Меж трех времен - Финней Джек

- Все это можете пропустить, - сказал Рюб, - почитайте вот здесь, в конце страницы.

Я так и сделал.

«И конечно же Z, - писала Элис Лонгуорт, - мы должны называть его просто Z - не правда ли, прелестно? - Z наконец насладится вполне, и мы не услышим ни о чем, кроме варьете. По крайней мере, ему не мешают дамские шляпы! Мы с Ники, может быть, съездим в город повидаться с ним - хотя бы на денек. Однако я должна рассказать тебе о вечеринке у Эви - или следовало бы сказать «soiree»? [вечеринка (фр.)] Разумеется, мы опоздали. У Ники была ужасная...»

Тут я перевернул страницу, но Рюб сказал:

- В этом письме о Z больше нет ничего.

- Хорошо, Рюб, - сказал я, - и чем же оно поможет нашему делу?

- Ну что же, кое о чем мы из него узнали. Z, по всей видимости, любил варьете. И поскольку ему не мешали смотреть шляпы сидящих впереди дам, это значит, что он был высокого роста. Это уже кое-что.

- Уж конечно, даст сто очков вперед «упк пдрк». Что у вас еще?

Рюб передал мне голубой листок, исписанный тем же энергичным почерком, и сказал:

- Это все, что удалось найти тем людям, - недостает первой страницы.

Листок начинался словами:

«... настаивает, что она никак не могла этого знать; однако она знала имя - Клара! И даже номер его часов! Именно так, как он сам говорил мне: 21877971. Разве это не превосходит Холлендера? Z просто прелесть, и нам будет очень не хватать его, когда он уедет».

Следующий абзац начинался описанием танца, и я поднял глаза на Рюба, но прежде, чем успел сказать хоть слово, он быстро проговорил:

- Вот конверт от этого письма.

Конверт был адресован миссис Роберт О.Парсонс, проживающей в Вилметте, штат Иллинойс.

- Поглядите на штемпель, - посоветовал Рюб, и я послушно глянул на черный, чуть смазанный кружок, оттиснутый слева на двухпенсовой гашеной марке красного цвета, с профилем Вашингтона; вверху было написано «6 марта 1912 г.», внизу - «Вашингтон, округ Колумбия». Я понятия не имел, что сказать о конверте или о самом письме, а потому ограничился кивком и вернул их Рюбу.

- Все верно, - сказал он, как будто я и впрямь высказал вслух какие-то критические замечания, - все это так... мелкие улики. Зато вот это настоящая находка! - добавил он, осклабившись с принужденным энтузиазмом. - Тут мы его засекли, как говорится в нашем ремесле - кажется, я слышал такое выражение по телевизору. - Он извлек сложенный вчетверо белый листок. - Оригинал нашли в книге из библиотеки Э.Л. - должно быть, она использовала его вместо закладки.

Я развернул листок - это оказалась ксерокопия. Вверху красовалась исполненная изысканным шрифтом надпись «Отель «Плаза» - особенно причудливо выглядела буква «П» - и рядом старинная гравюра с изображением отеля. «1 марта» - было написано от руки, и ниже:

«От Z к Э.! О, этот вечный и вечно чарующий город! До сих пор я весьма приятно провожу время. Даже мое вынужденное присутствие на лекции в «Дельмонико» у мадам Израэль обернулось неожиданным удовольствием, то есть удивительным и весьма желанным появлением проворнейшего и улыбчивейшего Эла. Упустил вчера Кнабеншу. Зато, присутствуя на «Грейхаунд», я видел - в самом деле видел! - саму Голубиную Леди! Мне бы пойти за ней, а я стоял, онемев; впрочем, надобно сказать, что здравомыслящие прохожие, обитатели страны Бродвей, попросту не обратили на нее внимания.

Нынче вечером, дорогая моя, - и это приведет в трепет даже твою бестрепетную душу, - я встречаюсь с человеком, который восхищает меня более всех в мире, возле... но нет, не стану я называть этого уродливого и обыденного имени. Слишком это было бы похоже на то, чтобы назвать прекрасную женщину Тилли! Уж скорее бы, помня гордый прямой профиль, так похожий на силуэт самой «Мавритании» [трансатлантический лайнер компании «Кунард Лайн», спущен на воду в 1906 г.], я сказал бы - корабль. О да, корабль из стали и камня, но я верю, что если сидящему там дать в руки штурвал и румпель, он бестрепетно поведет сей челн по Бродвею или Пятой авеню, к вящему удовольствию публики. Мы встретимся нынче вечером, увы, не в полночь с последним ударом часов, но в унылое время часом раньше. А затем, наконец-то, я получу - Документы!

Конечно же, дорогая моя девочка, это серьезное дело, и могу заверить тебя, что на поверку я серьезен, как никто, но только не с вами, не с тобой и не с Ники - это было бы так скучно! Пожелай мне удачи, моя дорогая, пожелай всем сердцем.

С любовью - Z».

Я вернул и это письмо Рюбу и задумчиво кивнул, не зная, что сказать.

- Неужели тогда действительно так писали?

- Угу. И говорили примерно в том же духе. Это считалось обязательным - обо всем говорить легкомысленно и шутя.

- Не думаю, что «Грейхаунд» - автобус.

- Это была пьеса Уилтона Мизнера и кого-то еще. Она шла в театре «Никербокер» [никербокер - шутливое прозвище нью-йоркцев, происходящее еще от времен голландских поселенцев], что на углу Бродвея и Тридцать восьмой улицы. Я проверил старые театральные афиши.

- А кто такая Голубиная Леди?

- Не знаю.

Я повернулся к Рюбу и заговорил, тщательно подбирая слова - все же он потрудился на славу.

- Рюб, - сказал я тихо, - что я буду делать со всем этим? Если я смогу попасть туда...

- Сможете. Я знаю, что сможете.

- Ну хорошо, может быть. Я попаду туда, пойду на эту лекцию, и там будет Z, мы оба знаем, что он там будет. Но как же я найду его, Рюб, как? А что касается всех прочих сведений...

- Черт побери, Сай, если б только я мог, я бы дал вам его фотографию! Трехмерную и в цвете, да еще вдобавок отпечатки пальцев и рекомендательное письмо. Сай, это все, чем мы располагаем.

- Ладно, Рюб. Я не хотел досадить вам. - Указательным пальцем я поворошил жалкую стопку писем, лежавшую перед ним. - Но все эти письма - ничто. И ни о чем нам не говорят. Скажем, Голубиная Леди. Некто увидал ее в толпе. Так ведь вся толпа увидала ее, верно? И кого же увидала? Женщину в платье цвета голубиных перьев? Дамочку, которая хлопает руками, как крыльями, и курлычет? Или носит голубя на голове? А это здание, похожее на корабль? Боже всемогущий!

- О да, вы правы. Убийственно правы. Если смотреть в лицо фактам, все это безнадежно. И достоверно вам известно только одно - этот чертов номер часов! - Рюб постучал согнутым пальцем по бумагам. - Но послушайте, Сай, - сейчас все эти вещи мертвы, ни с чем больше не связаны. Нет больше ни людей, которые писали эти письма, ни домов, куда их доставляла почта. Давно мертвы и почтальон, который их разносил, и почтовый служащий, который продал вот эту марку. Читаешь эти письма - и словно смотришь в лавчонке со старьем на раскрашенную сепией анонимную фотографию девятнадцатого века и гадаешь, что за лицо смотрит на тебя из-под нелепой прически. Спрашивать, кто была эта женщина, бесполезно - все, с кем она была связана, друзья, родные, даже мимолетные знакомые - все давным-давно умерли. Но когда еще женщина была жива и улыбалась перед камерой, живы были и ее друзья, родственники, соседи. И можно узнать, кто она такая, потому что там, в прошлом, эти связи все еще существуют. Словом, - он опять постучал пальцем по бумагам, - вы, и только вы способны вернуться в то время, когда эти чернила еще не просохли. Когда живы эти люди, происходят эти события, существуют все связи!

Я кивнул:

- Хорошо, и если мне посчастливится отыскать Z - что тогда?

Рюб лишь головой покачал:

- Не знаю. Вам бы... ну, наверно, не отходить от него ни на шаг. Постараться... защитить его, что ли. Прилипнуть к нему, сделать так, чтобы он благополучно вернулся. Я не знаю, Сай, не знаю! Но скажу вам то, чего не говорил никому и никогда в жизни. Как-то я получил медаль. Мальчишкой я был во Вьетнаме. Я не ношу этой медали, не показываю ее никому. Но, могу сказать вам, я ценю ее высоко. И получил я ее в безнадежном положении, когда действовал наудачу. И победил единственным способом, каким только мог победить. Благодаря удаче. Вот и все. Когда дело, Сай, по-настоящему безнадежно, единственная надежда - на удачу. Потому что она существует. Удачи случаются, Сай, надо только дать им шанс случиться.