Вторая молодость Фаины (СИ) - Хайд Адель

Написав письмо, успокоился немного, но, когда лёг, сон не шёл, сначала уснул, вернее забылся сном, и приснилось ему, что Фаина идёт по лесу, словно ищет кого-то, а он Алексей бежит за ней, и как это часто во сне бывает, ноги его вязнут, и никак догнать не может, кричит. Но вместо крика только рот раскрывается, а звука нет, а Фаина идёт всё дальше и вот уже не видно её за деревьями…

Проснулся, с облегчением осознал, что это сон, но сердце колотилось как сумасшедшее, как будто бы он и вправду по лесу бежал.

На душе было тяжко, вспомнилось вдруг и то, что обещал приехать, а сам задержался.

«В любви объяснился, а предложение так и не сделал, вот же простофиля,» – подумал Алексей. Но в тот момент в поезде всё забыл, видел только её глаза, губы.

Алексей вспомнил о том, что и матери уже сказал, что женится, мать, конечно, поохала, но, потом сказала, что примет всё, что Алексей сделает. Матери сказал, а невесте нет. Алексей усмехнулся. Дальше стал думать о том, а где Фаина захочет жить. В Москве ил Петербурге? Или заявит, что останется в имении?  Подумал, что пусть она сама решает, где ей комфортнее. А уж он ей всё устроит.

И с этой мыслью Алексей заснул.

И уже до утра не просыпался, а с утра, как обычно, поехал на фабрику. Вызвал секретаря, чтобы тот съездил на почту, письмо отправил. Пока ждал секретаря, просмотрел утренние газеты, которые секретарь каждое утро оставлял на столе.

На первой полосе было объявление об испытании нового двигателя, Алексей подумал о том, что жаль, что про новый шоколад не пишут, ведь тоже событие значимое.

Посмотрел, пролистал, во всех колонках, что и обычно, на первых листах основные новости, дальше объявления. И вдруг взгляд зацепился за колонку брачных новостей. Там мелькнула знакомая фамилия «Стрешнева». Алексей смотрел и думал, ведь это же не может быть правдой, и вдруг почувствовал, как внутри у него появился огромный острый кусок льда, и даже ощутил привкус крови во рту.

«Стрешнева Ф. А., дворянка, и Орлов П. В., дворянин, объявляют о помолвке».

Вошёл секретарь:

–  Звали, Алексей Сергеевич?

Алексей посмотрел на письмо, лежащее на столе, на газету, скомканную, как будто он пытался уничтожить то, что там написано, чтобы этого не было.

Секретарь ждал ответа.

Алексей расправил газету и сказал:

– Вот, помолвку объявили, надо бы поздравить

– Вы о вашем партнёре? – спросил секретарь, даже не подозревая, что Алексей был готов его уволить только за то, что он Фаину назвал партнёром.

Но потом Алексей вдруг сам сказал:

– Да, поздравь от моего имени.

И вдруг остро, как наяву, почувствовал крепкую крестьянскую ладонь деда на плече, и понял, что у него никогда и не было шанса.

Усмехнулся, представив, что в колонке бы написали:

«Стрешнева Ф. А., дворянка, и Порываев А. С., внук крепостного, объявляют о помолвке».

«Не ровня нам ристократы енти, Лёша…»– говорил дед, и был прав.

***

Фаина

С Анной Игнатьевной я пока не могла окончательно разобраться, до завершения дел с Нуровым, только сообщила ей, что помолвку с Петром Орловым разорвала. Анна Игнатьевна в очередной раз высказала мне, что с моей «подмоченной» репутацией я больше ни на что претендовать не могу. Но ни словом, ни пол словом не сказала о том, что дала объявление о помолвке в столичные газеты.

Я тоже пока промолчала, сильно надеялась на то, что, когда с Нуровым разберутся, и моё дело на вывод Анны Игнатьевны из рода Стрешневых быстро свершится.

Нурова арестовали через десять дней, и всё это время мы не выходили даже за пределы имения, и только когда ко мне лично приехал Пришельцев, капрал Васильев отменил «осадное положение». Мне уже потом рассказали, что несколько раз были попытки пробраться на территорию имения, что в лесу, где девки за грибами ходили, спугнули каких-то двоих, их потом черкесы забрали.

Пришельцев приехал не один, с ним приехал адвокат Милонов Владимир Иванович. Я думала, что он к Вере приехал, но, как оказалось, у него и ко мне дело было. Владимир Иванович привёз мне документы, свидетельствующие, что Анна Игнатьевна Стрешнева более не является членом фамилии, и глава рода Стрешневых ответственности за её деяния не несёт.

– А с теми долгами, Фаина Андреевна, что вы уже выкупили, – сообщил мне адвокат, – вы её вообще можете в долговую тюрьму посадить.

Я сразу же приказала Анну Игнатьевну ко мне в кабинет вызвать.

По всей видимости, у Анны Игнатьевны была очень хорошо развита интуиция, потому что она долго дверь не отпирала, сказывалась больной, но я, подойдя к двери, сказала:

– Если вы через пятнадцать минут не будете у меня в кабинете, я вас прямо как есть в долговую тюрьму отправлю.

В кабинет ко мне Анна Игнатьевна пришла через полчаса, и, если бы я была Фаиной, наверное, я бы прониклась тем, что женщина выглядит бледной и слабой. Но я не была той Фаиной, которую, когда-то Анна Игнатьевна бросила умирать, я была той Фаиной, которая выжила, и, которая была очень зла за гадкое самоуправство у меня за спиной.

Адвокат Милонов вручил ей документы, согласно которым она мне теперь была никем, и обязана была отвечать за себя сама.

Документы, которые она некоторое время назад передала мне со словами «надо бы оплатить» , теперь передал ей адвокат, с теми же словами, только ещё добавил, что если оплаты не будет, то через пару недель придётся Анне Игнатьевне сесть… вот только не на поезд в Париж, а в долговую тюрьму.

– Фаинушка, как же так? – растерянно проговорила женщина, и, если бы я точно не знала, что она из себя представляет, то я бы поверила в то, что она действительно растерялась.

– Анна Игнатьевна, – сухо сказала я, – я более не желаю вас видеть в своём доме, и сегодня же, все будут оповещены, что вы более не являетесь, частью рода Стрешневых.

– Но как же я буду жить? – спросила меня эта совершенно чужая мне тётка.

– Вы будете жить, – ответила я, – а это, поверьте, не так уж и мало.

Жаль только, что она не поняла, о чём я говорю.

На сборы Анне Игнатьевне я дала время до утра следующего дня, утром она должна была покинуть имение.

После того, как я разобралась с Анной Игнатьевной, ко мне в кабинет зашёл Пришельцев.

– Вот Фаина Андреевна, письма вам пришли, мы пока всё задерживали, чтобы никто не перехватил.

Я схватила стопочку писем, быстро просмотрела, только три из них были от тех, с кем я была знакома лично, и одно из них было письмо от Алексея.

Я взглянула на Пришельцева и открыла письмо.

В нём были копии каких-то документов, я сначала даже не поняла, что это, на сложенном вдвое листке бумаги было всего несколько слов:

«Фаина Андреевна,

Поздравляю вас с помолвкой, весьма удачная партия. Документы на вашу долю владения патентом на рецептуру шоколада подписаны, копии прилагаю, если надумаете выйти из партнёрства противиться не буду.

Желаю вам счастья,

Алексей Порываев»

Вдруг из сложенного вдвое листка бумаги выпала газетная вырезка, на которой было злополучное объявление.

Я взглянула на Пришельцева:

– Александр Петрович, я могу уехать из Екатеринбурга?

– Почему нет, – ответил Пришельцев, – я не вижу никаких причин вас здесь задерживать.

Я посмотрела на адрес на конверте. Петербург.

Значит я еду в Петербург.

Собиралась быстро, поезд в Москву уходил рано утром, а это значит мне либо надо выехать почти ночью, либо с вечера заночевать в Екатеринбурге.

Не в силах оставаться в имении, я уехала в Екатеринбург вместе с Пришельцевым, и по приезду сразу же купила билет на поезд.

Утром села на поезд, настроение было решительное, но пугали пять дней между мной и Алексеем, да ещё и те дни, что его письмо лежало в ожидании у Пришельцева.

Утром отправила телеграмму. Но разве же там много напишешь?