– Ты тоже. – Сара встала, в районе ляжек скрипнули новые джинсы. – Ты тоже не решаешь за меня. Мое тело…
Он остановил ее в прихожей, обхватил за плечи, прижался губами к затылку.
– Ну прости, – сказал тихо. По позвоночнику пробежал короткий разряд. – Ты права, конечно, ты права. Тебе решать. Для меня ты будешь прекрасна всегда. Слышишь?
– Правда? – Сара повернулась.
– Ты же знаешь, не люблю, когда пропадают продукты. Даже я не настолько больной ублюдок, чтобы разогревать макароны в микроволновке, – отшутился Рома. Лицо его расслабилось. – Давай так: мы съедим еще по капельке, пока не остыло. За маму, за папу. За нас. А потом хорошенько сгоним набранные калории на диване, если для тебя это так важно. Что скажешь?
Сара притянула его к себе, взлохматила волосы. Желудок отозвался на предложение легким урчанием.
– Ну, если только по капельке.
92 килограмма
С наступлением первых холодов дачный кооператив опустел, а значит, никто из соседей не услышит ее крики из подвала. Но Сара все равно кричала, пока не сорвала голос. В горло будто напихали колючей ваты.
Рубенс несколько раз пытался ее накормить, размазывал жир с куриных ножек по губам, но девушка лишь мотала головой, отплевывалась и материлась. Умоляла и звала на помощь. Разозленный художник взбежал по лестнице и хлопнул дверью.
Щеки горели от бегущих слез, которые некому было вытереть. В углу трещал электронагреватель, но лодыжки все равно подмерзли.
Сара безуспешно попробовала дотянуться зубами до связанных кистей, затем ухватиться за петли на предплечьях, но едва достала до краешка кожаных ремней. В шее что-то больно щелкнуло.
На Сару со стен смотрела она сама, выпятив наготу, забыв о стыде, демонстрируя то, что прятала годами под мешковатой одеждой и улыбкой скромницы. Рубенс тащил сюда самые откровенные свои работы.
«Кушай, Сало, – говорили картины. – Ты ведь голодная. Позови его и попроси еды».
Сара трепыхалась как жирная муха в паучьих сетях. Подвал закружился: Рубенс специально вешал качели на единственный крюк, чтобы они могли качаться не только взад-вперед, но и по кругу. Сара не могла понять, какие из цветных бликов принадлежали гирляндам, а какие появились из-за подступающей тошноты.
– Не-е-ет, – хрипела она.
Он не может держать человека как подвешенный окорок в подвале. В понедельник ее хватятся на работе, потом ей не дозвонится мама, не сможет завалить вопросами и обвинить в редких встречах, как делает это каждую неделю. Тогда ее начнут искать, обязательно начнут, и когда найдут…
Шаги на лестнице. Рубенс спускается с легкой улыбкой на лице и подносом в руках.
– Останови, пожалуйста, – шепчет Сара.
– Конечно, сейчас. – Он ставит поднос на пол и хватается за стропы, останавливая кружение. Качели не запутываются, пружина вращается вместе с ними. – Извини, это я недосмотрел.
Рубенс возвращается к подносу. Снимает крышку с высокого стакана от блендера, крошит между пальцами какую-то таблетку в серую жижу.
– Что это?
– Курица, бульон, немного майонеза…
– Таблетка.
– Ты должна есть, Сара. – Рубенс серьезно смотрит на нее. – Ты мое произведение искусства. Моя Magnum opus, если хочешь. И я не позволю тебе это отнять. А это небольшая добавка для аппетита.
– Что это? Усилитель вкуса? Гормональные? Давно ты мне их подсыпаешь?
Рома вздыхает. Показывает тонкий шланг с воронкой на конце.
– Послушай меня. Пожалуйста. Сейчас я вставлю эту трубку как можно глубже тебе…
– Ты знаешь, что болен? Тебе к врачу нужно! – В Саре тошнота борется с приступом смеха. – Мы сможем, если вместе, Рома. Мы пройдем через это…
Рубенс качает головой. Подходит и целует в мягкий живот.
– Это не лечится, моя сладкая булочка. Ведь болен я тобой.
84 килограмма
– Ты маньяк. – Сара посмотрела на коробку с пиццей у Ромы в руках и села на диван. Подтянула одеяло под самый подбородок.
– Если, чтобы накормить любимую женщину, надо стать маньяком, я готов, – рассмеялся художник, и девушка тоже невольно улыбнулась. – Не одними же сладостями прогонять тоску.
Он пнул пустую банку из-под шоколадной пасты на полу. Сара приложила к опухшим глазам краешек ночнушки, вытерла вновь набежавшие слезы.
– Я к нему привязалась.
– Знаю, милая. – Рома погладил по спине, второй рукой все еще удерживая коробку на весу. – Я тоже. Но в таком возрасте у них это часто бывает.
Ретриверов раздавала коллега из бухгалтерии, уже привитых и по хорошей цене. Пушистый и желтенький, совсем как цыпленок, щенок в первый же вечер умудрился попасть лапами в тарелку с картошкой фри и вымазать мордаху в соусе, чем и заслужил свою кличку.
– Мы будем с тобой гулять, Кетчуп, – ворковала Сара, прижимая шершавый собачий нос к своему. – Будем с тобой гулять, да? Будем гулять? Мы с тобой и бегать начнем!
С горящими глазами она обошла все зоомагазины на районе, часами выбирала ошейник, миску, корм. Зачитывалась перед сном статьями о воспитании собак, почесывая за ухом нового друга.
У Сары больше не хватало времени на долгие завтраки с Ромой. Перед работой она брала яблоко, бутылку воды, и они с Кетчупом шли гулять по залитым весенним воздухом улицам.
Она даже купила себе кроссовки для бега, такие удобные, с пружинистой подошвой, и уже присмотрела маршрут в парке.
Но однажды утром обычно жизнерадостный и активный Кетчуп, удержать которого можно было, лишь приклеив лапами к тротуару, вдруг стал сонным и норовил прилечь в каждую встреченную лужу.
На дрожащих руках заплаканная Сара притащила его домой. К ветеринару они не успели.
– В таком возрасте у них это часто бывает, – повторил Рома, наверное, в тысячный раз. – Инфекция, или что-то в таком духе. Организм еще слабый…
– Пахнет вкусно, – оборвала Сара резковато и заглянула в коробку. Художник, казалось, сам не замечал, как его поддержка порой превращалась в топтание по мозолям.
Пицца была еще теплой. Тонкие кружочки пепперони блестели жирком, из-под плотной сырной шапки выглядывали красные и зеленые ломтики болгарского перца.
– Твоя любимая. – Рома оторвал кусок, растянулись упругие ниточки моцареллы. – Кушай, набирайся сил. Я знаю, как поднять тебе настроение. К выходным обещали потепление, поедем ко мне на дачу.
– А что там? – спросила Сара, принимая треугольничек пиццы.
– Покажу тебе мою летнюю мастерскую. И еще – сюрприз. – Рома улыбнулся, наблюдая за жующей девушкой. – Я готовлю тебе подарок.
96 килограммов
– Флешка – тоже твоих рук дело? – спрашивает Сара, не отводя взгляда от крюка над головой. – Я ту презентацию три недели готовила. Ты не представляешь, что я пережила в том конференц-зале, на глазах всего руководства…
– Ты заедаешь стресс. – Рубенс ведет по ее боку влажной мочалкой. Вода стекает к ягодицам и капает на пол. – Я лишь всегда был рядом с тобой. Поддерживал, что бы ни случилось.
– И был причиной этого стресса по большей части. Ты, животное, отравил мою собаку!
Самым унизительным оказалась не насильственная кормежка через трубочку, иногда по шесть раз в сутки. Не то, что Сара висела тут враскоряку, и даже не то, что Рубенс брал ее, когда пожелает. Самым унизительным было ходить в таком положении под себя. Слышать, как бренчит, наполняясь, пластмассовый тазик.
Она терпела до тех пор, когда не останется одна, чувствовала, что, если и это придется сделать перед Рубенсом, рассудок окончательно рассыплется, как песочное тесто между пальцев. Оставалось успокаивать себя, что она хотя бы не сидит прикованная наручниками к кровати в собственных испражнениях.
Художник регулярно выносил тару, мыл пол и саму Сару.
– Зачем ты так со мной? – спрашивает она, подрагивая от прикосновений теплой мочалки к холодной коже.
– Ты не любишь свое тело, а значит, не заслуживаешь его. – Рубенс пожимает плечами и тянется за полотенцем. – Но я люблю.
