Цена жизни. Книга 2 (СИ) - Стоев Андрей

— Я выкуплю все шестнадцать процентов, — сразу же заявила Кира.

Тот, кто больше всех сомневается, первым готов купить всё что угодно, и без лишних вопросов. Ну, это же Зайка — она всегда скептична, но её скепсис каким-то удивительным образом сочетается с безграничной верой в мои способности.

— Я должен посоветоваться с Милославой, — сказал Эрик после минутного колебания. Он посмотрел на меня с извиняющимся видом и пожал плечами: — Это её деньги, Кеннер.

— Доля при разделе нашей семьи была выделена не ей лично, а вашей ветви, — заметил я с намёком. — Но разумеется, советуйся, несколько дней у тебя есть.

Надеюсь, Эрик уловил намёк. Либо он является главой семьи и имеет достаточно полномочий для принятия решений и распоряжения деньгами семьи, либо зачем он мне здесь? Я с тем же успехом могу посадить в это кресло соломенное чучело.

Клаус посмотрел на Ладу, и она почти незаметно кивнула.

— Мы берём полную долю, — объявил он.

Тоже интересный момент. Я не думаю, что Клаус под каблуком — подкаблучником он ни в коем случае не выглядит. Но он явно советуется с женой в важных вопросах, и голос Лады определённо является достаточно весомым. Не очень тянет меня разбираться в тонкостях взаимоотношений в чужих семьях, но, похоже, никуда от этого не деться. Невозможно эффективно управлять фамилией и влиять на общие решения, не зная подобных нюансов.

— А если кто-то откажется, — спросила Кира, бросив быстрый взгляд на Эрика, — то можно будет выкупить бóльшую долю?

— У меня нет особого желания отдавать долю в своей компании, Кира, — мягко ответил я. — И я предлагаю это вам вовсе не потому, что мне нужны деньги. Поэтому если кто-то откажется, меня это только обрадует.

— Понятно, — вздохнула она. — Но всё-таки — на чём основана ваша уверенность, что у нас дело пойдёт лучше, чем у Форсберга?

— Он сильно переоценил свои возможности, — объяснил я. — Дело в том, что у нас эти электростанции негде ставить, все заказчики за границей, а там у него никаких связей нет. Электростанция — это же не мелочёвка вроде самобега, вопрос о таких покупках решают на очень высоком уровне. Он даже киевлянам не смог их продать — начал вести переговоры с их управлением промышленного развития, а они такие серьёзные вещи решать не вправе. А те, кто вправе, с Магнусом вряд ли стали бы разговаривать. Так что киевляне просто выдавливали с него взятки безо всякого результата.

— А у вас есть выход на нужных людей?

— С императором уже есть твёрдая договорённость, — кивнул я. — Да и в Киеве меня выслушают, туда тоже как-нибудь загляну.

— Я мог бы поговорить с Оттоном… — предложил фон Абенсберг.

— В Баварии нет морей, Клаус, — с лёгкой иронией напомнил я.

— Да, действительно, — смутился он.

— Ещё какой-то вопрос, Кира? — я посмотрел на неё, заметив, что она хочет, но не решается что-то спросить.

— Может быть, это глупый вопрос, — нерешительно начала она, — но не будет ли у нас проблем с князем? Как он отнесётся к таким поставкам иностранцам?

— Точнее говоря, как он отнесётся к нашей помощи в развитии промышленности империи? Отрицательно отнесётся, конечно, — пожал я плечами. — Точнее, он уже отрицательно отнёсся. Мы с ним обсуждали этот вопрос, и он был очень недоволен, так что разговор был трудным. Но у меня получилось протолкнуть эти заказы в межгосударственное соглашение и представить их, как выполняемые в интересах княжества. В результате князю пришлось всё-таки признать, что мы оказали княжеству услугу. Не то чтобы он хотел это признавать, но деваться ему было некуда. Так что мы не просто поставляем технику иностранцам, а выполняем важную государственную миссию.

— Так я не поняла, — с недоумением сказала Кира. — Мы оказали услугу княжеству или же воспользовались соглашением княжества с империей для своей выгоды?

— Хочешь определённости, Кира? — засмеялся я. — Так её не существует. Можно сказать, что мы влезли в межгосударственный договор ради своей прибыли, и князь предпочитает видеть ситуацию именно так. А можно сказать, что мы пожертвовали своими интересами, чтобы добиться выгодного для княжества договора — это моя точка зрения. Обе эти трактовки являются истинными, несмотря на то, что они друг другу противоречат, да и вообще являются взаимоисключающими.

Я посмотрел на её непонимающее лицо — впрочем, все прочие лица тоже не выглядели понимающими, — и привычно вздохнул.

— Ну хорошо, давай посмотрим на примере. Человек спас ребёнка из горящего здания — он, получается, герой?

— Герой, — осторожно подтвердила Кира.

— Но на самом деле в горящее здание он полез вовсе не из-за ребёнка, а чтобы спасти любимую коллекцию порнографических открыток. А на ребёнка он просто наткнулся на обратном пути и прихватил с собой. Он герой?

— Не знаю, — растерянно ответила она. — Наверное, нет.

— Вот видишь — факт никак не изменился, но человек стал уже не героем, а мерзким извращенцем. Трактовка ситуации превратилась в совершенно противоположную. Так происходит, когда вместо беспристрастной оценки люди начинают примешивать свои личные эмоции и моральные предпочтения. Или, как в случае князя, нежелание принять неудобную для него интерпретацию событий. Если ты хочешь правильно оценить событие, хотя бы для себя — оценивай только факты, без морализирования. Не позволяй эмоциональной трактовке события влиять на себя — особенно когда тебе пытаются таким образом подсунуть чужое мнение. Он спас ребёнка, значит, он герой, а с какой целью он полез в горящее здание, в данном случае особого значения не имеет.

— Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, — кивнула она.

— А возвращаясь к твоему вопросу: я хотел заключить выгодную сделку с императором, и я этого добился. Это факт. Эта сделка помогла княжеству заключить государственный договор с заметным перевесом в свою пользу, но при этом наложила на нас некоторые дополнительные обязательства — это второй факт. А третий факт состоит в том, что сделка с императором для князя достаточно выгодна, чтобы тот смирился и с нашим договором, который ему не очень нравится. Эти факты можно при желании интерпретировать любым удобным для себя образом, но если смотреть объективно, то все здесь получили свою выгоду — мы, князь, император. И князь это прекрасно понимает, поэтому он не стал предъявлять никаких претензий, а просто выплеснул на меня своё плохое настроение.

* * *

— Не боишься научить Зайку плохому? — насмешливо спросила Ленка. — Вот научится, и не сможешь её дурить.

Все уже разошлись, и мы остались вдвоём. Я разбирал свои бумаги, а Ленка придирчиво рассматривала ногти, отполированные в процессе совещания — то ли пытаясь обнаружить какую-нибудь недоработку, то ли просто восхищаясь достигнутой красотой.

— Ты о чём? — рассеянно переспросил я, пытаясь рассортировать перепутанные листы.

— Об этих, — она хихикнула. — Порнографических открытках. У тебя, кстати, такой коллекции нет?

— Нет, — я оценивающе посмотрел на неё. — Но вообще идея интересная.

— Даже не думай! — Ленка со смехом замахала руками. — Я не собираюсь тебе позировать!

— Тогда и не буди во мне подобные мысли, — наставительно сказал я. — А то ведь я могу об этом и задуматься.

— Ну а если серьёзно, Кени?

— А если серьёзно, то зачем мне её дурить? Она и так слишком уж мне верит, немного критического отношения не помешало бы.

— Критическое отношение к тебе? — усмехнулась Ленка. — Не могу себе такого представить. По-моему, если ты скажешь ей, что солнце восходит на западе, она поверит в это мгновенно.

— Вот о чём я и говорю, — кивнул я, — ни к чему мне это. На самом деле я никого не дурю и не собираюсь ничего подобного делать. Люди же не идиоты — даже если им мозги заморочишь, через какое-то время они обязательно это поймут. Недостаточно ведь просто что-нибудь наболтать — у твоего мнения должно быть веское обоснование, только тогда к нему отнесутся серьёзно.