Возвышение. Земли Ордена (СИ) - Игнатов Михаил

Но застываю я, а никак не дух Изард, что ему до того, что потрясло меня? Это я впервые вижу такое, а сколько тысяч раз он уже видел подобное?

Чужой взгляд скользит через складывающиеся друг с другом, усиливающие и гасящие друг друга всполохи сияний, скользит вверх, вниз, вправо, влево, пока в поле зрения не показывается огромный сияющий шар первого средоточия. Пространство накатывает на духа в его воспоминании и на меня, вот уже средоточие не где-то там вдалеке сияет голубым шаром, а висит на расстоянии вытянутой руки, заняв всё пространство вокруг, я ощущаю себя мошкой, зависшей перед огромным голубым шаром.

Между мной и его сиянием тончайшая, словно стеклянная стенка, которая не мешает мне видеть, которая вообще ничего не скрывает, позволяет наблюдать странные вихри, которые вспухают внутри средоточия и тут же распадаются, собранная мной духовной сила будто бурлит, не желая остановиться в покое.

Тут и там сквозь эти вихри плывут нити стихии, окрашивая их в более тёмные оттенки голубого, отдавая им часть своего синего цвета.

Я вижу истоки, я вижу, как сквозь них в средоточие вливаются ручейки силы, я вижу, как пульсирующий туман касается средоточия и словно впитывается им.

А затем всё заканчивается. В один миг. Вот передо мной гигантский шар средоточия, вокруг меня сотни оттенков голубого света, а вот я гляжу на чёрную пирамидку на своей ладони и вокруг меня десятки всевозможных цветов.

Кто бы сомневался, что первым моё возвращение из его памяти заметит Изард.

— Ну, а теперь, получив подсказку, загляни в себя сам.

Я поднял взгляд от пирамидки и спросил:

— Какую подсказку, старший?

— Что? — изумился тот. — Ты так шутишь?

Я покачал головой.

Он нахмурился, волосы его шевельнулись, он потребовал:

— Опиши, что видел.

И чем дольше я описывал, тем сильнее он хмурился и тем сильнее шевелились его волосы на незримом ветру.

— Странно, очень странно, — покачал он головой. — Что за избирательная слепота? Неужели ты не заметил среди всего, что текло в твоих меридианах более густой субстанции? Она же так ярко выделяется оттенком, скоростью потока, сутью движения… ещё раз. Ещё раз используй мою память! — потребовал Изард.

Но ни ещё раз, ни ещё два раза, ни подсказка, куда именно смотреть в воспоминании и что искать не помогли мне увидеть то, что увидел и записал на предмет дух Изард.

Это взъярило меня не меньше, чем самого духа. Давно я не ощущал себя такой бездарью.

— Ладно. Ладно, — повторил Изард, успокаивая, правда, не меня, а себя. — Пойдём другим путём. Какой инструмент ты используешь?

— Инструмент? — не понял я.

Изард тяжело вздохнул:

— Я и забыл за четыреста лет, почему я никогда не завидовал учителям юной поросли клана, а лишь сочувствовал. Какой музыкальный инструмент ты используешь, бестолочь?

Ох уж и приложил меня дух. Но я даже не возмутился. Именно бестолочью я себя сейчас и ощущал.

— Цинь, — глухо сообщил ему.

— Отлично! — просиял Изард и даже ветер, который дёргал его волосы, исчез, словно его и не было. — Молодёжь последние годы стала ленива, взяла моду играть на флейтах, цинь им видите ли слишком велик и неудобен, — дух вдруг изменился в лице и глухо добавил. — Да и сгинула эта молодёжь четыре сотни лет назад.

Я промолчал, не зная, что сказать. Седой и Пересмешник и вовсе делали вид, что их здесь нет. Изард спустя десяток вдохов повёл рукой:

— Но я всё равно рад, что твой инструмент цинь. Давай! — он снова сел, где стоял, скрестив ноги. Поправил полы и рукава халата, медленно повёл рукой ещё раз. — Исполни четыре мелодии, покажи четыре эмоции: печаль, радость, гнев, страх, а я погляжу, как отзывается эссенция на мелодии. Ну, чего замер?

Я сглотнул и признался:

— Старший, я не совсем понимаю. Мне исполнить четыре мелодии?

— Я вроде так и сказал.

— Но у меня нет мелодий, в которых был бы страх. Я таких не учил.

— Кто говорил про учил? — нахмурился Изард. — Исполни четыре своих импровизации на эти темы или ты хочешь сказать, что ни разу за свою жизнь не испытывал страх? Ну, замени его яростью, её у тебя на троих.

— Нет, старший, дело совсем в другом, я не очень силён в музыке, ещё не могу импровизировать.

С трудом успел прикусить язык и не предложить вызвать музыкантшу, которая это умела делать просто изумительно, скрасив мне сотни битв в жетоне.

— Что значит не умеешь? — совсем помрачнел Изард. — Во сколько лет ты начал играть на цине?

— Э-э-э, — постарался я припомнить.

Так, ну год, когда я взял цинь трофеем — не считаем. Я на нём не играл, хотя Клатир и дал совет, что утёсу и лесу в моём жетоне не хватает музыки. День, когда я первый раз это делал и дёргал струны циня в жетоне, извлекая из него жалобные звуки тоже не считаем. Если я назову это музыкой, то мне будет стыдно.

Пожалуй, честнее всего сказать, что я начал играть в Академии, когда обменял заработанные на Стелле мечи на уроки старика Ертия. И было мне… Ну, если считать момент поступления.

— В пятнадцать.

— Что⁈ — Изард вскочил, возглас его ударил звоном струны. — Как в пятнадцать? Четыре года назад? Так чему ты удивляешься, безумец? Ты впустую потратил столько лет и хочешь получить результат? Чтобы овладеть основами, нужно обучаться игре на цине три года. За семь лет можно освоить начала игры на нём, за четырнадцать лет вступить на путь мастерства, за двадцать лет стать мастером. А ты… Ты! На что ты вообще тогда рассчитываешь, пытаясь возвышаться⁈

Снова воздух качнул звон лопнувшей струны, впервые заставив меня задуматься над связью этого звука и игры на цине. И не только меня, как оказалось.

— Старший, — подал голос Седой, довольно бесстрашно обратившись к разъярившемуся духу. — Позвольте вопрос.

— Позволяю, — процедил Изард, не сводя с меня глаз.

— А как связана игра на цине и Возвышение?

Волосы Изарда поднялись вверх, зашевелились, словно снизу их стал раздувать незримый ветер, сам он медленно повернулся к Седому.

— И это спрашиваешь меня ты? Властелин Духа? Это я спрошу тебя, во сколько ты начал учиться игре, на чём и для чего ты играешь музыку?

— Эм-м, — Седой, похоже, уже сам был не рад, что осмелился на вопрос, но всё же принялся отвечать. — Немного раньше, чем глава, в десять, когда поступил в Школу. Играю я тоже на цине. Играю, чтобы успокоить нервы, позабавить себя и…

— ПОЗАБАВИТЬ⁈

Нас всех троих сбило с ног, опрокинуло и потащило прочь. Извернувшись, я коснулся сапогом камня площадки и использовал Опору. Через миг уже стоял на ногах, готовый к новому удару ярости духа.

Но он опустил голову, закрыл ладонью глаза и глухо сказал:

— На миг я забылся, забыл, что случилось и что сейчас находится за стенами моего города. Империя Сынов Неба пала, весь цвет империи сгорел в Столичном округе, передо мной потомки слуг, стражников и незаконных детей, рождённых гарх знает от кого, — не поднимая головы и не открывая глаз, он спросил. — И всё же. Неужели даже ты, Властелин, воспитанник одной из главных фракций нынешней Империи, не знаешь, не понимаешь, для чего идущих учат музыке? Неужели твои учителя ни разу не говорили тебе цель?

— Старший, — Седой почтительно склонился перед не смотрящим на него духом. — простите меня за прямоту, но в десять лет, когда я сдал экзамен в Школу, меня больше интересовали техники и желание стать Воином как можно быстрей. Музыка была обязательным уроком, но я был слишком глуп и слишком спешил, чтобы слушать учителей и их наставления.

Изард опустил ладонь и усмехнулся:

— Зато уважения к учителям ты сохранил, раз даже сейчас, спустя столько лет, защищаешь их доброе имя. Но я понял тебя, я просто обманул сам себя, ведь отлично знал, что из себя представляет современное обучение. Ничего лишнего, только сухие выжимки наставлений, только результативность и прорывы на следующие ступени в ущерб самому Возвышению. Рам Вилор недаром включил в Договор все те пункты, он лучше других понимал всю жадность и глупость тех, кто сейчас идёт к Небу.