Цена жизни. Книга 2 (СИ) - Стоев Андрей

Я скромно потупил глаза, ничего не отвечая. Герцог просто с ходу не оценил объём контракта, но потом обязательно подумает на эту тему, и до него непременно дойдёт, в чём здесь фокус — а именно, что князь экономит огромную сумму, отдавая очень большой контракт монопольному производителю в обмен на сниженную норму прибыли. А может, и сам возьмёт этот приём на вооружение, если у него найдётся действительно большой контракт.

— То есть получается, что вы уже полностью перевооружили самые важные части, и войско княжества стало практически непобедимым? — герцог испытующе посмотрел на меня.

Если бы вот это насчёт непобедимости серьёзно заявил кто-нибудь другой, то я бы, пожалуй, счёл его дураком. Однако герцог Баварский дураком ни в коем случае не был, и в данном случае он, похоже, просто решил проверить, не дурак ли я.

— Полагаю, вы сейчас просто пошутили, ваше высочество, — засмеялся я. — Хорошая техника — это, конечно, замечательно, но в реальной войне техника, увы, значит не так уж много. Гораздо важнее моральный дух войск.

— Не могу не согласиться с вами, господин Кеннер, — кивнул он. — Но всё же я не стал бы недооценивать значение технического превосходства. Которое, кстати говоря, весьма положительно влияет на моральный дух.

— И какового морального духа изначально не было у того отребья, которое император зачем-то разместил у наших границ под видом войска, — с усмешкой заметил я.

— Кхм, — герцог немного растерялся от неожиданности. — Даже император вынужден порой выполнять чужие решения, но выполнять их можно по-разному.

Какое интересное заявление! Похоже, Оттон действительно растерялся от внезапного поворота разговора — вряд ли он высказался бы настолько откровенно в нормальном состоянии.

— Вы, случайно, не имеете в виду старого императора, ваше высочество? — небрежным тоном осведомился я.

— О нет, ни в коем случае, — усмехнулся он. — Дитрих — любящий сын, но решения он принимает всегда сам. Тем более, он прекрасно знает о главной проблеме Конрада.

Я вопросительно посмотрел на него, и он понял мой невысказанный вопрос.

— Конрад мог бы стать поистине великим императором, но ему всегда чего-то чуть-чуть недоставало. Все его действия были правильными и необходимыми, но он каждый раз не учитывал какую-то маленькую деталь, которая превращала победу в поражение. Примеров этому хватает. Племянник об этом прекрасно знает, и к советам отца относится с большой осторожностью. То, что Конрад горячо поддержал идею помериться силами с княжеством, только добавило Дитриху сомнений.

— Кстати, есть же ещё и императрица Мария, — напомнил я. — Её величество неплохо изображает глупую девочку, не интересующуюся политикой, но она явно играет намного более значительную роль, чем пытается показать.

— Мария Штирийская, безусловно, весьма разумная особа, и ни в коем случае не глупая девочка. Но с чего вы взяли, что она играет какую-то роль в политике?

— Она прекрасно умеет прятать эмоции, — объяснил я, — но сильный эмпат всё же способен уловить какие-то отголоски. Так вот, она показала интерес к таким вопросам, которые её вообще не могли интересовать.

— То есть вы заявляете, что являетесь сильным эмпатом? — герцог даже остановился и, нахмурившись, пристально посмотрел на меня.

— А вы разве не знали? — удивился я. — Это, вообще-то, широко известный факт. В таком случае прошу прощения — если бы у меня было хоть малейшее подозрение, что вам это неизвестно, то я предупредил бы вас сразу.

— В самом деле предупредили бы? — с сомнением переспросил он.

— Разумеется, — уверенно подтвердил я. — Хотя формально эмпат не обязан кого-то предупреждать, этого требуют принятые у нас правила хорошего тона. Тайно пользоваться этой способностью считается недостойным, и с подобными людьми быстро перестают общаться.

— Пожалуй, этого и следует ожидать, — согласился он. — Никто не любит людей, пытающихся вынюхать что-то тайком.

Мы двинулись дальше вдоль стоящих по бокам от прохода бронеходов в разной степени готовности, временами давая дорогу электрокарам, доставляющим узлы к сборочным платформам.

— И какие же мысли вы прочитали у меня, господин Кеннер? — поинтересовался он.

— Ну какие ещё мысли, ваше высочество? — страдальчески сморщился я. — Эмпаты не читают мысли. Я могу ощутить чувства собеседника, особенно яркие. Но вы всегда довольно успешно прячете эмоции, именно поэтому у меня и не возникло никаких подозрений, что вы можете не знать о моей эмпатии.

— Но что-то же вы узнали? — настаивал он.

— Совсем немного, и ничего действительного важного, — пожал я плечами. — В частности, я понял, что вам эти игры императора с княжеством совсем не нравятся. А вот император, кстати говоря, весьма охотно в эти игры играет.

Герцог молчал. Он долго шёл молча, и когда я уже начал думать, что разговор окончен, он вдруг с ясно ощущаемой неохотой сказал:

— Видите ли, господин Кеннер, иногда политик просто вынужден делать что-то такое, что ему не нравится. Политика — довольно грязное занятие, и хочешь ты того или нет, но делаешь то, что приходится делать. Однако хороший политик даже здесь находит способ извлечь из этого выгоду для себя. А по-настоящему хороший политик способен даже в такой ситуации перевернуть стол и раздать карты по-своему. Так вот, мой племянник Дитрих — очень хороший политик.

* * *

— Здравствуйте, Милана, — поздоровался я, привычно открывая дверь в лаборантскую, откуда доносился умопомрачительный запах горячих плюшек, ванили, и не знаю чего ещё.

Милана с улыбкой кивнула мне, на секунду оторвавшись от разливания чая, и я внезапно осознал, что она не одна.

— Здравствуйте, госпожа, — поклонился я. — Очень рад вас видеть. Вас так давно не было, и я уже начал бояться, что мы вам надоели.

— Пока не надоели, — фыркнула Морена, слегка улыбнувшись.

Она, как всегда, была в хорошем расположении духа. Впрочем, вполне ожидаемо — вряд ли она захотела бы прийти на посиделки с нами, будь она не в настроении.

— А знаете, Милана, — заметил я, усаживаясь и придвигая к себе чистую чашку, — по-моему, что-то в вас изменилось. Мне кажется или вы стали заметно сильнее?

— Скорее всего, вы просто стали чувствительнее, — покачала головой она.

— Оба, — коротко сказала Морена.

— Госпожа? — вопросительно посмотрела на неё Милана.

— И то и то, — объяснила она. — Ты стала сильнее, а Кеннер стал лучше чувствовать. И тоже стал заметно сильнее, кстати.

— Вот как? — заинтересовалась Милана. — А у вас ведь совсем скоро аттестация, Кеннер? На какой ранг будете заявляться?

— Анна Максакова намекала на девятый, но я предпочёл ограничиться восьмым. Девятый ранг добавит нам ещё один голос в Совете Лучших, и я решил с этим не торопиться. Пусть люди немного привыкнут к такой перспективе.

— Ваш девятый ранг не даст вам ещё одного голоса, — резонно указала Милана. — Вы его получите только в том случае, если на девятый ранг аттестуется ваша жена.

— Я не могу приказать ей занизить ранг, а сам при этом аттестоваться на девятый, — покачал головой я. — Пусть для неё не будет никаких заметных проблем от заниженного ранга, но мне на её месте в подобной ситуации было бы немного обидно. Наши отношения, конечно, такое легко выдержат, но зачем создавать ненужное напряжение, пусть даже и совсем маленькое?

— То есть она тоже способна сдать на девятый? — слегка удивилась Милана.

— Лана, ты сейчас сказала глупость, — укоризненно попеняла ей Морена. — Посмотри на их связь — видно же, что у них всё общее.

— Действительно, госпожа, — смущённо ответила она. — А кстати, — вдруг пришла ей в голову мысль, — ведь учёба у вас тоже наверняка общая, не так ли, Кеннер? Что выучил один, то знает другой?

Бобровская — это определённо не наша Магда Ясенева. Та за несколько лет так и не догадалась о причине наших успехов в учёбе, а вот Милана всё поняла сразу же, как только задумалась на эту тему.