Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ) - Скидневская Ирина Владимировна

– Душу тебе, Спаситель… Как там?… Поручаю. Убереги меня, неверного, и это… короче, помоги мне, лады?

Спаситель взирал строго и беспристрастно, помощью ближнему явно не отягощенный. Дыба прислушался к своим ощущениям. Дышать стало полегче; может потому, что он протолкнул застрявший в горле кусок беляша хорошим глотком пепси-колы. Жмуры, впрочем, тоже не появлялись – и то хлеб. Иконку он положил на торпедо, под лобовое стекло.

Успокоившись, Олег даже задремал напротив офиса Сайдуласа, и, когда очнулся, понял, что опаздывает. Ядовито-зеленые цифры на приборной панели показывали полтретьего. На всех парах он погнал «Широкий» по трассам к кладбищу.

У ворот уже поджидала Марлен Демьяновна. Пригнувшись к земле, она стояла за пределами светового пятна от единственного на кладбище фонаря. Дыбе на секунду показалось, что старушку сильнее прижало к земле, а на плече у нее сидит…

– Тьфу ты, примерещится же! – сплюнул он – за спиной бабки, растопырив голые ветки, торчал стриженый клен, без листьев походивший на туалетный ершик.

– Явился – не запылился! – недовольно прокомментировала старуха, сунув в руки Дыбе совковую лопату. – Пошли, тут недалече.

Шагая за бабкой сквозь темень ночного кладбища, он не раз и не два запнулся о торчащие тут и там куски оград. Огонек масляной лампы неровно покачивался в руке старухи. Где-то поблизости голодно и отчаянно выли бездомные псы; низко нависало светло-коричневое, в цвет слякоти, небо.

– Здесь! – гаркнула старуха. Олег пригляделся и увидел грубо обтесанный деревянный крест-времянку. Бабка ткнула вниз и приказала: – Копай!

– Э, мать, это мы так не договаривались! Я если бы знал – пацанов бы подтянул…

– А срать ты тоже пацанов с собой берешь? Сам давай. Твоя могила – тебе и копать.

– В смысле, моя? – испугался на секунду Дыба и принялся близоруко вглядываться в фанерную табличку, но ничего не смог разглядеть.

– В том смысле, что копать – тебе. А выбрала я ту, что посвежее – чтоб земля помягче. Рой давай, а то до первых петухов провозимся!

Дыба уперся в черенок, вгрызся лопатой в почву – пошло хорошо. Сразу вспомнилась учебка, где старшина заставлял без конца рыть окопы и траншеи. Руки помнили ремесло, работа спорилась.

– А что, Марлен Демьяновна, зачем могила-то? Для Вискаса?

– Для тебя! – скрипнула старуха. Услышав, что лопата остановилась, она вздохнула и принялась объяснять: – Вот скажи, милок, ты смерть-то видел?

– А то ж! – возмущенно выдохнул Дыба. – Я же и Афган прошел, и здесь…

– Ты мертвяков видел – это да. А смерть-то саму?

– Кого? Старуху с косой, что ль?

– Ой дурак… Смерть как явление видел? Ну, вот когда электричество – искру видно, когда взрыв – вспышку, когда горит что – пламя. А когда умирает?

– Ну…

– То-то же. А ты не думал, дурак, что целая жизнь берет и уходит в никуда? Человек же родился, ходить учился, маму-папу слушал, октябрятский значок получил, в пионеры посвятили, потом в армию, на завод… А потом его – р-р-раз, и на токарный станок намотало. А оставшаяся жизнь куда?

– Так это… Все! – растерянно пожал плечами Дыба, даже перестав копать. Весь он был покрыт сырой черной землей и теперь походил на самого настоящего черта.

– Ага, щас! Ты за свои восемь классов образования про закон сохранения энергии не слышал? – Дыба аж рот открыл – не ожидал от старухи таких познаний в физике. – В никуда ничего не девается. Смерть, ты ж пойми, не отсюда она, не из нашего мира! То таинство великое, чудо мистическое! Кабы вся мощь непрожитой жизни здесь оставалась – разрывало б вокруг все к чертовой матери. А с деток – с младенчика, мамкой заспанного, али ребятенка утонувшего и вовсе б котлован оставался, в них-то жизни через край. Самый что ни на есть сок! – Бабка шумно сглотнула. – Смерть – она суть-то человеческую на ту сторону переводит. А что той стороны касалось – землица могильная, доска гробовая, тушка человеческая – оно-то дыхание ее хранит, как эту вашу радияцию.

– А на кой он, этот мирный атом?

– На кой! Опарыши мертвячьи хвори снимают; гвоздь могильный в косяк дверной забивают, чтоб чужак без приглашения не зашел; водой, которой мертвеца омывали, уморить насмерть можно, и концов не найдут…

Олег сначала усмехнулся, а потом вспомнил: была у него баба из Новосиба, так та рассказывала, как девчонкой ходила на Клещихинское кладбище собирать снег с могилы артистки Екатерины Савиновой, чтобы растопить в кастрюле и приготовить приворотное зелье. Дома обнаружилось, что часть снега была с мочой, так она не стушевалась, напоила парня желтым зельем. Сама смеялась, а Дыбе стало неприятно – на ровном месте пацана зашкварили.

– И что, работает?

– Чего ж не работать? Ты ж сам, считай, на трупе жируешь!

– На каком трупе?

– Как на каком? Страна умерла, а вы, опарыши, по ней и расползлись. Кто понаглее да похитрее – те куски покрупнее отрывают, заводы да колхозы приватизируют, переваривают, опосля землю да помои высирают. Кто помельче – вроде тебя – те по мелочи и копошатся…

– А ты, мать, сталинистка, я погляжу?

– А ты зря смеесси! Раньше кресты да образа вешали, а после в красном углу Он поселился. Сколько душ погубил-сожрал, смертию жил, ею питался. Сталин-то Бога заменил, сам Богом стал.

– Зажмурился ваш бог! И до него добрались опарыши!

– Мертвые боги всех сильней, – поставила точку старуха.

«Христос-то тоже мертвый бог, выходит», – мелькнула мысль.

Лопата ткнулась в крышку гроба. Та и не думала открываться, крепко засев в земле.

– Ломай! – скомандовала Марлен Демьяновна.

После нескольких ударов тонкие доски дешевого соснового гроба треснули. В лицо пахнуло гнилостным смрадом, к горлу подкатило. Из дыры показалось синюшное, оплывшее будто свеча лицо покойника средних лет. Губы и веки его были зашиты, руки – аккуратно сложены на лиловом галстуке, а под короткостриженым полубоксом явственно виднелась причина смерти: голову парню пробили тупым тяжелым предметом, как пишут в протоколах.

– Доставай его!

– Зачем?

– Вдвоем не поместитесь! – хохотнула старая ведьма.

– Ты что, мать, с дуба рухнула? Март месяц на дворе, я оттуда с менингитом вылезу!

– Ну, дождись, пока тебе отдельную выроют. Недолго осталось – отрыжка-то душеловская вон, недалече.

Сомнения Дыбы развеял из ниоткуда взявшийся перекрученный бомж с сосульками на клочковатой бороде. Перебитые ноги не шевелились; жмур цеплялся поломанными ногтями за промерзшую землю и медленно, но с завидным упорством подтягивал тело вперед. Вытащив мертвеца из гроба и уперев того лицом в земляную стену, Олег улегся на доски и накрылся сверху кожанкой на манер одеяла.

– Так-то, – кивнула Марлен Демьяновна. – Это как прописка. В гробу-то полежать, сны мертвецов посмотреть, поваляться, сырой землей пропитаться, чтоб пахло от тебя как от мертвого. Поворочайся, подыши, принюхайся… Чуешь?

Дыба старательно принюхивался, но чувствовал только холодные доски, запах собственного пота и вонь от прислоненного к стенке мертвеца. Слушал, как земля ссыпается с краев ямы, забиваясь в ноздри и скрипя на зубах. В какой-то момент ему показалось, что бабка принялась закапывать могилу, но старуха неподвижно стояла на краю ямы, и лишь сморщенные серые губы беспрестанно шевелились.

– Чуешь, как меняется твоя суть? Там, внизу, тебя щупают, обнюхивают – свой, чужой ли. Там, куда падает все сущее, под грузом времен, среди отработанных пережеванных душ, в безначальной бездне ведут свое небытие мертвые боги, старые боги, забытые боги. Чувствуешь, как их взгляды ползают по тебе, взвешивают, измеряют?

И действительно, в эту секунду Олег ощутил, как чьи-то ногти скребут по доскам под спиной. Застыв, он вслушивался, как чужие, нелюдские пальцы осторожно постукивают снизу, будто проверяют дерево на прочность. Под самым ухом алчно щелкала чья-то челюсть. Волосы встали дыбом, сердце зашлось в истеричном стаккато. Воздух застрял в легких и не желал двигаться ни туда ни сюда. Тем временем с левого края могилы земля осыпалась особенно сильно – над ямой появилась бородатая морда обмороженного бомжа. Расставив руки, бомж повис на краю и принялся медленно, по-паучьи, спускаться. Пальцы Дыбы дернулись к нагрудному карману с иконой, но сомкнулись на пустоте. Забыл – в машине лежит! А гадкое создание все приближалось. Перекрученные ноги перевалились через край ямы и, неестественно изогнувшись, легли на плечи бомжа. Вот его заскорузлая шишковатая кисть уже тянется к горлу Дыбы, а тот лежит, будто парализованный, и не знает, чье прикосновение страшит больше – жмура или тех, кто скребется снизу…