И мертвый, немигающий, полный упрека бабушкин глаз, чей взгляд, казалось, до сих пор упирался в Тонину спину – несмотря на то, что болото осталось далеко позади.
Уже будучи взрослой, она узнала, что небольшое болотце находилось прямо над перекрытием старых канализационных каналов, проходящих через лес. Только благодаря этому Тоня смогла выбраться из трясины, нащупав под ней твердый бетон. Она часто думала, что это крайне иронично – канализация помогла ей сохранить жизнь, отравленную паническим страхом перед грязью.
А еще она не знала, жалеть ли о том, что часть каркаса из железных прутьев, вытащенная наружу временем и разогнутая какими-то хулиганами, убила ее ненормальную бабушку.
Один из психотерапевтов Тони только и занимался тем, что спрашивал ее: «Ты ведь понимаешь, что в этом нет твоей вины?»
Пятый, кажется.
Первым был детский психолог. Тоню отвели к нему после того, как ее начало рвать при каждом заходе в школьную столовую. В семь лет у нее не получилось внятно объяснить, что смесь пищевых запахов напоминала ей вонь бабушкиной ночнушки.
Первого настоящего психотерапевта родители наняли после Тониного обморока в общественном туалете. От него Тоня узнала слово «мизофобия».
К последнему психотерапевту, проводившему сеансы в режиме онлайн, Тоня обратилась сама, когда обнаружила, что уже два года не может заставить себя выйти из квартиры.
Она неплохо держалась в период с двадцати двух до двадцати пяти лет. Терапия и медикаменты притупили ее паническую боязнь грязи, позволили вести какую-никакую социальную жизнь. Тоня даже начала встречаться с парнем.
Из-за этого все и пошло насмарку.
При попытке вступить с ним в близость Тоню накрыл невероятно сильный приступ. Она терпеливо принимала его слюнявые губы и потные пальцы – но не выдержала, увидев руку бойфренда, которой тот орудовал у нее между ног.
Его рука была покрыта липкой слизью.
Слизью, которая пахла чем-то, напоминающим запах бабушки.
Тоню вырвало прямо на грудь опешившего парня.
На следующий день она отправила ему короткое сообщение: «Нам лучше расстаться». Бедолага потом долго пытался до нее дозвониться.
Она не отвечала.
Она думала про мерзкую липкость между своих ног. Она думала о том, что это бабушка вытекала из нее. Психиатры обещали освободить ее, но от бабушки нельзя было освободиться – она уже пропитала все Тонино нутро насквозь.
Тоня вспоминала коричневые мазки нечистот на бабушкиных лапах, когда смывала за собой в унитазе. Она думала о бабушкиной слюне, когда ела склизкую овсяную кашу. Вспоминала хлюпанье грязи, шлепая ботинками по зимней слякоти, и затекающую в рот теплую жижу, когда слышала журчание весенних ручейков. О бабушке ей напоминали запахи пота в автобусе, запахи бомжей на остановке, запахи гниения у помойки, случайные запахи в метро, привычные запахи в подъезде.
Бабушка была везде, повсюду, просочилась, куда только можно, даже в романтические отношения, на изнанке которых таились пот, слизь и слюни.
Лишь одна сфера осталась неприкосновенной для ее посягательств – Чистота.
И Тоня начала окружать себя Чистотой.
Ее квартира стала храмом Чистоты, нерушимым оплотом Стерильности.
Каждый день Тоня уделяла минимум три часа влажной уборке, не оставляя бабушке даже малейшего шанса пробраться в ее сверкающее Чистотой убежище.
Она быстро нашла удаленную подработку, чтобы не ездить по улицам, собирая там грязь и запахи, в глубине которых притаилась бабушка.
Потом перестала выходить в магазин и начала заказывать доставку продуктов на дом.
Коробки с продуктами она забирала в перчатках, которые потом выкидывала.
Тоня перестала есть мясо и молоко – любая плоть и все, что было произведено плотью, напоминали ей о выделениях, источаемых бабушкиным телом.
Шаг за шагом, кусочек за кусочком Тоня методично отрезала от своей жизни каждую деталь, оскверненную бабушкиной грязью. То, что для этого ей пришлось запереться в своем тесном, добела отдраенном бункере, Тоня осознала слишком поздно.
У нее еще оставалась надежда вернуться к психотерапии и снова начать нормальную жизнь.
Но потом по миру разлилась ее бабушка.
Начав вытекать из обычных кранов в квартирах, она отравила воду, убила людей, покрыла земной шар непроглядной мутью, она была повсюду, ее становилось все больше, она подбиралась все ближе, и Тоне уже было некуда бежать…
В пересохшем горле запершило.
Тоня закашлялась и проснулась.
Она по-прежнему лежала на жесткой колючей поверхности крыши.
Тело неприятно ныло. Язык был охвачен мерзкой тупой болью, отдававшейся во всей голове. Рот заполнил металлический привкус.
Застонав, Тоня села.
По привычке она попыталась потереть лицо руками, но наткнулась на очки для плавания. От удара об поверхность крыши они треснули.
Рядом все так же стояли ряды из ведер и тазиков. Вода в них по-прежнему была коричнево-мутной – как и та, что расстилалась до горизонта.
«А ведь, должно быть, – рассеянно подумала Тоня, – затопило уже весь мир».
Похоже, она долго провалялась без сознания. Пелена на небе расползлась в стороны, обнажив солнечный шар, который висел уже совсем низко. Его лучи раскрасили гладь мутной воды золотистыми отблесками, зажгли оставшиеся окна многоэтажек ослепительным сиянием. За их квадратными силуэтами плыли сбившиеся в кучи облака, которых Тоня не видела уже очень давно. В этой величественной тишине, нарушаемой лишь тихим плеском воды, закат солнца выглядел почти умиротворяюще.
Наконец Тоня сумела подняться на ноги. Тело охватила необычайная легкость. Голода она почему-то больше не чувствовала. Если бы не боль в языке, Тоня бы подумала, что ее душа уже отделилась от тела и вот-вот воспарит вверх.
Она решила, что будет отдыхать до завтрашнего дня. Вернется домой, на всякий случай проведет самые необходимые очистительные процедуры для тела, что-нибудь почитает до наступления темноты и ляжет спать.
Возможно, она упустила из виду некоторые варианты спасения. Можно попробовать соорудить плот и доплыть на нем до одной из шестнадцатиэтажек. В них еще полно незатопленных этажей. Может быть, там она найдет еду и чистую воду. Вариант рискованный, но если все как следует продумать…
Неожиданный звук заставил Тоню вздрогнуть и обернуться.
Всплеск. Она отчетливо услышала тяжелый, мощный всплеск.
Всплеск, разительно отличавшийся от любых звуков, которые Тоне доводилось слышать за последний месяц.
Потому что его определенно издал кто-то живой.
Не успела Тоня до конца поверить в то, что всплеск не был ее голодной галлюцинацией, как он повторился. На этот раз звук был долгим и ровным, словно по воде протащили что-то длинное.
Шатающейся походкой Тоня доковыляла до края крыши. Крепко ухватившись за ограждение, она посмотрела вниз.
Там, рассекая золотящуюся в закатных лучах воду, плыла куча сцепившихся серых тел.
Что-то в их облике было настолько неправильным, что Тонино сознание отказывалось это понимать.
Тела ритмично сжимались и разжимались, толкая собственную массу вперед. Жуткое озарение настигло Тоню, пока она наблюдала за безукоризненной синхронизацией их движений.
Они не сцепились.
Они срослись.
Их части незаметно перетекали одна в другую, словно десятки восковых фигур свалили в кучу и обдали огнем. Чья-то рука, обнимающая чужую спину, терялась в ней кистью и локтевым сгибом. Наполовину обезличенная голова самым неприличным образом срослась с промежностью, примостившись между ног, стопы которых тонули в плечах. От кого-то осталась лишь спина, от другого – кусок ребра, третий врос в общую массу всеми пятью конечностями, выставив наружу лишь грудь и живот.
Смутная мысль, связанная с дырявой одеждой на трупах, промелькнула в голове Тони – промелькнула и исчезла.
Когда этот огромный ком сиамских близнецов, перетекающих один в другого, подплыл достаточно близко, Тоня поняла еще одну вещь.
