— Пусти, вдвоём мы дверь будем в два раза сильнее держать!
В общем, уболтал брата, сидят вместе. Вроде вдвоём не так страшно.
— Может, ещё и не доберётся до нас Волк! — храбрится Нуф-Нуф. — Палками оцарапается, говном побрезгует! У меня всё-таки дом, не то, что твой соломенный шалашик.
— Да-да, — поддакивает ему обосратый Ниф-Ниф, — это ведь всего лишь волк, а не лев и не медведь…
— Тихо ты! Накличешь!
Ну и, натурально, вот он, Волк.
— И это в ваших краях называется домом? — смеётся он. — Это же вообще несерьёзно, ребятки. Не длите бессмысленную агонию, выходите с поднятыми руками, петрушкой в жопке и яблочком в ротике. Я люблю чтобы с яблочком. С ним вкуснее.
— Нет-нет! — дрожащими голосами отвечают поросята. — Не выйдем! Вы не имеете права! Неприкосновенность жилища! У нас тоже есть права!
— Когда прихожу я, все права заканчиваются, — сказал Волк. — Остаются только возможности. И я своими намерен воспользоваться.
Дунул, плюнул, ногой топнул, хвостом махнул, и развалился экологичный домик Нуф-Нуфа на исходные компоненты. Вернул в круговорот веществ изъятые говно и палки. Обосрались поросята, кто по первому, а кто уже и по второму разу, и бежать. Добежали до Наф-Нафовского бункера и давай кнопку селектора жать и в микрофон орать:
— Впусти, брат! Началось! Волк! Волк пришёл!
— Так не вы ли меня уверяли, что он не придёт?
— Прости, братуха! Ошиблись! Ты был прав, а мы нет! Ты умный, а мы дурачки! Впусти!
— Что-то я плохо расслышал, что там про дурачков было?
— Мы! Мы дурачки! Ты мудр! Впусти только, Волк уже близко!
Поглумился над ними Наф-Наф, но впустил, конечно. Родная ж кровь. А тут и Волк пришёл.
— Эй, — говорит, — домовладелец! Добром выйдешь, или штурмом будем брать?
— Скажи, скажи ему, что не выйдем! — трясутся Ниф-Ниф с Нуф-Нуфом. — Пусть уходит!
— Вот ещё, разговаривать с ним, — отмахивается Наф-наф. — Много чести!
— Можешь тех двух дурачков выкинуть, — предлагает Волк, — разойдёмся по-хорошему. Ты, я вижу, свинюк продуманный, так и быть, живи.
— Не отдавай нас ему! — дрожат поросята.
— Вот ещё, обойдётся, — отвечает Наф-Наф.
— Ладно, — говорит Волк, — срок ультиматума вышел.
Дунул-плюнул — стоит дом. Топнул-хлопнул — по нулям. Икнул-пукнул — та же фигня. Наф-Наф на хороший цемент не поскупился. Пошёл Волк врукопашную, но в колючей проволоке запутался, об противотанковые ежи споткнулся, на минное поле хряпнулся, башкой об стальную дверь треснулся и озяб. Наф-Нафу только и оставалось, что контроль сделать. Вышел, шмальнул с дробана и говорит братьям:
— Ну вот, а вы боялись.
— Кто боялся? — смеются они, жопки обосратые украдкой обтирая. — Мы боялись? Скажешь тоже! Мы бы и сами прекрасно справились, сколько того Волка. Просто решили тебя навестить, компанию составить, чтобы ты в бункере своём не скучал. Пока, брателло, пора нам. Там, вроде, и солома недалеко разлетелась, и говно с палками кучкой лежат. А то твой дом, извини, неэкологичный совсем. И окна узковаты, и пейзаж забором испорчен. Надо быть ближе к природе, братух!
— Вы что, думаете, это последний Волк? — спросил удивлённый Наф-Наф.
Но поросята его уже не слушали. Поскакали, хохоча, обратно петь и веселиться.
— Всё-таки мы умнее, — сказал по пути Ниф-Ниф Нуф-Нуфу. — И живы, и на цемент не потратились.
— Точно! — отвечает тот. — Кроме того, согласись, если бы Волк так и не пришёл, старина Наф выглядел бы в своём бункере полным придурком!
— Однозначно! Ну что, по пивку и дальше плясать?
— Разумеется, братан! К чёрту этого зануду!
Наф-Наф посмотрел им вслед, плечами пожал и пошёл забор чинить. Потому что сурвайвер — это состояние души. А кто из поросят прав, зависит от того, пришёл Волк или не пришёл. Оно ведь по-разному бывает. Вот к здешним наведался — а они не готовы. А кто-то всю жизнь за стеной просидел, а Волк так и не явился. Тоже обидно выходит.
Тут, Лысая, и сказочке конец. Понравилось? Башку отпустило чуток? Это главное. А вон, смотри, Деян с Драганом топают. Старый, что малый, два сапога — обувь. Наверное, скоро нам паровоз до Убежища подадут. Проверим, как там теперь жизнь в бункере, ничего себе или полный Наф-Наф.
Глава 15
Терем-теремок
Паровоз со снегоочистителем ползёт по рельсам шумно и неторопливо. Прицепленный к нему вагончик не так комфортен, как штабной: просто большая бытовка на колёсах, с железной печкой, где гудит огонь. На печке посвистывает чайник. Ингвар рассматривает пакет с кашей:
— Фигралия. Никто не пробовал?
Молчаливое отрицание.
— Я тоже в первый раз, — он высыпал порошок в миску и понюхал. — Интересная химия. В сухом виде не пахнет вообще. Пока не заваришь, не поймёшь, какой удивительный гастрономический опыт предстоит пережить на этот раз. Деян, подай чайник, если не сложно… Вот. Ещё одна странность — как в такой вес концентрата влезает столько калорий? Объём-то она набирает за счёт воды, понятно, но исходный сублимат и ста граммов не весит, а трёх порций хватает на сутки. Ну-ка… Что вам сказать? Фигралия — это почти как скумбрия. Выросшая в бочке с керосином, питаясь резиновыми сапогами. Освежает необычностью. Кто ещё будет? Все? Я так и думал. Мы стали непритязательны в еде в этот апокалипсис.
— Что такое апокалипсис? — недовольно спросил Драган, протягивая миску. — За полгода радиовещания куча твоих дурацких словечек вошла в обиход. Я понимаю, что синоним Катастрофы, но почему?
— Книжка у нас была такая, — пояснил Ингвар, орудуя чайником, — давно. Предсказывала всеобщий трындец, но в такой художественной форме, что ложилась на любой сценарий. Очень удобно — что бы ни случилось, всё можно было трактовать как «было предсказано». Со временем слово стало синонимом понятия «конец всему». У нас он, на момент моего отбытия с Родины, так и не наступил, но вам как раз пригодилось. Вот, фигралия, будьте любезны. Лучше не нюхай, Лысая, так ешь.
Ингвар поставил перед девушкой тарелку.
— Что ты кривишься? Вкус — это условность, в конце концов, в итоге всё решают калории. Но всё же… Не знаю, даже как сказать… Не сочтите, что я рехнулся, но…
— Да что такое? — не выдержал Драган. — Вряд ли нас можно чем-то шокировать.
— Мы все жрём эту кашу с момента Катастрофы примерно, так? Сначала ещё были всякие консервы, остатки, запасы, да и сейчас попадаются, но вот эти пакетики… — он потряс в воздухе упаковкой, — основное меню. Каждый в пустошах таскает с собой мешок каши или сидит на ящике с ней, неважно. Я не исключение, так что за это время перепробовал бешеное количество вкусов, как все мы. Потрясающее разнообразие. Но вот в чём засада: я несколько раз замечал, что вкусы меняются словно сами по себе. Собираешься куда-то, складываешь в мешок, отобрав знакомые, более-менее съедобные, чтобы не давиться всяким дерьмом в пути, а потом на привале достаёшь из мешка фигралию какую-нибудь и чешешь репу: я же точно её не клал! Как так вышло? Если бы раз, ну два — можно было бы списать на случайность. Но у меня такое ощущение, что это чуть ли не постоянно происходит. Да, я понимаю, как это звучит. Да, вкусы пропечатаны на бумаге типографским способом и никак не могут измениться, а значит, скорее всего, со мной что-то не так… Но вот такое у меня наблюдение. Что скажете?
— Теперь, когда ты сказал… — неуверенно ответил Драган. — Да, тоже замечал такое. Но не фокусировался, думал просто ошибся.
— Шла коже мощно глаз лидер, — добавил Деян. — Пологие отвращали понимание.
