Град огненный (СИ) - Ершова Елена

— Здесь не лекторий, профессор! — женщина с дребезжащим голосом постукивает по столу карандашом. — Ближе к делу.

— Васпы могут стать доминантами по отношению к людям, — подводит черту Торий. — Сейчас мы работаем над противоядием, хотя тест Селиверстова уже показывает хорошие результаты…

Женщина снова стучит по столу.

— Мы не обсуждаем Селиверстова. Мы обсуждаем вашу работу.

Феликс самодовольно надувает щеки и говорит, манерно растягивая слова:

— Надо отдать должное профессору Торию, он начал разработки антидота одновременно со мной. Жаль, что трудился на Эгерское королевство.

Торий снова вспыхивает.

— Предположим, на Эгерское королевство трудился агент Динку! — с места огрызается он. — А я не телепат, чтобы в правительственном агенте различить шпиона. Как я мог предположить, чем это обернется?

— Но вы ученый, коллега! — возражает Феликс. — Вы должны были!

Старики переглядываются, а Торию явно хочется вцепиться оппоненту в горло. Не скрою: мне тоже. В зале поднимается гул, и теперь по столу стучат уже двое.

— Призываю к тишине, коллеги! — говорит старик, сидящий в центре (про себя называю его председателем), после чего снова обращается ко мне: — Когда вы заключали сделку с профессором Торием, вы уже тогда знали о последствиях?

Качаю головой.

— Конечно, нет. Устав запрещал договор на крови. Я только сейчас понял, почему.

— И почему же? — прищуривается мужчина. В его голосе чудится насмешка, но на провокации не поддаюсь и отвечаю как можно спокойнее:

— Устав придумали люди. Они пытались предотвратить эпидемию.

— И это вы узнали от…

— Ян лидер васпов, — вмешивается Торий. — Он вправе знать.

Феликс фыркает:

— Разбалтывать секретные наработки это так профессионально! Не удивлюсь, если профессор до сих пор зависит от этого… существа.

В меня его шпилька не попадает. Зато Виктор снова вскакивает и кричит:

— Неправда! Ян не опасен! Он выдержал тест!

— Это так, — подтверждаю. — Могу показать паспорт и выписку из карты.

— В этом нет нужды, — улыбается председатель и снова ко мне: — Расскажите, что вы помните с момента, когда агент Динку привез вас в лабораторию?

— Мало что, — признаюсь честно. — Меня накачивали лекарствами.

— Но профессора Тория вы помните? — настаивает председатель.

— Конечно. Он брал у меня образцы крови.

— А этого господина вы вспомните? — председатель указывает на Феликса. Тот старается не встречаться со мной взглядом, делает вид, что изучает бумаги, а я мстительно улыбаюсь и отвечаю:

— Нет. Его не помню.

— Это потому, что я работал с профессором Поличем, — спокойно возражает Феликс и поднимает голову. В его глазах светится торжество: — Я перевелся к нему сразу, как только заподозрил неладное. Вот, у меня сохранился контракт, — он передает комиссии бумагу. — Профессор Торий сильно изменился в то время. И я не доверял куратору эксперимента, господина Динку. Поэтому профессор Полич принял меня, и началась наша совместная работа над антидотом…

— Какая ложь! — кричит Торий. — Полич не подпустил бы тебя и на пушечный выстрел! И образцы ты видеть не мог, потому что…

— Почему же? — улыбается Феликс.

Мне становится не по себе. У него слишком самоуверенный вид и слишком гадкая улыбочка.

'Я знаю тайну, — читается по его лицу. — Одну прекрасную тайну. И я ее достану, как козырь из рукава, когда вы меньше всего будете ждать…'

— Потому что у агента были свои лаборанты, — заканчивает Торий.

Он выглядит удрученным и потерянным. Этот раунд проигран. Полич — слишком крупная фигура в научных кругах. Он знает много. Гораздо больше Тория. И если его внучка в списках Шестого отдела, а его воспитанник Феликс участвовал в четвертом эксперименте, возможно, пришло время изменить правила?

Объявляется сорокаминутный перерыв. Всю комиссию во главе с председателем приглашают на банкет. У выхода Торий ловит меня за плечо, шипит:

— Горю! Горю синим пламенем! Сделай что-нибудь!

Я улыбаюсь добродушно и отвечаю:

— Не беспокойся, Вик. Что-нибудь придумаю.

Он верит и вдыхает с облегчением, хлопает меня по плечу, а потом кидается догонять коллег. Я провождаю его долгим взглядом, а в голове крутятся слова: 'Буря прошла. Осталось убрать за собой мусор. Прах к праху…'

Прости, Вик. Но мусор не хочет быть прахом. Никто больше не повесится на портупее. И никого не казнят по подозрению в убийстве. Я понял теперь, что есть вещь важнее авторитета и званий. И это — жизнь.

Из лаборатории хорошо просматривается коридор. Слева — туалет. Чуть дальше — курилка. Феликс идет в сопровождении старика, почтительно поддерживая его под локоть. Старик что-то бормочет и улыбается. Феликс заливается угодливым смехом.

Сволочь.

Жду, пока они поравняются с лабораторией, и вылетаю навстречу. Толкаю Феликса плечом. Открытая бутыль вываливается из рук и падает ему под ноги, обрызгивая ботинки и брюки.

— Простите, — бормочу я.

Феликс отшатывается, пытается отряхнуться, но я перехватываю его руку.

— Нет-нет! Не нужно. Это кислота, — с удовольствием слежу, как по лицу Феликса расползается ужас, и быстро заканчиваю: — пойдемте скорее, у меня есть раствор питьевой соды.

— Надо проверить, не попала ли на кожу! — взволнованно поддакивает старик.

— Конечно, — киваю и оттаскиваю Феликса к лаборатории. — Я такой неуклюжий. Скажите, чтобы не начинали без нас.

— Ты болван! — шипит Феликс. — Ты хоть знаешь, сколько стоит этот костюм? А туфли? А если у меня ожог?

— Разберемся, — обещаю ему, а потом с силой выкручиваю руку.

Его приглушенный вскрик и лязг закрывающейся двери раздаются почти одновременно.

— Шш! — я зажимаю ему рот и валю на колени. Жаль, я не вижу в этот момент его лицо. Уверен, самодовольное выражение теперь сменилось ужасом. Чувствую это, как голодный пес чует кость.

— Посмеешь пикнуть — убью! — рычу я и добавляю самое грязное слышанное от людей ругательство.

— Не… убьешь, — хрипит Феликс. — У тебя блокада… Селив…

— Проверим, паскуда? — выкручиваю руку сильнее, и Феликс скулит, едва сдерживая крик, а я продолжаю хладнокровно: — Эксперимент 'Четыре'. Выкладывай, что знаешь!

— Я ничего…

Придавливаю коленом. Он скорчивается так, что почти касается лбом пола и издает низкое 'Ы-ы…' Плечо вывернуто. Еще немного — и кость выскочит из сустава. Но Феликс еще трепыхается, еще пытается угрожать и сипит:

— Я… сдам тебя полиции…

— А я сломаю тебе руку, — отвечаю с улыбкой. — И кто поверит? Я очень плохой лаборант. Всегда что-нибудь проливаю. Можно и поскользнуться.

Феликс молчит, только пыхтит натужно. Его мотор набирает обороты, и я тоже завожусь. С наслаждением вдыхаю запах его пота, его страха. Это возбуждает не меньше, чем поцелуй русалки.

— Я… ничего не знаю, — наконец говорит Феликс. — Я не… работал с агентом Динку… меня не допускали…

— Ты работал с Поличем.

— Не… — он трясет головой, и мокрые волосы свешиваются на лоб. — Он взял меня… позже… позже… после того, как… ты… как тебя…

Он не договаривает, но я понимаю: Полич взял его уже после того, как эксперимент 'Четыре' завершился и я превратился в Зверя. Но если так…

— Ты лгал, слизняк! Ты украл работу Тория!

— Мне были нужны материалы! — взвизгивает Феликс. Его рука хрустит. Это звук резонирует в моем животе, под ребрами возникает щекочущая зыбь. Сломать руку этому подонку кажется хорошим вариантом. Когда-то мне чертовски нравилось ломать кости.

— Полич не взял бы меня, — торопливо продолжает Феликс. — Если бы я не принес ему образцы… он и сейчас работает в своей команде… я многого не знаю!

— Ты знаешь, зачем меня превратили в Зверя?

Эти слова давно копились во мне. Жгли нутро, пока не выплеснулись наружу. Я стискиваю зубы, и ощущаю, как что-то теплое течет по верхней губе.

— Почти сто лет… — доносится хриплый шепот Феликса. — Сто лет понадобилось… чтобы удержать Дарский эксперимент… Никто не мог контролировать Королеву… но тебя… тебя можно…