До сегодняшнего дня Толику удавалось этого избежать, но теперь Рогожина точно его порежет. Впрочем, это было не самое страшное.
Коняхин добежал до пятого корпуса и бросился вниз по уходящей в темноту подвала лестнице. Забился там в угол и замер, прислушиваясь к звонким голосам наверху.
Живот скрутило спазмом. Не стоило ему злить девчонок и нарываться. Но он отчего-то не сдержался, наивно полагая, что сегодня ему за это ничего не будет.
Вокруг Коняхина сгустился непроглядный мрак. Без куртки было невыносимо холодно, но он предпочитал умереть от холода, нежели на железнодорожных путях. Хотя, наверное, смерть на путях не такая мучительная и долгая, однако ему все равно было неприятно представлять свое размазанное по рельсам тело с вывернутыми кишками и сплющенным черепом.
Позади него капала талая вода. Размеренный, надоедливый звук. Кап-кап-кап.
Послышался скрип шагов.
Девчонки перестали кричать, значит, искали его уже по-настоящему, рассчитывая не просто попугать, а действительно найти. Шаги приближались, и он невольно отступил еще дальше. Надоедливый звук капели стих, и в ту же минуту Толик почувствовал, как вода сочится ему за шиворот, но пошевелиться не посмел.
В белом прямоугольнике проема показалась фигура Синяевой.
Тихо ступая, она крадучись заглянула в темноту. Толик перестал дышать, а струйка воды, стекая вдоль позвоночника, добралась до штанов.
– Эй, Коняшка, – негромко и даже ласково позвала она, – советую выходить по-хорошему. Катька очень злая, и чем дальше, тем злее. А если она разозлится окончательно, то вообще захочет тебя убить. Это точно. А я не хочу тебя убивать. Мы ведь даже еще не выяснили, гей ты или нет. Обещаю, мы не будем сильно тебя бить.
Наклонившись, Синяева подобрала что-то с земли и кинула в темноту. Раздался глухой удар камня о камень.
– Блин, – капризно воскликнула она. – Я знаю, что ты здесь. Тут следы свежие и кровь. Не заставляй меня за тобой спускаться, оттуда воняет блевотиной. Как ты там сидишь?
Синяева замолчала и, немного выждав, продолжила:
– Я вообще думаю, что зря ты из-за своей бабки так унижаешься. Честно. Ну, если она уже больная маразматичка, на фига она тебе сдалась? Помрет, тебе же лучше. Будешь сам себе хозяин. Что хочешь, то и делай. Сможешь бухать или девок водить. Или вообще комнату сдавать. У вас же двушка? Ну, так круто. Только представь. У тебя свои деньги будут. Сможешь от Катьки откупаться.
Синяева рассмеялась. Потопталась немного возле входа, а потом неожиданно вдруг заорала в темноту подвала дурным, исказившимся грубым голосом:
– Тупой ты, Коняхин, и ничтожный. Хочешь сдохнуть – сдохни!
Перевела дыхание и истерично продолжила:
– Я сейчас же позвоню матери и скажу, чтобы ни одного рецепта тебе больше не давала. Все. Хватит. Халява кончилась. Блин, писать хочу.
Она исчезла так же внезапно, как и психанула.
Вся спина у Толика промокла насквозь, и он поспешил поскорее покинуть свое убежище.
Куда подевалась Рогожина, оставалось только гадать. Уж она-то точно не побрезговала бы за ним спуститься.
Толик тихо поднялся по лестнице. Пока Синяева бегает в туалет, ему, возможно, удастся перебраться в другой корпус. Он хотел взглянуть, сколько времени, но телефон остался в куртке, и это было нехорошо. Придется вернуться за курткой и телефоном.
Щурясь от света, он огляделся по сторонам, прикидывая, как лучше поступить, но не успел сделать и шага, как ему в лицо с левой стороны впечатался здоровенный булыжник.
В голове ухнул колокольный набат, и Толик упал на колени.
Все вокруг трескалось, разламывалось на мелкие части, рассыпалось и дробилось. Головокружение оказалось таким сильным, что Коняхина почти сразу же стошнило.
– Фу, блевотный, – прогнусавила Синяева, пихая его ногой. – Вставай, будем драться.
Она прыгала вокруг него в боксерской стойке, уверенно выбрасывая вперед кулаки.
Глаза блестели боевым азартом.
В поисках спасения Толик покосился на дорогу, ведущую к корпусам, но она была пуста.
Зато со стороны холма с огромной доской в руках появилась Рогожина и направилась прямиком к нему. Пошатываясь, Коняхин вскочил на ноги и, чудом увернувшись от Юльки, кинулся обратно в подвал, однако на лестнице поскользнулся, упал на спину и пересчитал позвоночником все ступени.
Рогожина по-деловому спустилась следом за ним, подняла за грудки в сидячее положение и, дыша табачным запахом прямо в лицо, объявила:
– Теперь я буду тебя пытать.
Девчонки вывели Коняхина из подвала под руки. Моркая рубашка промерзла, и его нещадно колотил внутренний озноб.
Если они его не убьют и он не спрыгнет на железнодорожные рельсы, то теперь скорей всего умрет от воспаления легких.
Однако солнце светило по-прежнему ласково, и воробьи шумно галдели, наслаждаясь весной.
Будь Коняхин героем какого-нибудь фильма, то обязательно нашел бы способ спастись. Возможно, в нем проснулась бы скрытая суперсила или он случайно нашел бы пистолет, а может, даже волшебную палочку.
Но все происходящее в этом мире было, увы, совершенно реально.
Они собирались вернуться в третий корпус, где находились до побега Толика, однако внезапно до их слуха донесся гул приближающейся машины.
Синяева тут же взлетела на засыпанный снегом песчаный холм и объявила:
– Фургон.
– Какой еще фургон? – удивилась Катька.
– Хочешь, сама посмотри?!
Юлька сбежала с холма, но смотреть Катька не полезла.
– Нужно спрятаться. Мало ли кто это.
– Да не кипишуй, наверняка какой-нибудь водила с девкой. Они же постоянно сюда баб возят.
– Все равно. Нефиг, чтоб нас видели. Идем во второй, пока они не доехали.
– Я очень замерз, – пожаловался Толик. – Можно мне куртку забрать?
Куртку милостиво принесла Юлька. Телефон был на месте.
Появление фургона пусть и не остудило воинственный настрой девчонок, но, определенно, отвлекло их.
Пытки Коняхина временно отложились.
Второй корпус был самой высокой постройкой из всех, с полноценным третьим этажом и стенами для четвертого. Ребята устроились втроем возле окна, откуда просматривалась дорога, и стали ждать.
Над головой простиралось бледно-голубое далекое небо. Где-то прогрохотала электричка.
Фургон медленно въехал на горку и остановился. Шумно вспорхнув с веток, воробьи разлетелись в разные стороны.
– Если зависнут надолго, уйдем через лес, – сказала Рогожина.
Юлька согласно кивнула, и обе закурили.
Двери кабины открылись одновременно с двух сторон, и из машины вышли двое.
Водитель – молодой, лет двадцати пяти, не больше. Коротко стриженный, дерганый, в спортивках с широкими белыми лампасами и в укороченной черной дутой куртке. И его пассажир – мужчина постарше, повыше и поздоровее. Волосы выкрашены в ярко-белый цвет, на ногах армейские ботинки, а поверх толстого серого свитера с высоким горлом расстегнутая ветровка.
Оба размяли ноги и огляделись.
– На бандюков похожи, – отметила Рогожина. – Наверное, у них стрелка или оптовый заклад. Дилеры какие-нибудь. Сними-ка их, Юль. Вдруг пригодится.
Синяева достала телефон, и какое-то время снимала, как мужчины прохаживаются вдоль блоков, озираются и прислушиваются.
Лица их были сосредоточенные и серьезные.
Потом, не переговариваясь и не обмениваясь знаками, они разошлись в разные стороны. Белый вошел в первый корпус, а водитель зашагал по протоптанной дорожке. Когда он поравнялся со входом во второй корпус, девчонки замерли, но парень прошел мимо. Было слышно, как негромко похрустывают его шаги.
– Что-то ищут, – прошептала Синяева. – А вдруг у них это надолго?
Рогожина кивнула.
– Сейчас переждем и посмотрим.
Они перебежали к противоположной стене и принялись наблюдать за незнакомцами оттуда.
Коняхин с ними не пошел. От любого движения в голове плескалась какая-то муть, вызывая кратковременные позывы тошноты.
