые полагались приюту?
От воспоминания об этом у меня перед глазами побелело.
— Если ты еще раз откроешь свой рот… — процедила я.
— И что? Что ты мне сделаешь? Еще раз уволишь, тварь неблагодарная? Думаешь, я на тебя управу не найду? Мэр меня не услышал — так я выше пойду! Недолго тебе осталось! И уродам этим…
— Если ты, — повторила я, наклоняясь к ней, — еще хоть один раз. Откроешь рот. И хоть что-нибудь скажешь про моих детей — то ты пожалеешь. Я тебе обещаю.
Я цедила слова сквозь зубы, их приходилось буквально выталкивать изо рта, как камни.
Кулаки сжались так сильно, что я снова почувствовала то, о чем мне пытался рассказать генерал Реннер, — мою магию. Она была как будто повсюду — и было очень легко зачерпнуть немного и впечатать ее в лицо Долорес.
Должно быть, что-то такое отразилось в моих глазах, потому что Долорес, которая уже была готова ответить, осеклась и перестала ухмыляться.
Правильно сделала.
Я повернулась к остальным и повторила:
— Я бы хотела подать заявку на участие в “Ярмарке талантов”.
Жена бакалейщика, которая тоже выглядела испуганной, вдруг встряхнулась и повела плечами. Ее мучнистое круглое лицо покраснело, черные глаза-изюминки прищурились.
— И какой же у тебя талант, Иви? Без этого я не приму заявку.
Я глубоко вдохнула. Хотелось по-детски зажмуриться, как будто я загадывала желание.
— У нас. Участвовать будет приют города Брайтмура для неблагих детей. Мы все. У нас много талантов, я могу их перечислить.
После моих слов повисла тишина, сравнимая с тем, как если бы я выстрелила по ним из ружья (с удовольствием, к слову, так бы поступила).
— Кто-кто? — первой ожила Долорес. — Вы? Не смеши. Вам туда даже приходить нельзя, к нормальным людям. Убирайся!
— Нам можно. Если не ошибаюсь, то где-то у вас на столе лежат правила проведения конкурса. И там нет запрета на участие неблагих. Можете проверить.
Я сглотнула. Накануне я крайне тщательно с помощью Аба изучала этот вопрос — но сейчас поджилки все равно тряслись. А вдруг мы что-то упустили?
Судя по перекошенному лицу жены бакалейщика, которая лихорадочно листала устав конкурса, — не упустили.
— Я должна написать заявку, правильно? У вас не найдется пера?
— Не найдется! — рявкнула она, отрываясь от бумаг.
— Не страшно, у меня свое.
Я вытащила из корзинки перо и подняла брови.
— Участников и так слишком много! — Жена бакалейщика, имени которой я, хоть убей, не могла запомнить, решительно хлопнула ладонью по стопке листов. Не такой уж большой, к слову. Учитывая, что вдобавок к денежному призу идет аж целая туша кабана. И яблоки! Завидный куш.
— В правилах конкурса нет ограничений по количеству участников.
— С чего ты взяла?!
— Я читала правила. А ты?
Она сжала зубы, Долорес отобрала у нее устав и с упорством кабанихи, которая роет рылом грязь, принялась его изучать.
В конце концов она откинулась на спинку стула и прищурилась.
— Ну так как? Кто-нибудь примет у меня заявление?
Я потрясла пером в воздухе. Долорес посмотрела себе за спину и торжествующе воскликнула:
— Ага! Уже три часа дня! — она ткнула на стоящую на столе табличку. — Не успела, прием заявок закрыт. Говорила же — убирайся отсюда!
Я перевела взгляд ей за спину, где на стене в самом деле висели часы, а потом — на картонную табличку на столе, которую сначала не заметила.
“Прием заявок — до трех часов пополудни!”
Твою… твою… твою мать! Мне… мне конец.
— Я же… Я пришла заранее! — по-детски запротестовала я. — Это вы полчаса читали правила и…
— Ничем не можем помочь — мы закрыты! — ухмыльнулась жена бакалейщика.
— Я не уйду отсюда, пока вы не примете у меня заявление!
На глаза наворачивались слезы — глупые, отчаянные! Я так старалась, так много делала, придумала целый план для того, чтобы постепенно ввести детей в жизнь города, я даже заручилась поддержкой Мелиссы — и из-за такой мелочи все сейчас пойдет прахом! Я просто... я просто не знала. Аб даже не счел нужным сказать мне о заявках, потому что любой горожанин знал: заявиться можно в любой момент, хоть за пять минут до конца конкурса. На это всегда смотрели сквозь пальцы. Нужно было учесть, что для неблагих правила строже.
Как глупо! Вот я идиотка, ни с чем не могу справиться, и из-за меня сейчас…
— Тогда уйдем мы, — припечатала Долорес и принялась собирать бумаги со стола.
К ней, поспешно и едва не сбив задницей стол, присоединилась жена бакалейщика.
— Но… вы же… как же… я…
Мне нужно взять себя в руки! Я не имею права быть слабой! Я отвечаю за моих детей — и ради них обязана из кожи вон вылезти. И уж точно я не имею права наматывать сопли на кулак!
— Но…
Но сейчас эта мелочь, как последняя капля после многих месяцев отчаянья, пренебрежения, безрезультатной борьбы совершенно выбила меня из колеи, так что я, как последняя идиотка, могла только стоять и хлопать глазами. Нужно собраться!
Ничего. Я должна просто… пойти к Абу. И… мы что-нибудь придумаем. Может, на следующий год или… Да, на следующий год. И уж тогда-то я так по-глупому не попадусь!
— И в лавку нашу больше не приходи! — рявкнула жена бакалейщика. — Ишь, повадились уроды! Я тебя…
— Что? — раздался за моей спиной вкрадчивый мужской голос.
Обернувшись, я увидела генерала Реннера. Он стоял прямо, одет — в привычные уже рабочие штаны и рубашку, которые носили здесь большинство мужчин, но почему-то казался больше и сильнее обычного человека. По спине пробежали мурашки.
— Что — ты ее? — повторил он, задвигая меня себе за спину и упираясь ладонями в стол, нависая над всеми троими женщинами, как скала. — Давай, договаривай.
Его тихий голос заполнил собой холл мэрии, оттолкнулся от стен и оставил после себя мертвую тишину.
— А ты нас не пугай! — взвизгнула Долорес. — У нас все по правилам! Ишь, урод выискался! Думаешь, мы тебя боимся? А ну как скажу, что ты без метки щеголяешь — а? Что будешь делать? Думаешь, никто не знает? Рот-то не разевай! И знай свое место.
Генерал Реннер наклонил голову и издал странный звук — больше всего было похоже на волчий рык. Или… ну да. Или на драконий.
— Ты смеешь мне угрожать? Кто. Ты. Такая?
— Я человек! В отличие от…
Снова странный рык — после которого повисла тишина, а с лица Долорес схлынули все краски.
