Жемчужница нехотя раскрылась.
Глеб вожделенно уставился на женщину-устрицу, спящую на перламутровом ложе. В глубине ее полупрозрачного тела, пронизанного светом, билось холодное сердце, тянулись бледно-фиолетовые ниточки сосудов, белели молочные кости. Крупные руки женщины-устрицы прятались в складках глянцевой мантии. Между пышных грудей лежала серебряная русалка с драгоценной переливающейся бусиной под хвостом. Глеб сразу узнал кулон, который много лет назад подарил дочери Анне.
Сверху донеслись шум и гневные крики Марка.
Глеб торопливо забрался под раковину моллюска и улегся на мягкую студенистую мантию. Женщина-устрица заворочалась, громадные веки задрожали, и низкий гулкий стон выскользнул из огромной рыбьей пасти, будто морской деве снилось что-то неприятное. Старик одеревеневшими руками достал из сумки нож, примерился и чиркнул лезвием по ее горлу.
Бледно-розовая водянистая кровь полилась широким потоком, заливая шею и грудь женщины-устрицы. Она распахнула удивленные глаза, схватилась за горло, посмотрела на окровавленную руку и закричала. Но вместо мощного голоса вырвались булькающие хрипы.
Женщина-устрица вскочила, отпрянула от дрожащего Глеба и вперилась в него люминесцирующими желтыми глазами. Кровь стекала по ее тугому животу, омывала жабры и мантию.
– Желтоглазка… – улыбнулся Глеб.
С клокочущим ревом она длинными пальцами оплела его голову, разинула пасть и вгрызлась в морщинистое лицо. Раковина захлопнулась.
Нестерпимая безумная боль впилась в Глеба, разошлась сокрушающей волной, оборвала дыхание, с громким хрустом раздробила череп. Он взвыл, чувствуя, как его глазницы, скулы, челюсть крошатся под ее бесчисленными тонкими зубами.
Снаружи кричал Марк, обсыпая затворенную раковину градом ударов.
Горячая человеческая кровь смешивалась с холодной кровью моллюска. Глеб умирал в объятиях бездыханной женщины-устрицы, и в угасающем сознании теплилась последняя мысль: и ни дня бы не исправил в этой чертовой жизни…
Дмитрий Лопухов
Моя Калерия
Ее звали Калерия. И среди подобранных приложением девушек она была самой некрасивой. Но мне все равно очень понравилась, и когда после короткой переписки Калерия назначила мне встречу в парке, я обрадовался.
С красивыми людьми мне не везло.
Моя первая привязанность была самой милой девчонкой в классе – она встречалась со мной три дня; хотела позлить бывшего. Меня тогда поколотили.
Победительница институтского конкурса красоты заняла у меня большие деньги, но так и не вернула. И прислала страшных мужиков, чтобы я забыл о долге.
Сослуживцы говорили, что наша начальница – «твердая восьмерка с плюсом». Она списала на меня растраты, и я вылетел с работы. Чуть под уголовное дело не попал. Спасла мама.
Моя красавица-супруга постоянно ездила в командировки, – оказалось, каталась по экзотическим странам с любовниками. Адвокат жены – она наняла адвоката по разводам, как в иностранных фильмах, – был чемпионом по бодибилдингу, попадал на обложки городских журналов и всеми признавался писаным красавцем. Они отсудили у меня квартиру. Папу уже отправили на пенсию, а мама заболела – помочь мне не смогли.
Еще меня предали и перестали слать фотографии пивнушек друзья.
Поэтому к красивым я относился плохо. И сам я не был, как говорила жена, Аполлоном: волосы жидкие, плечи узковатые, ноги кривые, худой (по мнению жены, как вобла), с огромным носом, лопоухий, еще и лицо все с детства изрыто оспинами. Но когда я хорошо зарабатывал и щедро на всех тратился, красивые люди вокруг так и увивались. Ну а едва переехал в разваливающуюся малосемейку и зажил на родительскую помощь, вся эта красота от меня тут же отвалилась, как потравившиеся клопы.
Про клопов – это папа придумал.
А еще он говорил, будто все беды от того, что я слишком доверчивый и бесхитростный, но я все-таки думал, что из-за подлости красивых.
По пути в парк я нашел две новые пивные вывески: «Пивзалей» и «Пивковая дама». Пиво я вообще не пил, но названия пивнушек коллекционировал много лет. Шел и думал, как обрадую Калерию своей подборкой. Начну с «Пивного гнома», потом будут «Тренер по пиву», «Луи Пивтон» и «Импивотрица», а закончу баром «Сосидр». Больше рассказывать было нечего – шутки запоминать у меня не получалось, в кино я плохо разбирался, музыкой не увлекался. Любил историю, но беседовать о ней не умел.
Я шагал по пустынной улице и систематизировал в голове, как, что и когда стану говорить. Но едва увидел Калерию, как все заготовки и пивнушки сразу позабыл.
Вживую она понравилась мне даже больше, чем на фото.
Калерия была невысокой. С короткими ногами и мощными икрами. Ступни были длинные, длиннее моих. На лицо как будто немножко сонная – про таких в моем детстве говорили, что их пчелки покусали. Коротко подстриженная. Юная, двадцати лет.
Мы сели на скамейку, и мне даже не пришлось ничего говорить. Она все сразу взяла в свои руки:
– Расскажи, ты слышишь такие, знаешь, еле уловимые звуки, которые другие не слышат? В картинах тебе интересует все изображение или только мелкие детали? Тебе легко вернуться к прерванному занятию? А в книгах тебе легко понять, какие у персонажей намерения?
Вопросов было много, и я отвечал честно. А зачем врать? Может, у молодежи так принято знакомиться, чтобы сразу все друг про друга понять.
Я только раз ввернул под случай пивнушку. Когда Калерия спросила, бываю ли я поглощен чем-то одним настолько, что теряю из виду остальное, я рассказал ей про питерский бар «Пивопоглотитель». Калерия улыбнулась, тут я совсем расслабился, и мы быстро все вопросы добили.
Потом пошли гулять. Посидели у фонтана и посмотрели на уточек (их было пять). Я собрал волю в кулак и спросил у Калерии, зачем у нее такое интересное имя.
– Так звали жену писателя Александра Волкова. Знаешь такого? – Я покачал головой. – «Волшебник Изумрудного города», «Урфин Джюс», нет? А я с детства обожала. Особенно «Желтый туман» – там про великаншу Архану. Она по сюжету плохая, но я за нее ужасно болела. И вот когда Архана в финале проиграла и спрыгнула с утеса, я так расстроилась, что неделю не могла ни есть, ни спать. – Калерия помолчала. – А потом я придумала новую концовку, где великанша победила и стала править Изумрудным городом.
Калерия вдруг как-то очень внимательно на меня посмотрела, будто хотела что-то вычитать в моем лице. Я не придумал, как реагировать, занервничал и просто кивнул.
– А еще, – продолжила она как ни в чем не бывало, – если в моем имени поменять местами две буквы, то получится самый таинственный регион России.
Я опять не понял, потому что плохо знал географию, и на всякий случай улыбнулся.
– Там есть загадочная гора Воттоваара, вокруг все деревья скручены в узлы. А еще много камней, лежащих на странных ножках. Люди давно не могут понять, что за великан их так положил. – Калерия снова помолчала. – А у некоторых камней совершенно гладкая поверхность, словно их десятки или даже сотни тысяч лет назад кто-то огромный порубил исполинским лезвием.
– А в Кирове есть бар с названием «Пивная рубка», – сказал я.
– Дедушка шутил, что если в центр меня добавить «ва», то я стану любимицей Буденного. До сих пор понятия не имею, кто это.
Буденного я знал. Поэтому мысленно встроил «ва» в центр «Калерии», получил «Кавалерию» и посмеялся от души.
Мы немного погуляли, потом стало холодать, и мы расстались, уговорившись встретиться еще.
По дороге домой я зашел в библиотеку и взял «Желтый туман». Весь вечер наводил порядок в своей крошечной квартирке – я это делал каждый день, хотя там и пачкаться было особенно нечему, – а потом прочитал книгу.
Она мне показалась детской, но все равно заставляла о многом подумать. Я представил великаншу Архану с лицом Калерии и попробовал вообразить, как бы она правила Изумрудным городом. Так и заснул.
