«Красноснег».
Одноклассники еще несколько недель шепотом передавали друг другу рассказы о том, что на месте, где Лешку переехал товарняк, «весь снег был красный». Эта воображаемая картина замучила Кирилла в кошмарах: стоило провалиться в сон, и он вновь пятился по насыпи от поезда, не смея взглянуть на изувеченное тело одноклассника, но снег кругом стремительно краснел, будто из проходящих мимо вагонов лились тонны крови.
Вокруг Кирилла образовалась зона отчуждения, словно возле зараженного радиацией объекта. Возможно, он был виноват в этом сам: ни с кем не сходился, с родителями общался едва-едва и все свободное время тратил на чтение книг и сетевых статей о теориях, что такое будущее – случайность, неизбежность? Будущее давно предопределено, или его создает сам человек? Или не человек – а кто-то иной?
Еще Кирилл искал хоть какую-то информацию о радиостанции «РПД-118». «Радио последнего дня». Но не находил ни единого упоминания.
Месяц за месяцем. Радио молчало. На накопленные карманные деньги Кирилл купил себе маленький КВ-приемник на батарейках, с наушниками, чтобы где угодно слушать эфир. Ему исполнилось пятнадцать. Он понимал, что его жизнь – в сущности, не жизнь, а черт знает что в ожидании очередного жуткого известия. Время шло, новых передач на зловещей частоте не было; иногда Кирилл подумывал просто выкинуть приемник вместе с наушниками в мусорный бак по дороге в школу – жизнь в предвкушении очередной передачи была жуткой, невыносимой, но не знать того, что могли объявить по радио, было еще страшнее.
И вот день очередного сообщения снова настал.
– Я – РПД сто восемнадцать, я – РПД сто восемнадцать. Кир. Константин, Иван, Роман. Пятнадцать десять. Мертвовдох. Двадцать четыре часа. Мария, Елена, Роман, Татьяна…
Кирилл даже не стал дослушивать. Выключил приемник и пошел искать в нижних ящиках кухонного стола бельевую веревку.
– С-сейчас тебе б-будет «мертвовдох», – зло прошептал непонятно кому.
О способах правильно завязать петлю он читал в интернете и не раз мысленно примеривался, как оно будет. Как-как – ну вот так: петлю он завязал, другим концом прикрепил веревку к турнику для подтягивания в коридоре – прочному, выдерживавшему немалый отцовский вес. И долго, долго не мог решиться. Все казалось понарошку. Даже когда он встал на табурет и надел петлю на шею – тело не верило, что он это сделает. Даже сердце билось ровно, будто ничего особенного не происходило.
Так, с веревкой на шее, Кирилл простоял на табуретке под турником полчаса. Он не мог. Просто не мог. До какой грани нужно дойти, чтобы суметь? Или он просто-напросто трус?..
Кирилл развязал веревку и спрятал обратно в ящик. Захватил с собой радио и пошел в ближайший торговый центр. Включенное радио оставил в общественном туалете – спрятал за сливным бачком. Вот и будет еще один шанс проверить правдивость байки, рассказанной соседом. А если не сработает и что-то страшное («мертвовдох») случится с кем-то из родителей – ну, в таком случае решимость надеть петлю на шею наверняка перевесит Кириллову трусость и бессмысленное желание жить.
Радио Кирилл забрал вечером. Теперь оставалось смотреть на часы, считать и ждать.
Двадцать четыре часа минули ближе к вечеру следующего дня. У Кирилла от нервов температура поднялась, пока он ждал с работы родителей: вернутся, не вернутся? Родители вернулись. И вечером ничего страшного не случилось.
На следующий день по местным новостям передали, что в соседнем квартале целая семья задохнулась угарным газом, когда в квартире начался пожар из-за неисправной проводки. «Мертвовдох». И, слушая по телевизору новость о гибели молодого мужчины, его жены и трехлетнего сына, Кирилл внутри себя прямо-таки плавился от облегчения. Он нашел способ отводить несчастья. Пусть чужими смертями, пусть. Только бы не своих. Только бы не…
* * *
Так прошло больше восьми лет. Милицию переименовали в полицию. Радио теперь можно было слушать прямо в интернете. Вообще можно было много чего, вместо того чтобы сутками висеть в Сети на форумах да слушать пустой эфир, – путешествовать, найти нормальную, перспективную и интересную работу, завести, наконец, девушку. Кирилл вяло доучивался на заочке и работал в магазине радиодеталей неподалеку от дома, в котором снимал однушку. Парадоксально, потому что радио он по-прежнему ненавидел, но за годы вынужденного интереса к радиовещанию и соответствующей аппаратуре многое узнал на эту тему. Во всяком случае, достаточно, чтобы работать консультантом. Ему нравилось, что в магазин в основном приходят серьезные, подкованные покупатели, знающие, что им нужно.
Меньше нравилась команда работников магазина. Хронически не выспавшиеся консультанты Лева и Алик, задумчивый кассир Саня с вечно воспаленными глазами, психованный менеджер Стас, неопрятный толстяк-кладовщик, по совместительству уборщик Боря – все они выглядели так, будто в свободное от работы время проворачивали мутные делишки или предавались порокам: залипали на детскую порнографию, раскладывали во дворах пакетики с наркотой, зависали в сомнительных клубах и потребляли какую-нибудь дурь. Или как минимум всю ночь напролет зарывались в самые бредовые треды на имиджбордах, в самые идиотские переписки сетевых анонимов, чтобы найти что-то тайное, наверняка запретное, – как это делал сам Кирилл. Он продолжал шерстить самые укромные уголки интернета в поисках хоть какой-то информации о номерных радиостанциях, способных предсказывать будущее. В общем, Кирилл, крайне молчаливый, почти всегда в наушниках, лохматый, бледный, с сизыми подглазьями, как нельзя лучше вписывался в рабочий коллектив.
Тем удивительнее было то, что однажды в их команде фриков оказалась девушка. Настя. Студентка радиофака. Серебристо-белые брови, светлые кудряшки, прозрачные глаза и бесформенная толстовка, под которой угадывалось хрупкое тело. Коллектив подобрался, приосанился и попытался выглядеть более прилично: Боря стал чаще менять футболки, Стас прекратил материться, прочие стали больше походить на живых людей, а не на зомби у прилавков. Кирилл не делал ровно ничего, чтобы Насте понравиться, лишь хмуро наблюдал за ней, вспоминая слова однокурсницы, за которой непродолжительное время ухаживал, – та сказала ему такое, что все у него внутри помертвело: «У тебя взгляд убийцы».
Счет жертв, на которых Кирилл переводил обещанные ему несчастья, к тому времени наверняка превысил сотню. Порядок действий у него всегда был один и тот же: заслышав очередное «Я – РПД сто восемнадцать, я – РПД сто восемнадцать», Кирилл оставлял радио там, где сообщение могли услышать случайные люди. Вечером звонил родителям – убедиться, что с теми все в порядке. Наутро читал в новостях об очередном несчастном случае с какими-то незнакомыми людьми. Испытывал ли он угрызения совести? Пожалуй, нет. Но толпа мертвых незнакомцев, становившаяся больше год от года, все же незримо ходила следом, будто конвой, – вроде бы и не мешала, но Кирилл всегда знал, что они здесь. Что счет увеличивается. Что за его относительное благополучие оплачено чужими горестями и чужими смертями. И это знание было с ним, словно некое фатальное уродство, спрятанное до поры до времени под одеждой, будто в старом фантастическом фильме про мутантов-марсиан.
Именно Кирилл старался держаться от Насти подальше – и именно на него она обращала больше всего внимания. Спрашивала о чем-то, советовалась, да и путь домой у них лежал по одним и тем же улицам. И Кирилл – что тут поделаешь – начал постепенно оттаивать. Настя ему нравилась. Нравилось, как не по-женски свободно она ориентируется в ассортименте магазина, нравились ее смех и доброжелательное отношение к угрюмым малопривлекательным коллегам. Нравилось, как висит толстовка на ее худеньких плечах и как под мягкой тканью при движении обозначается маленькая грудь.
– Что ты слушаешь, Кир? – не раз интересовалась Настя, и Кирилл всякий раз прятал наушники. Он тоже носил толстовку: большие карманы, удобно носить радиоприемник.
