В Россию с любовью (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич

— Тогда от ромашки не откажусь, — повёлся я и тоже принялся заваривать — чашка для чаепития была заботливо подготовлена и стояла на специальном подносике.

— Если горячий не пьёшь — вон вода в графине, можешь разбавить, — кивнула она на стол кухонный, что за печкой. — Но только после, как ромашка заварится.

— Благодарю, матушка. Лучше горячий. Мы ведь не спешим?

— Ну, я — так нет. А ты — от тебя зависит. Но не советую. Вы, молодёжь, всё спешите, спешите, но не успеваете. А как спешить перестаёшь — так сразу и успевать начинаешь!..

Интересная отповедь. А она к чему?

— Оладьи лучше со сметаной попробуй, — указала ладонью на соответствующие плошки. — Или с мёдом. Мёд у нас хороший, с собственных монастырских пасек. Такого в продаже нет.

— Обязательно, матушка.

— И сметана тоже. Утром из под коровы. Сливочки ещё.

Что скажу, оладьи были божественными! Как и мёд. Да и сметана не магазинная, отнюдь. Густая, жирная — точно что сливки, а не сметана. И когда я отдался греху чревоугодия и потерял бдительность, она ударила:

— Значит свой ты, из России? Не англицкий, не мереканский, не немец какой?

— Ну, так… — Я развёл руками, не в силах ничего сказать — а чего говорить? — Как есть, матушка. Свой. Российский.

— А кто президент сейчас? Путин?

— Путин, — кивнул я, холодея внутри… Но было уже поздно… Да и по большому счёту всё равно. Не знаю как, но я будто чего-то подобного подсознательно ожидал. Потому не столько испугался, сколько удивился. Именно удивление во мне превалировало, а не испуг.

— Долго он, — удивлённо покачала она головой.

Я пожал плечами, решив, как Пачкуля Пёстренький, ничему больше не удивляться. В принципе. И так уже через край.

— Старенький он уже, факт. Но такие люди если уходят, то только оставив страну на преемника, как императоры в эпоху Антонидов. Или же вперёд ногами, если такового назначить не успели. Его патрон на него страну оставил — болен был. А он, видать, ещё не решил кому. Да и война идёт…Страшная война!..

— Про войну не ведаю — расскажешь! — заблестели её глаза.

— Расскажу, — согласился я. — Если сразу не убьёте.

— Так хотели бы — уже б, — заулыбалась она. — Да ты не боись, не боись. Ешь, кушай, Сашенька. Хорошие оладьи, домашние, при тебе жарила. И когда кушаешь, страх и нервенность притупляются, а оно тебе надо, бояться? Чего меня бояться, добрая я!

С этим бы я поспорил, да чувствую, это последнее, что мне нужно.

— Конечно, матушка. — И я продолжил трапезничать.

Немного помолчав, она снова спросила:

— Хоть что-то помнишь?

— Про себя нет, матушка, — покачал я головой. — Про других — помню. Но не всё и не всех. И не выборочно. А просто что-то приходит, само. А что-то нет. Как правило, что-то общее, со мной лично не связанное. Путина, вот помню. Без подробностей, просто что такой есть. Был. И примерно как выглядит. Ельцина помню, алкаша чёртова. Прапорщика, что нас, зелень, в армейке гонял — помню. Многие вещи помню. А вот когда воспоминания касаются меня или близких — как отсекает.

— А служил-то где? — налились интересом её глаза.

— ВДВ. Десант. Это когда…

— Знаю. Знаю, что такое ВДВ, Сашенька, — грустно вздохнула она. — Чай, и оружием умеешь обращаться?

— А как без этого? — оскорблено нахмурился я.

— И с Настькой дрался, технику показывал, тоже оттуда?

— Скорее всего. Воспоминания, говорю же, не цельные, матушка. А дрался я с Марьей, Горлица просто рядом стояла.

— Верно, рядом стояла… — потянула патриарх. — Да ты кушай, кушай!

— Да я кушаю, я, кушаю! — Старушка начала выводить из себя и бесить. — … Матушка!

— Хорошо кушай! — кажется, она это делала специально. Ибо выбешенный человек легче идёт на контакт и говорит то, что не нужно. От этой мысли я пришёл в себя и мысленно дал себе пощёчин. — Да и… Тебе после болезней всех твоих восстановиться надо будет. А после этого на рывок силы ой какие потребуются. А тут домашнее — даже в дворцовой кухне такого не готовят. Не такое.

— Рывок? — не понял я.

— А ты не собираешься в форму прийти, чтоб сильнее стать? — удивлённо наморщила она моську. — Чтоб лучше тебя только одарённые?

— Не дошёл ещё до этого, матушка, но да, мысли и планы есть, — признал я её прозорливость. — Настасья обещала с тренировками помочь.

— Обещала — поможет! — уверенно констатировала патриарх. — Горлица из тех, кто держит слово. Толковый командир.

— И всё же, матушка. ОТКУДА? — сдался я и задал-таки этот вопрос.

Она улыбнулась, посмотрела с материнским взглядом, затем встала, прошлась к письменному столу и вытащила из ящика три папочки. Красную, синюю и белую. Принесла, положила передо мной.

— Руки вон в рукомойнике можешь сполоснуть.

Я встал и сходил к раковине, где тщательно вымыл руки, заляпанные оладейным жиром и немного мёдом. Вернулся, открыл красную папочку.

— Как-то… Не так, чтобы очень читаемо, матушка. — Текст был рукописный. А бумага жёлтая, истёртая. Но толстая. А буквы выгоревшие.

— Так тогда печатной машинки ещё не было, — улыбнулась она. — Спасибо что хоть такой почерк — бывает вообще прочесть невозможно. Только историки-криптографы и читают.

—???

— Бумага эта от сентября года тысяча семьсот восемьдесят девятого, от следственной группы патриархата, ведущей дело в селе Малиновка Ефремовского уезда Тульского воеводства. Если коротко — могу пересказать, ибо вижу, что не осилишь ты, отрок, чтиво сие. Некая дева Агриппина Ковальская, из потомков польских беженцев, личная дворянка — то есть дева государынева, не трепло деревенское, после падения с лошади и удара о мостовую, это цитата из заключения комиссии, не смотри так, да, цитирую — я эти дела наизусть выучила. Так вот после удара о мостовую потеряла память, забыв, кто она. Но при этом она помнила события, которых не было. Утверждала, что страной должна править не матушка государыня Софья Вторая Годунова, а тоже Вторая, но Екатерина, да ещё Романова. А первый помощник её — светлейший князь Григорий Потёмкин Таврический, не царь, но куда грознее любого царя. Интересно?

— А то! — У меня одновременно и спина похолодела, и в душе поднялся дикий восторг. Вот оно! Я о таком и мечтать не смел! И уже плевать что будет со мной завтра — я не одинок! Другие попаданцы тоже бывают, это не баг системы! И это стоило всех треволнений.

— Она много чего рассказала, все подписи поставила, что с её слов записано верно, — продолжала хозяйка этой горницы.

— После чего была казнена, как пособница антихриста и демон во плоти? — усмехнулся я, подливая масла в разговор иронией.

— Фу, Александр! — искренне возмутилась патриарх и даже скривилась, как будто от отвращения. — Что у тебя за мысли пошлые! Мы что тебе, святая инквизиция католическая? Ты ещё спроси, применяли ли мы к ней «испанские сапоги»!

— Применяли? Спрашиваю, — расплылся я в пакостной улыбке.

Она поняла, что я на взводе, и пытаюсь прикалываться в качестве жеста защиты, и отнеслась как мудрая воспитательница к неразумному. Впрочем, она с первой секунды знакомства так себя вела.

— Нет. Даже дыба не понадобилась. Дева Агриппина сама к нам пришла. К духовной матушке в Малиновскую церковь. За помощью — чтоб с ума не сойти. И после работы следственной комиссии, ушла в монастырь, под Соль-Вычегду, где и прожила до тысяча восемьсот третьего года. Эта папка выжимка, там по ней целый талмуд — с нею всё это время плотно работали наши дознаватели.

— Наши — это церковные?

— Дела церкви — только дела церкви, — с улыбкой ответила патриарх.

— Понятно. Потому и в монастырь запихнули. Чтобы Софья Вторая не захапала актив.

— Фу, какой у тебя сленг, Саша! А ещё сын царицы… — назидательно покачала она головой и тяжело вздохнула. — Стыдно. И нет, это было её решение. Собственное. Она считала, что сошла с ума и хотела помощи. Мы её оказали, деву успокоили. Но всю оставшуюся жизнь за нею записывали истории, которые она вспоминала. Как ты и говоришь, ничего про себя, всё про других, и кратко, отрывками. Но интересно и познавательно, если уметь читать и уметь понимать.