Скованные одной цепью (СИ) - "allig_eri"

В любом случае волшебники, не слишком доверяющие барьерам, искали укрытия под рахитичными деревьями между скалами, вползая в любую щель. Те, у кого были самые обычные деревянные, обитые железом щиты, могли считать себя счастливчиками.

Самое неприятное, что барьеры всё равно нельзя было убирать. Да, они могли пропустить зачарованную антимагическую пулю, но зато гарантированно спасали от обычных, а ещё — от чужой магии. Всё-таки никто не мешал противнику точно также выпустить в нас объёмный огненный шар, луч или кусок скалы. Лишь наличие постоянных барьеров, которые отменяли только по команде — на пару секунд, дабы успеть атаковать, а потом снова их наложить, — спасало нас от всеобщей гибели.

Периодически, впрочем, чары сайнадов всё равно попадали, хоть и безвредно разбивались о барьеры.

Интересно, они выжидают, дожидаясь, пока наши колдуны банально «перегорят»? Чтобы потом уничтожить их одним сильным потоком магии?

Надо успеть увести людей, когда волшебники станут ошибаться и перегреваться! Нельзя упустить этот момент! Лучше сдать позицию и снова отступить. Это будет лучше, чем положить всех.

Однако пока что маги продолжали сражаться. Чары, пусть и не в таком чудовищном объёме, летели вниз, то и дело изничтожая группы ратников и конницы врага. Визг и ржание лошадей свидетельствовали об относительном успехе.

Ох, будь у меня не полсотни колдунов — среди которых уже несколько нашли свою смерть, а десяток отправлен на лечение, — а хотя бы пара сотен, то всё изменилось бы просто кардинально!

Долго, впрочем, мы не просидели. Почти сразу к нам примчалась взмыленная Дунора. Девушка дышала, словно загнанная лошадь. Ещё бы, это маги могли использовать чары, чтобы относительно спокойно забраться на вершину, ей же пришлось ползти по заранее закреплённым верёвкам.

— Когда проломят вторую баррикаду, вы должны отступить, — пытаясь отдышаться, сказала она. — Это приказ Маутнера.

— «Когда» проломят? — я хмыкнул. — Если проломят, Дунора!

— Что потребовали, то и передала, — огрызнулась она. — И вообще, ты что, споришь с капитаном? Неужто и правда уже мысленно вошёл в чертоги Трёх богов?

— Просто начал говорить с ними напрямую, — наклонился я к девушке. — И они сказали, что ещё не всё потеряно.

Глава 9

«Почему я должен завоёвывать, спрóсите вы? Война приносит ясность. Жизнь или смерть. Свобода или рабство. Война изгоняет осадок из воды жизни».

Дэсарандес Мирадель, «Новый завет».

Таскол, дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны

Пульс её замедлился, уподобляясь биению чужого сердца. Дыхание углубилось, следуя ритму чужих лёгких. С упорством мертвеца Ольтея Мирадель устраивалась в рощах чужой души…

Если к ним подходило это слово.

Человек, которого Милена звала Фицилиус — этот ассасин, «забытый», — час за часом, абсолютно неподвижный, стоял посреди отведённой ему комнаты. Его тёмные глаза были устремлены в блеклую пустоту. Тем временем любовница императрицы вершила над ним своё тайное бдение, наблюдая сверху, с потолка, через специально сделанные зарешёченные отверстия тайного дворцового хода. Она умерила свою птичью живость до такого же совершенства, превращавшего малейшее движение в полуденную тень.

Она ждала.

Будучи одной из аристократической верхушки, Ольтея наблюдала за многими людьми, как из богатых залов, сидя рядом с принцем Финнелоном, так и из кареты, или даже заглядывая в окна во время появления капризного желания «размять ноги». Комическое разнообразие всевозможных личностей не переставало её удивлять. Любовники, нудные одиночки, плаксы и несносные остряки проходили перед ней бесконечным парадом вновь обретённых уродств. Наблюдать за тем, как они шествовали от собственных дверей, дабы соединиться с императорским двором, было всё равно что смотреть, как слуги увязывали сено в снопы. Лишь теперь она заметила, как ошибалась прежде, считая, что разнообразие это только кажущееся и представляло собой иллюзию невежества. Разве могла она не считать людей странными и серыми, если они являлись лишь её собственной мерой?

Теперь женщина знала лучше. Теперь она понимала, что каждый присущий людскому роду эксцесс, любой бутон страсти или манеры отрастал от одного и того же слепого стебля. Ибо человек этот — «забытый», которому каким-то образом удалось застать врасплох святейшего высшего жреца, — прошёл подлинным путём возможных и невозможных действий.

Нечеловеческим путём…

Совершенно нечеловеческим.

Подглядывание за убийцей родилось из игры — невинной шалости. Милена, познав страх потери, приставила за Ольтеей наблюдателей из гвардии. И хоть обмануть их не составляло для высшего сиона никаких проблем, подобное раздражало. Женщина потеряла возможность полноценно отдыхать и расслабляться. Каждый раз было ощущение чужого взгляда. И раз у неё пропала возможность предаваться неге, то… почему бы не переключиться на иную задачу?

Слежка за «забытым», решила Ольтея, станет её любимым занятием, отвлекающим общее внимание, пока она будет планировать убийство Сарга Кюннета.

Уже первый час неподвижного лежачего наблюдения убедил её в том, что с этим человеком что-то неладно, даже если забыть о его внешнем виде, несоответствующему культу убийц. Ко второму дню игра превратилась в состязание, в стремление доказать, что она способна поравняться со сверхъестественной неподвижностью этого человека.

После третьего дня даже речи о том, чтобы не шпионить, уже не было.

Между тем взаимоотношения с новым исполняющим обязанности высшего жреца превратились в открытую рану. Если Сарг Кюннет расскажет всё императрице, тогда…

Ни сама Ольтея, ни голос, живущий внутри неё, не могли вынести мысль о том, что может тогда случиться!

Сарг Кюннет представлял собой угрозу, которую Ольтея просто не могла игнорировать. «Забытый», с другой стороны, был не кем иным, как её спасителем, человеком, избавившим её от Киана Силакви. И тем не менее, день за днём женщина обнаруживала, что всякий раз, когда возникала возможность, она бродила по секретным проходам, по полым костям Ороз-Хора, разыскивая убийцу, сплетая этому всё новые и новые разумные объяснения.

Сарг ещё не сумел в должной мере осознать подлинную глубину её интеллекта. Новоявленный жрец и не подозревал о грозящей ему опасности. И пока положение дел не менялось, у него не было никаких оснований выполнять свою подлую угрозу разоблачения Ольтеи. Подобно всем кретинам, он слишком ценил свой кроткий изощрённый ум. Таскол же нуждался в сильной императрице, особенно после смерти тупицы-министра, Нигеля Санториона. Так что, пока продолжалась осада, Ольтее ничего не грозило.

К тому же, спаситель «забытый» или нет, с человеком этим что-то неладно.

Все соображения в полной ясности шествовали, как на параде, перед оком её души; поднявшиеся, как у зверя, тончайшие невидимые волоски на теле разглаживалась, и она потаённой луной вращалась вокруг планеты этого невозможного человека.

Пройдёт какое-то время, быть может час-другой, и тогда какой-то бродячий ужас, скрывающийся внутри её души, выкрикнет: «Кюннет знает!»

И она отмахнётся от всех лиц собственноручно убитых людей.

«Безумный ублюдок!»

Поначалу Ольтея воспринимала тот вызов, который Сарг представлял собой, со спокойствием и даже с восторгом, как мальчишка, собирающийся залезть на опасное, но прекрасно знакомое и любимое дерево. Сучья и ветви имперской интриги были достаточно хорошо ей знакомы. Уже много людей, куда более опасных, приняли смерть от её руки. Даже сам святейший высший жрец! Ведь именно по её интриге «забытый» вообще оказался нанят! Так много ли трудностей может создать ей этот тощий заика — Сарг Кюннет?

Однако восторг скоро сменился разочарованием, ибо Кюннет отнюдь не был обыкновенным деревом. Днём он никогда не разлучался с императрицей — никогда! — и это означало, что облако гвардейцев, защищавших Милену, облекало также и его. Все без исключения ночи Сарг проводил, затворившись в собственных апартаментах, под надёжной охраной святых воинов, причём, насколько могла судить Ольтея — без сна.