Маршрут выходил идиотский. Александр, похоже, знать не знал, куда ехать, поэтому гонял Стаса туда-сюда на ровном месте, да и правилами дорожного движения совсем не заморачивался. А об очередном повороте зачастую сообщал уже после того, как машина этот поворот проехала, так что приходилось разворачиваться через сплошную и, матерясь, лавировать среди двухметровых сугробов, сооруженных коммунальщиками.
Вначале Стас матерился мысленно, потом одними губами, затем сквозь зубы, потом вполголоса, пока наконец не заткнул себе рот сигаретой. Чиркнул зажигалкой, прикурил. Радио тихо болтало про Сочинскую Олимпиаду, из приоткрытого окна тянуло морозом. Снаружи посыпал снег, и Стас включил «дворники». Туда-сюда, туда-сюда, влево-вправо, влево-вправо.
– Стоп! – вдруг скомандовал Александр.
Слово прозвучало настолько веско, что ногу Стаса буквально пригвоздило к педали тормоза. Взвизгнули колодки, машина, ехавшая следом, вильнула в сторону. В приоткрытое окно донеслась матерная тирада. Лиза стукнулась головой о переднее сиденье и, потирая лоб, тревожно спросила:
– Что, Саша?
– Нашлась.
– Да где нашлась?! – вскипел Стас, съезжая на обочину. После матерной тирады в свой адрес и особенно этого «Саша» он окончательно рассердился. – Что ты нам втираешь? Устроил тут «Битву экстрасенсов»! Никого здесь нет! Встали посреди дороги, как дебилы!
– Здесь нет. – Гений невозмутимо развел руками, затем указал пальцем вниз. – А там есть.
– В канализации?! – ахнула Лиза. – Жива?
– Жива.
– Как она попала в канализацию? – Стас недоверчиво нахмурился.
– А это не моя забота! – отрезал Александр. – Дальше пусть службы разбираются. И на вот – вернешь хозяйке.
Он кинул брелок Стасу, тот поймал, но тут же, ругнувшись, выпустил из рук – верблюд оказался горячим, как огонь. Будто только со сковородки.
– Играл когда-нибудь в «холодно-горячо»? – гений странно усмехнулся, отстегивая ремень.
Только сейчас Стас вдруг запоздало осознал, что Александр до этого момента не касался руками ничего. Ну, то есть вообще ничего, кроме верблюда.
– Саш, ну останься! – по-детски взмолилась Лиза.
– Да незачем, – отмахнулся гений, приоткрывая дверь. – Я свое дело сделал. А щас вон пешочком дойду до остановки. И на автобусе.
– Ну что ты опять убегаешь? Саш, ты же главный герой, ты тринадцать детей уже спас и…
– Пятнадцать, – равнодушно поправил он и покачал головой. – Но это не важно. Тринадцать, пятнадцать, двадцать, тридцать. Просто числа.
Последние слова заставили Лизу и Стаса недоуменно переглянуться. Не важно? Просто числа? Если это не важно, то что тогда важно? Гений тем временем коротко кивнул на прощание и вышел из машины, захлопнув дверь. От резкого звука Лиза будто очнулась, опомнилась и принялась рыться в сумочке в поисках телефона. Стас наклонился и осторожно тронул пальцем валяющийся брелок – верблюд был холодный.
– Алло, здрасте. Седьмая машина, Стас и Лиза. Нашли девочку Валю. Жива, в канализации, срочно нужны спасатели. Да, на наши координаты. Что? Нет, еще не спускались, но информация надежная. Сто процентов. Потому что Саша нашел. Да. Хромов, тот самый. Ждем.
Лиза убрала мобильный назад в сумку, чиркнула молнией, и в машине повисла тишина. Только радио едва слышно болтало о Сочинской Олимпиаде да «дворники» тикали влево-вправо, туда-сюда, разгоняя снег. А Стас сидел и все всматривался через лобовое стекло в удаляющуюся фигуру гения, будто силился разглядеть, что же творится у этого человека в голове.
* * *
– И все-таки почему он спасал только детей, как считаете?
– Может, потому что шестилетний ребенок больше заслуживает жизни, чем девяностолетний дедушка, который пошел за грибами и заблудился.
– О, а вы циничная. Мне нравится. Но нет – я думаю, дело не в том, кто чего заслуживает.
– А в чем тогда, по-вашему?
– Ну, скорее, в какой-то солидарности, что ли. Ведь у Хромова самого было сложное детство. Его мать состояла на учете в психдиспансере. И повесилась, когда мальчику было восемь. А отец после этого крепко запил и в пьяной драке кого-то там прирезал, попал в тюрьму.
– А мальчик в детский дом?
– Нет. Его бабка с дедом воспитали. На учете не состоял, приводов не было. Правда, в школе были… инциденты.
* * *
Дождь шумно хлестал по стеклам, только подчеркивая красноречивое молчание директрисы. Целую минуту, бесконечно долгую минуту она переводила многозначительный взгляд с Шурки на дедушку, а потом заявила:
– Мычал на одноклассника.
Дедушка удивленно нахмурил морщинистый лоб и зачем-то уточнил:
– Как корова?
– Именно, – серьезно кивнула директриса.
– Он первый начал, – встрял Шурка. – Он дразнился. Каждый день дразнился. Что штаны девчачьи и я девчонка. И еще… по-всякому.
– Эти штаны? – не поняла директриса, окидывая взглядом Шуркины черные джинсы. – А почему?
– Потому что швы оранжевые.
– Ладно швы! – дедушка хохотнул. – Этот модник хотел полностью оранжевые портки купить. Да я не дал. Вот, – он кивнул на джинсы, – сошлись на компромиссе.
– Так, вы меня совсем запутали! – Директриса замахала руками. – Швы, портки, компромиссы… Начнем сначала. Саша мычал на одноклассника, а тот, как позже выяснилось, панически боится коров. Ну и… от страха… обмочился, в общем. При всех, на перемене. И теперь родители переводят его в новую школу. Саша, понимаешь, как плохо ты поступил?
– Ну подождите, подождите! – дедушка выставил вперед ладони. – Если это позже выяснилось, то откуда Саньке было знать? Боится там кто-то коров или нет? Дети всегда дурости устраивают. В мое время вот кукарекали. На спор. Кто проспорил – кукарекает.
– Откуда было знать? – Директриса недобро прищурилась, будто прицеливаясь, а потом окликнула через дверь: – Андрей, зайди.
Дверь осторожно приоткрылась, и в кабинет протиснулся толстый рыжий мальчишка – одноклассник Шурки. Тихо поздоровался и внимательно уставился под потолок на портрет президента России, будто ожидая указаний именно от него.
– Садись, Андрей, – велела директриса, – и повтори Сашиному дедушке то, что мне говорил.
– Ну-у… – Рыжий поскреб веснушчатую щеку. – Саше надо было азбуку Морзе расшифровать, и он ко мне пришел – в интернете глянуть. У него интернета нет, а у меня новый модем. Дозванивается быстро, и скорость норм.
– Гадости всякие в этом интернете, мне рассказывали… – дедушка брезгливо поморщился, и тут до него дошел смысл сказанного. – Погодите-ка. Санька, какая еще Морзе? Откуда? Кто это тебе радиограмму настучал?
– Дальше, Андрей. Что получилось, когда вы расшифровали азбуку Морзе?
– Получилось «корова».
– Саша… – Директриса повернулась к Шурке и взглянула на него очень внимательно. – Где ты взял слово «корова» азбукой Морзе?
Дедушка и рыжий Андрей теперь тоже смотрели на Шурку, а тот уткнулся глазами в пол и молчал.
На какое-то мгновение ему показалось, что он снова сидит дома в своей комнате. Сжимает в руках злополучные джинсы и с обидой твердит сквозь зубы: «Завтра снова надену. Все равно надену». А по оранжевым швам вдруг будто пробегает черная тень, заставляя отдельные стежки схлопнуться, съежиться. Превратиться в точки, образуя комбинацию.
Тире-точка-тире тире-тире-тире точка-тире-точка тире-тире-тире точка-тире-тире точка-тире.
Поначалу Шурка не понимает, что это азбука Морзе, что швы говорят с ним. Что это сообщение, сообщение для него. Из того, другого, оранжевого мира. А когда наконец понимает, то изо всех сил сжимает кулаки и зажмуривается от восторга и ужаса одновременно – получается, у него получается!
– Саша, – вклинилась в воспоминания директриса, – мы ждем. Откуда ты взял слово «корова»?
– Не помню, – буркнул Шурка, не поднимая глаз.
– Послушайте, товарищ директор. – Дедушка примирительно улыбнулся. – Ну, мальчишки такие выдумщики. У них и Морзе, и условный стук, и свой язык, и тайны всякие. В шпионов играют, в разведчиков. Может, простим его? На первый раз.
