Кино под небом - Лансдейл Джо Р.

Парень в шапке был круче, поскольку у него была в руках метровая доска, в то время как у парня без головного убора только пакет попкорна, да и тот почти пустой. В то же самое время, когда Кожаное лицо гнался через весь экран за предполагаемой жертвой, парень в шапке нанес противнику по башке такой удар, который заставил бы поморщиться даже отпетого садиста. Тот, слегка пошатнувшись, врезал ему в ответ пакетом с попкорном. Пакет лопнул, и попкорн разлетелся во все стороны.

Это было интереснее, чем чемпионат по рестлингу. Люди, находившиеся поблизости, – возможно, друзья или родственники, либо просто заинтересованные лица – вмешались, выбрали каждый свою сторону и принялись драться руками и ногами. Через некоторое время уже было непонятно кто против кого. Главное было нанести хороший удар. Один парень разбушевался, оторвал от стойки колонку, и стал бросаться с ней на всех. Кстати, он был хорош. Размахивал этой штуковиной на шнуре так, что Брюс Ли со своими нунчаками выглядел бы как клоун из дешевого балагана.

Он начал двигаться в нашу сторону, вращая колонкой, как пропеллером и что-то вопя при этом. Разнес вдребезги ветровое стекло соседней машины.

Я сидел на садовом стуле и видел, как он прет прямо на меня. Боб уже освободил свое место и поспешил отступить. Крикнул, чтобы я сделал то же самое, но я не мог пошевелиться. Я был напуган и хотел убежать, но не мог найти в себе силы, чтобы встать. В последнее время любое действие превратилось для меня в неподъемную задачу, даже бегство от безумца. Я ждал своей участи. Смерть от акустической колонки.

Уиллард спокойно вытащил из грузовика бейсбольную биту, плавно приблизился и, будто выбивая хоум-ран, врезал парню по башке, прежде чем тот успел добраться до меня. Моя лучшая половина боялась, что чувак помер, худшая – надеялась, что так оно и есть.

– Спасибо, Уиллард, – сказал я. Это прозвучало так, будто я благодарил его за переданную сигарету.

– Не за что, – ответил он. – Я все равно сделал бы это.

Драка продолжалась, но теперь она удалялась от нас. В машине с разбитым лобовым стеклом находился парень, и он так и сидел там с осколками в волосах и на плечах. Выглядел так, будто попытался протаранить головой глыбу льда и у него получилось.

– Кто заплатит за все это? – спросил он. – Хотел бы я знать.

Но ему никто не ответил.

Драка переместилась в другой конец парковки, и в темноте бойцы походили на прыгающих друг на друга лягушек. Через некоторое время было слышно лишь их ругательства, но в них было мало чего оригинального.

В конце концов, я передвинул стул и стал смотреть следующий фильм, «Ночь живых мертвецов». Краем глаза я увидел, как парень, которого приложил Уиллард, пришел в себя. На голове у него темнела большущая шишка. Один глаз у него был открыт, и он двигал им влево-вправо, пытаясь осмотреться. Затем осторожно перевернулся на живот, и пополз прочь, волоча за собой колонку на шнуре. Казалось, он не замечал, что та гремит об асфальт, как барахлящая коробка передач. Он прополз довольно большое расстояние вдоль ряда машин и исчез под «Кадиллаком», оснащенным таким количеством карбиндикаторов, что его можно было принять за гигантскую многоножку. Пролежав там большую часть фильма, к началу следующего он осмелел и выбрался из-под машины. Пару ярдов преодолел на четвереньках, затем встал и побежал в полуприседе, петляя в лабиринте припаркованных автомобилей, а колонка так и волочилась за ним, словно хвост.

Я огляделся, ища глазами Роба, Рэнди и Уилларда. Но их нигде не было видно. Возможно, они ушли спать, или пошли бродить по парковкам в поисках девочек и приключений. Что до меня, то я не хотел вставать со своего стула. Я не понимал, что со мной не так, и казалось, меня это не волновало. Закрыв глаза, я снова подумал о богах категории «Б». Во сне эти боги состояли из огромных глаз, пузырей и щупалец. Казалось, будто мастер спецэффектов создавал их из того, что оказалось у него под рукой. Это были те же существа, что и в предыдущем сне, только на этот раз они стали четче, будто мой мозг отрегулировал резкость.

Они находились там наверху, за чернотой и, ползая, образовывали те самые выпуклости, которые мы наблюдали время от времени. У них были гигантские машины с огромными шестернями и колесами, коробками передач и измерительными и приборными панелями. Переключатели, с помощью которых они вызывали молнии. Молнии появлялись даже на кончиках их щупалец. А гром они вызывали, стуча дубинами по огромным листам железа. Разговаривали они на странном языке, напоминающем звук, как если бы крыса сунула хвост в вентилятор. Как и раньше, их слова не имели смысла, но я их понимал. Они говорили о мотивации в сцене, о драматургии, о том, что нужно сотворить нечто уродливое и необычное. Один хотел сделать несколько монтажных склеек. Другой считал, что мало прикольного в том, когда почти все сидят, сложа руки. Он сказал, что юмор делает хоррор лучше. Боги стали спорить. Наконец, они соединили свои бесформенные головы и сошлись на чем-то, но на чем именно, я не запомнил. Мне казалось, будто я поймал их частоту, и теперь она вновь ускользала.

Потом я перестал об этом думать. Начал грезить о стейке с картошкой, подливкой, тостом, и большом стакане холодного чая. Где-то на задворках сна динамик выкашливал вопли из «Кошмара дома на холмах», а может, из «Я расчленил маму». Хотя это было не важно. Я погрузился в глубокий сон, и эти крики были моей колыбельной.

8

Динго-сити.

Все начало расплываться по краям. Иногда мой садовый стул перемещался во времени и пространстве. (Кружи меня, Иисус. Спасите меня, звезды, поставьте Скорпиона в один ряд с луной. Господь всемогущий, дай выпасть моему счастливому номеру, угости меня стейком, и пожелай мне удачи.)

Дошло до того, что я мог лишь сидеть на этом стуле и есть. А еще контролировать функции своего организма, что было довольно непросто. Не только из-за того, что я ослаб, но и потому что уборная пришла в такое состояние, что мне не хотелось ею пользоваться. Запах поджидал меня там, как грабитель жертву, а пол внутри этого бетонного бункера был настолько грязным и скользким из-за переполненных унитазов и писсуаров, что подошвы моих ботинок липли к нему, словно кошачья шерсть к меду. Еще немного, и, чтобы добраться до туалета, мне потребуются лыжи. Кабинки были без дверей, петли висели, словно рваные сухожилия. И дойдя до унитаза, я обнаруживал, что он все сильнее становится забит сигаретными бычками, конфетными обертками, использованными презервативами и прочими предметами, которым там не место. То, что не вмещалось в унитаз, находилось на полу. Поэтому справлять нужду в эту смердящую яму было скорее бессмысленно. Мне становилось страшно при мысли, что, если я буду стоять над одним из тех писсуаров или толчков (с нацарапанным над ним мудрым изречением: «ПОМНИ, МАНДАВОШКИ УМЕЮТ ПРЫГАТЬ»), на меня может выскочить нечто уродливое, мохнатое, многоногое и хищное.

Я стал справлять свои дела в большие ведерки из-под попкорна. Относил их к забору и с помощью найденной доски катапультировал в прожорливую черноту.

Ловите, боги категории «Б».

Иногда у меня так сильно кружилась голова, что я не мог даже отнести ведерки к забору, чтобы запустить их, и тогда за меня это делал Боб. Он был единственным из нас, кто казался непоколебимым и почти не изменился. Я гадал, в чем же его секрет, и есть ли он у него. Всегда хотел его спросить, но слова застревали у меня в горле, как флегма. А что, если нет никакого секрета и никакого знания, которое могло бы помочь мне.

Я стал все больше времени проводить за просмотром фильмов, сидя на своем садовом стуле. Они были чем-то знакомым, отчего мне делалось уютно. Фильмы мне нравились больше, чем люди. Они были, как надежные друзья. Одни и те же призраки воскрешались и убивались снова и снова. Кожаное лицо стал чем-то вроде кумира. Казался мне решительным парнем. Знал, чего хочет, и шел к этому. Не сидел на садовом стульчике и не хандрил. А еще он хорошо питался.