Мысль родилась мгновенно, отчаянная, безумная и единственно верная.
Надо идти ва‑банк.
Всё или ничего.
Внутри усадьбы Градовых
В то же время
Стены Чертога дрожали, словно в лихорадке. Сводчатый потолок, испещрённый потускневшими фресками, осыпал всё вокруг мелкой пылью и крошечными осколками. Воздух гудел, звенел и был наэлектризован до предела, им было тяжело и больно дышать.
Таня стояла в самом центре бури, но буря эта была невидимой. Она разворачивалась внутри неё и пульсировала в сгустке магической энергии перед ней.
Очаг. Сердце поместья, аномалия невероятной силы, похожая на пойманную и закованную в камень звезду.
Он пульсировал, то разгораясь ослепительным синим сиянием, то тускнея, и с каждым таким ударом по телу Тани прокатывалась волна жгучей, леденящей боли.
Она не видела, что творилось снаружи. Лишь грохот, доносящийся сквозь толщу камня, рассказывал свою ужасную историю. Звуки сливались в один сплошной, давящий кошмар.
Каждый удар по защитному куполу отзывался в Татьяне, будто били её саму. Каждая новая атака, каждая попытка вражеских магов разъесть, прожечь, проломить барьер, требовала от неё невероятных усилий. Она вкладывала в Очаг все силы, что могла.
Таня была маленьким ручейком, впадающим в океан, пытаясь помочь ему устоять против шторма.
Её руки были подняты в защитном жесте, ладони обращены к Очагу. Из пальцев тянулись тонкие, почти невидимые нити серебристого света. Сквозь них Татьяна отдавала свою энергию и принимала на себя часть чудовищной нагрузки.
Ноги подкашивались, спина была мокрой от холодного пота, в висках гулко стучало. В горле стоял ком – хотелось плакать, но слёзы не шли. Не было на них ни сил, ни времени.
Она не видела героев, сражающихся снаружи. Не видела магических стрел и вспышек заклинаний. Её война была тихой, незримой и оттого ещё более страшной.
Это была борьба на истощение. Битва воли. И Таня чувствовала, что натиск врага становится всё беспощаднее. Казалось, вот‑вот, и этот напор сломит их, разорвёт на части сам Очаг.
Татьяна уже почти не думала, действуя на чистом инстинкте. Она должна была держаться. Должна. Пока есть хоть капля сил.
Пока…
И вдруг всё изменилось.
Напряжение, достигавшее своего пика, внезапно схлынуло. Боль, пронзавшая Татьяну насквозь, исчезла. Грохот снаружи не стих, но он как будто отдалился.
В наступившей тишине прозвучал голос Очага, обычно строгий и безличный. Но на этот раз звучал устало.
«Татьяна. Ты можешь отдохнуть. Всё кончено».
Таня медленно опустила руки. Пальцы онемели и дрожали. Она смотрела на сияющую аномалию, не понимая.
– Что… что кончено? – собственный голос показался ей хриплым и чужим после долгого молчания и внутреннего крика.
«Отдохни… – повторил Очаг, и его голос прозвучал почти ласково. – Глава рода отдал приказ».
Приказ? Какой приказ? Почему всё кончено? Множество вопросов пронеслось в затуманенной голове Татьяны Градовой.
Они проиграли? Они сдались? Нет, Владимир не сдался бы никогда. Значит, что‑то произошло.
Что‑то, что изменило ход сражения.
Таня не понимала ровным счётом ничего. Но в голосе Очага не было тревоги или горечи поражения. Была усталая уверенность. И было доверие.
И она тоже доверяла Владимиру. Безоговорочно. Если старший брат отдал приказ, значит, так нужно.
Татьяна больше не стала сопротивляться чудовищной усталости. Её ноги тут же подкосились. Она опустилась на холодный каменный пол, прислонившись спиной к стене. Смотрела на ровно сияющий Очаг, слушала приглушённый грохот снаружи и пыталась просто дышать. Глубоко и медленно.
И вдруг Очаг снова вспыхнул и забился, словно пойманный в сети зверь. Его сияние ослепило Таню, а стены вокруг затряслись от исходящей снаружи волны всесокрущающей магии…
Снаружи усадьбы
Восточный фланг
Я повернулся и увидел гонца. Бледный юнец застыл, глядя на дракона с открытым от ужаса ртом.
– К воеводе! – проревел я. – Передай: бросить все силы на контратаку. Прямо сейчас! Купол будет снят!
Глаза гонца стали совершенно круглыми. Он побледнел ещё больше, если это было вообще возможно, и в них читался ужас перед самим приказом и перед тем, что он увидел в моих глазах.
Но дисциплина и доверие взяли верх. Парень резко кивнул, ударил коня шпорами и бросился прочь.
В этот момент дракон атаковал. Он вдохнул, его грудь раздулась, налившись чернотой изнутри. Монстр изрыгнул не пламя, а поток жидкой, шипящей тьмы. Он ударил в купол, и тот в месте попадания почернел, стал хрупким, как стекло. Очаг с трудом выдержал удар.
Время истекло.
«Очаг! – мысленно крикнул я, вкладывая в зов всю свою волю. – Слушай меня. Продержись ещё немного, а потом снимай купол. Отдай мне всю мощь, какую только сможешь! Всю, что осталась!»
Очаг не ответил мне голосом – видимо, был слишком сконцентрирован. Внутри меня возникло лишь ощущение – краткое, ясное, безоговорочное согласие.
Он понимал. Он доверял.
Я спрыгнул с коня и подошёл к самому краю купола. Повернувшись, увидел, как из‑за усадьбы уже движутся наши резервы. Пехота сомкнутым строем, артефактные расчёты, разворачивающие свои установки на ходу.
Впереди скакал Никита, а рядом с ним ехали другие всадники – Одинокая дружина. Сабля воеводы была обнажена, кираса отражала пламя вражеского огненного шторма и вспышки артефактов.
Он выглядел безупречно, как и всегда. И смело шёл на бой, из которого мог не вернуться.
Я закрыл глаза, готовясь. Внутри меня всё замерло. Я чувствовал, как Очаг, собрав остатки сил, готовится к последнему, отчаянному рывку.
Я ждал, когда наши солдаты ринутся вперёд, чтобы воспользоваться моментом.
– В атаку! – сквозь грохот до меня донёсся исполненный мужества голос Никиты.
Стиснув кулаки, я приказал Очагу:
– Снимай!
Сияние купола коротко сверкнуло и исчезло. Оглушительный гул битвы, до этого приглушённый барьером, обрушился на меня с новой, дикой силой. Но важнее было другое – ощущение, хлынувшее в меня.
Это было подобно тому, как если бы меня держали под водой, а затем я внезапно вынырнул и сделал первый глоток воздуха. Только это был не воздух. Это была чистая, необузданная магия.
Мощь Очага, больше не уходившая на поддержание защиты, хлынула в меня единым яростным потоком.
Вся вода в окрестностях – в почве, в воздухе, в колодце возле усадьбы – отозвалась на мой зов.
Я вскинул руки, и мир вокруг меня побелел от инея. Воздух затрещал от мороза.
Когда купол исчез, дракон на мгновение замер в недоумении. Его серые, бездушные глаза уставились на меня. На маленькую, одинокую фигурку, от которой вдруг повеяло угрозой, достойной его внимания.
Он снова начал вдыхать, готовясь стереть меня с лица земли потоком жидкой тьмы.
Но я оказался быстрее.
И выпустил накопившуюся мощь.
Всё вокруг поглотила Водная стихия, смешанная со всепоглощающим холодом.
Южный фланг
Копыта его боевого коня выбивали яростную дробь рости по израненной земле. Никита скакал вперёд, не оборачиваясь, глядя прямо в глаза противникам, что с каждым мгновением становились ближе.
Рядом, отливая сталью доспехов в алом свете пожаров, мчалась Одинокая дружина. Ветераны, ставшие семьёй, братья по оружию, прошедшие через десятки таких вот адских ночей.
Хотя ни одно из прошлых сражений, даже под Орловкой, не могло сравниться с этим.
Справа, подняв свой исполинский молот, орал что‑то нечленораздельное и воодушевляющее Трояк. Слева, с убийственно‑невозмутимым лицом, пригнувшись к шее коня, скакал Ночник. Чуть позади, сжимая в руке тесак, нёсся Секач. А рядом, стиснув зубы, скакал Моргун. Его единственный глаз пылал ненавистью, впиваясь в ряды приближающегося врага.
