Время камней (СИ) - Глебов Виктор

Ормак взял нож и крепко ухватил барана за один из рогов. Рабы держали агнца, запрокинув тому голову. Животное жалобно проблеяло, вращая выпученными глазами. Когда Квай-Джестра приставил лезвие к его шее, Армиэль зажмурилась.

Через пару секунд Ормак продемонстрировал собравшимся окровавленный нож, а один из рабов подставил под алую струю золотую чашу. Другой тем временем раздувал огонь в жаровне.

Квай-Джестра отложил нож и принял из рук раба чашу с кровью. Бездыханную тушу барана оттащили в сторону. Ормак поднял сосуд над головой, а затем медленно и аккуратно вылил его содержимое на горячие угли. Взметнулся дым, спиралью уходя вверх. Когда чаша опустела, Квай-Джестра вернул её рабу и встал перед алтарём на колени. То же самое проделала Армиэль.

Из-за занавеса появился жрец в золотой мантии, с жезлом в одной руке и с влажной кисточкой в другой. Остановившись справа от жениха и невесты, он прочёл молитву, вознося хвалу богам и испрашивая у них благословения для будущих супругов. Затем окропил алтарь водой, размахивая над ним кисточкой, после чего Ормак и Армиэль поднялись и отступили на три шага.

Жрец занял место перед ними и начал читать молитву, попеременно касаясь жезлом то плеча Квай-Джестры, то принцессы. Когда он закончил, молодой адепт подал ему подушечку с двумя браслетами. Они предназначались для супругов и символизировали их союз. Жрец торжественно вручил их Ормаку и Армиэль, и они по очереди надели их друг другу. После этого Квай-Джестра вознёс молитвы богам, а затем то же самое проделала принцесса. Несколько рабов быстро расстелили ковровую дорожку, ведущую через сад к пристани, где молодых ждала празднично украшенная трирема. В сопровождении родственников и гостей Ормак и Армиэль прошествовали к каналу, который им предстояло переплыть, чтобы завершить церемонию: это символизировало конец старой жизни и начало новой.

Преторианцы постоянно находились подле Камаэля, его дочери и Первого Советника. По мере того как процессия приближалась к пристани, их становилось всё больше, и вскоре они окружили царственную семью плотным кольцом. Также отряд гвардейцев находился на триреме. Все они были вооружены щитами на случай, если придётся прикрывать подопечных от стрел. Подобные предосторожности были обычным делом и никого не смущали.

Ормак и Армиэль спустились по ступенькам и ступили на трап. Как только они оказались на борту, матросы отдали швартовые, и судно отчалило. Рабы взмахнули тяжёлыми веслами, и трирема пустилась в путь. На ней не было никого, кроме супругов, гвардейцев и матросов. В это короткое путешествие молодожёны пустились без родственников и гостей, даже император остался на берегу.

Остальные же отправились в новый дом Первого Советника и его супруги по суше. Именно там должно было состояться празднование свадьбы. Туда же отправили и подарки, которые в конце дня предстояло открыть молодым.

Бракосочетание принцессы отмечалось всей страной. О нём заранее были разосланы вести, и даже в дальних провинциях пили за здоровье супругов. В самом же Тальбоне было устроено грандиозное празднество с карнавалом и представлениями. Для этого государственные агенты подыскивали и нанимали бродячие труппы, цирки и театры, которые теперь выступали на улицах и площадях столицы. Повсюду были вывешены флаги, и звучала музыка. Питейные заведения по императорскому приказу должны были работать до утра, хотя в обычное время закрывались не позднее полуночи.

Когда Ормак и Армиэль проплывали по каналам Тальбона, им махали с набережных и бросали в трирему цветы. Преторианцы, выстроившись вдоль бортов, зорко вглядывались в толпу, выискивая возможных стрелков и держа щиты наготове. В воздухе реяли воздушные змеи с длинными разноцветными хвостами, на которых были начертаны имена вступивших в брак: считалось, что так боги лучше их запомнят.

— Это великий день! — проговорил Ормак, глядя на ревущих от восторга людей. — Он войдёт в историю!

Армиэль скользнула по нему равнодушным взглядом.

— Вы счастливы, Ваше Высочество? — обратился к ней Первый Советник.

— Вполне, — ответила принцесса.

— Я понимаю, что вы предпочли бы видеть на моём месте другого, — проговорил Квай-Джестра с лёгкой неприязнью.

Несмотря на то, что от союза с дочерью Камаэля он ожидал только политических выгод, его самолюбие страдало.

— Само собой, — отозвалась Армиэль, пожав плечами. — Но жизнь часто преподносит нам сюрпризы. Не всегда приятные, к сожалению.

— Уверяю, что наше супружество не будет для вас обременительным, — сказал Ормак с едва заметным поклоном.

— Тем лучше, — Армиэль отвернулась, глядя на исчезающий в утреннем тумане сад императорского дворца.

Ещё виднелись набережная и решётка, но они уже таяли в серой пелене — так же, как её мечты и надежды на счастье.

На глаза навернулись слёзы: почему Сафир обманул её⁈ Он обещал, что они будут вместе до конца, а сам стал изменником и исчез. Неужели все его слова о любви были игрой, диктовались желанием поближе подобраться к императору, втереться к нему в доверие? Она не могла в это поверить: всё её существо восставало против подобного допущения. Армиэль не сомневалась, что Сафир любит её, но как он мог уничтожить всё ради неизвестно чего⁈ Что заставило его напасть на её отца? Деньги казантарцев? Ей пытались внушить эту мысль, но она казалась принцессе просто нелепой: род Маградов был так богат, что не нуждался в подачках врагов. Нет, Сафир никогда не променял бы её и возможность дать продолжение императорскому роду ни на какие богатства — он вовсе не был глупцом. Армиэль размышляла об этом день и ночь, но, как ни билась, не могла отыскать подходящего ответа — всё казалось ей абсурдным.

Она взглянула на толпу, приветствующую её, и усмехнулась. Они счастливы на её празднике, а она? Ормак не был ей неприятен, но она никогда не думала о нём как о будущем супруге. На брак она согласилась только потому, что после исчезновения Сафира ей было всё равно, за кого выходить, а отец настаивал, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее. Он был уже стар и хотел успеть понянчить внуков и убедиться, что его род получит наследников. Что ж, она не видела причины отказывать и тянуть с венчанием. В конце концов, империи нужны императоры.

Армиэль машинально нащупала обручальный браслет. Золото было холодным и тяжелым — таким же, как и предстоящее супружество.

Глава 90

Нармин расхаживал по комнате, которую выделил ему Эл, и не находил себе места. Он понимал, что должен выбраться из башни любой ценой, но не видел ни единого способа это сделать. Дверь запиралась снаружи, а в коридоре дежурили два охранника. На окне отсутствовала решётка, но оно располагалось так далеко от земли, что нечего было и думать о том, чтобы спрыгнуть. А для спуска стена казалась слишком гладкой: ни щелей, ни трещин, ни выступов.

Нармин перебрал всё, что было в комнате, пытаясь придумать, из чего сделать верёвку, но ничего не нашёл. Можно было разорвать простыню, занавески, даже одежду и связать друг с другом, но длины всё равно не хватило бы.

В отчаянии Нармин принимался биться головой о стену, но помогало это мало. В конце концов, Армаок улёгся на кровать и вскоре забылся тревожным сном. Ему привиделось лицо Пирасионы. Самодовольно ухмыляясь, она протягивала ему пузырёк с ядом. Её губы беззвучно шевелились, но он знал, что она говорит ему. Нармину было страшно, однако он взял склянку. Она оказалась холодной, как лёд, и он не смог удержать её: она выскользнула из пальцев и со звоном разлетелась на тысячу осколков!

Армаок проснулся среди ночи в холодном поту. В комнате было темно: свеча, которую он забыл погасить, догорела. Нармин нащупал на прикроватном столике другую и чиркнул кресалом. Через несколько секунд фитиль занялся, и стало светлее.

Всё в комнате показалось Армаоку каким-то гротескным и чуждым — словно он оказался в ином мире, лишь внешне похожем на наш. Он встал и прошёлся, стараясь разогнать это неприятное ощущение, но оно не проходило, а напротив, только усиливалось. Очертания предметов стали расплываться, мебель то отдалялась, то приближалась, в её силуэтах проявлялись странные, порой отвратительные формы. Нармин остановился и зажмурился, думая, что ему нехорошо. Возможно, что-то было подмешано в питьё, которое ему принесли в комнату. От пищи он отказался, но сделал несколько глотков из кувшина. Видимо, напрасно.