Печать пожирателя 11 (СИ) - Соломенный Илья

Здесь пахло не только смертью, но и мощной, чистой магией — следы защитных заклятий ещё висели в воздухе, как озоновый туман после грозы.

Я снова принялся за работу, и на этот раз Броня Гнева отозвалась иначе. Она не просто тяжелела — она начала жить. Тёплое, почти пульсирующее ощущение разлилось по мышцам, смывая часть усталости. Силы, которые я забрал у этой орды, были колоссальны.

Именно тогда, за грудой тел, я заметил движение — едва заметное. Я сделал знак Волкову и, обойдя пирамиду из плоти, нашёл его.

Маг.

Молодой парень, в разодранной робе «Маготеха». Его живот был распорот, и он с трудом удерживал на месте вываливающиеся внутренности одной рукой, в то время как вторая, с обугленными до кости пальцами, всё ещё сжимала жезл с потухшим кристаллом. Его аура, когда-то яркая, теперь была подобна догорающей свече на ветру.

Глаза парня, ясные и полые от боли, встретились с моими. Он узнал меня — сразу же, я давно успел научиться определять этот взгляд. Но на этот раз в нём не было радости, или страха — лишь бесконечная усталость и просьба.

— Барон Апостолов… — его голос был похож на шелест сухих листьев, — Вот уж не думал… Что… Снова… Встретимся… Вот так…

— Снова? — я опустился на колени перед ним, и тут же вспомнил, — Проклятье, Игорь, кажется?

— П-польщён… — парень отхаркнул кровь и попробовал улыбнуться, — Вот эт-то… Память… У вас…

— Ты был в первой группе, которую я нанял когда мы с Салтыковым открыли «Маготек»… В первой двадцатке из тех, кого я отобрал для работы над «Магической Реальностью»… Игорь Тернавский, инженер-конструктор, Практик третьей ступени, который разработал систему разграничения…

— Колоссальных… сегментов матричного… сканирования… — снова усмехнулся маг, — И я… Уже… Знаток…

— За семь лет? Хорош…

Пока мы говорили, я сканировал мага — и понимал, что даже потратив весь свой резерв, не смогу его вылечить. Зараза, которой его пытались превратить в одержимого, и которая была какой-то странной, другой магией, пожирала мозг парня и весь его организм. Полчаса максимум — и он умрёт в страшных мучениях…

— Я знаю… — вдруг произнёс Игорь, — Знаю… Не выживу… Барон… Позвольте… Попросить…

— Говори.

— Добейте… Ничего уже… не сделать.

— Уверен?

Маг с трудом перевёл дыхание, и по его подбородку потекла струйка чёрной крови.

— Не дайте… стать одним… из них. Возьмите… силу. Используйте…

Я кивнул.

Никаких слов не было нужды произносить. Я положил руку ему на лоб, избегая взгляда Волкова. На этот раз я забирал не остатки чужой магии, а его собственную, чистую, хоть и истощённую Искру. Последнюю искру жизни. Она влилась в Броню Гнева вспышкой белого, обжигающего света, и на миг мне показалось, что я слышу эхо последней мысли Игоря — не страха, а облегчения.

Когда его рука безвольно упала на окровавленный асфальт, я поднялся. Броня теперь будто гудела на низкой ноте — как разогретый мотор. Я был полон сил, отравленных горечью и чужой смертью…

Я посмотрел на Волкова. Инквизитор же, в свою очередь, смотрел на тело мага, и в его глазах не было прежнего осуждения. Лишь тяжёлое, усталое понимание. В мире, где приходится выбирать между чумой и чумой, даже священные догмы меркнут перед необходимостью.

— Идём, — сказал я, и мой голос прозвучал твёрже, — Мы близко.

Мы вышли к Исети как раз в том месте, где река делала плавный изгиб. И на её высоком берегу, словно гнойный нарыв на теле города, возвышался финальный рубеж.

Огромный комплекс городской больницы. Десятки корпусов, от старого кирпичного здания позапрошлого века до стеклянно-бетонной многоэтажки-новостройки, раскинулись на огромной территории, включая поликлинический диспансер и морг. Но сейчас это была не лечебница, а цитадель мрака и безумия, освещённая полной луной.

Над всем этим висела та самая воронка. Вживую она была в тысячу раз ужаснее. Это был не просто искаженный участок неба — пульсирующий, переливающийся всеми оттенками лилового и черного смерч, который медленно, но неотвратимо закручивался. Воздух трещал от энергии, запах озона был таким густым, что щипал глаза.

Воронка росла на глазах, всасывая в себя остатки магии, жизни и воли из всего города.

А ещё у подножия одного из корпусов лежали горы трупов. Сотни, если не тысячи тел, уложенные в гигантские, чудовищно сложные узоры, опоясывающие главный корпус.

Они были не просто убиты — они были частью ритуала, топливом, кирпичиками в стене, возводимой вокруг эпицентра. И между этими стенами из плоти медленно бродили орды одержимых.

Не те яростные, дикие твари, что штурмовали мэрию, а другие — замершие, почти сомнамбулические. Их движения были плавными и синхронными.

Волков ахнул, увидев это, и его пальцы судорожно сжали автомат.

— Господи Иисусе… Это… это уже не эпидемия. Это апокалипсис!

— Апокалипсис можно отменить, если вырвать ему сердце, — усмехнулся я, прижимаясь к стволу старого дуба на опушке леска, — Я уже такое делал, и масшта там был пострашнее. Мунин, Хугин — главный корпус. Ищи его.

Сознание снова поплыло, и два взгляда устремились к стеклянной громадине. Они пролетели над территориями, залитыми кровью, над застывшими в немом крике ртами, над пустыми глазницами, обращенными к воронке. И в самом сердце этого хаоса, на верхнем этаже, там, где должна была находиться операционная или палаты интенсивной терапии, они нашли его.

«Найден. Верх. Узор из тел… и света. Один. Стоит»

Я разорвал связь.

— Он наверху. В центре всего этого бардака.

Волков мрачно осмотрел территорию.

— Штурмовать в лоб — самоубийство. Их там тысячи.

— Значит, не в лоб. Смотри, — я указал на старый кирпичный корпус, почти вплотную примыкавший к главному, — Там есть переход. И туда почти никто не смотрит. Добираемся до него, поднимаемся на крышу, перебираемся по переходу на шестой этаж главного корпуса, и уже оттуда — по пожарной лестнице до верха…

Наш путь к старому корпусу стал адской полосой препятствий. Сначала пришлось прокрасться по канализационному коллектору, затем пробраться через пару подвалов технических зданий, залитых зловонной водой, и дважды были вынуждены молниеносно и бесшумно устранять одиноких «часовых» — Волков делал это своим клинком, я — резким сжатием воздуха, ломающим шею.

Наконец, мы вломились в старый корпус через разбитое окно в ординаторской. Воздух внутри пах лекарствами, пылью и смертью. Было пусто.

Мы бесшумно поднялись по лестнице, обходя застывшие в беспорядке каталоги и опрокинутые койки, и выбрались на плоскую, покрытую гравием крышу. Ветер тут был сильнее, и леденящий гул воронки оглушал.

Переход между корпусами представлял собой шаткий мостик, затянутый полиэтиленом и ржавыми листами железа. Мы перебежали его, затаив дыхание, выбили окно и оказались внутри главного корпуса.

Внутри царила тишина. Мы двигались по пожарным лестничным пролётам, поднимаясь наверх — и не встретили ни души. Лишь местами попадались одинокие трупы и те самые сложные узоры, нарисованные на стенах кровью.

Всё шло слишком хорошо… Слишком легко.

Это была ловушка — и я это чувствовал каждой клеткой тела… Но отступать было поздно.

Мы добрались до верхнего этажа. Двери в длинный центральный коридор были распахнуты. За ними простирался огромный холл, вероятно, бывшая зона для ожидания. И он был пуст и чист. Блестящий линолеум, белые стены.

— Где все? — прошептал Волков, и в его голосе впервые зазвучала тревога.

Мы сделали шаг внутрь.

И в тот же миг стены… ожили.

Из-за углов, из открытых дверей палат, из-за стоек ресепшена бесшумно хлынули они. Десятки. Сотни. Не те, что снаружи — эти были облачены в белые халаты, в формы санитаров, некоторые были в гражданском, но все их движения были идеально выверенными, синхронными, без единого звука. Они не бежали, не кричали. Они просто сомкнули кольцо вокруг нас, зажимая в центре холла. Их глаза были пусты, а на лицах застыло нечеловеческое спокойствие.