Когда он вновь приехал в «фармаси», девчонки покачали головами, поцокали языками, выдали ему блистер антибиотиков и капсулки россыпью в двух пакетиках. Во Вьетнаме так принято: выдают лекарств ровно столько, сколько нужно.
– Кейсинчон, кейсинчон, – твердила одна из провизорш.
Эти таблетки вроде бы сработали: во всяком случае, Витя наконец-то смог отойти от унитаза дальше пяти метров.
Между тем Ханна перестаралась с засосами. Витя выпростал из одеяла руку и потрогал шею: кожа горит. Ханна и сейчас липла к нему. В туалет бы сходить сперва… А ладошка азиатки уже ласкала его опять, умело и проворно.
– Уан мо тайм? – улыбнулась Ханна и, обдав его жаром дыхания, поцеловала.
– Вэйт… – Витя отстранил ее. – Стап… Да подожди ты.
– Вай, хани?
Витя побрел в туалет, почесывая голый зад.
Зайдя в туалет, он прикрыл дверь. Глянул в зеркало – челка прилипла к вспотевшему лбу, губы распухли… Зеркало все в мелких капельках, надо бы протереть. Хотя гостьям, которых он водит, в общем-то, фиолетово на чистоту и порядок. Лишь бы трахал как следует.
Едва успел прикрыть дверь, как кишечник скрутил спазм. Витя уселся на белый трон и сморщился… Звуки слышны, сто процентов. Ну так и что? Ханна вечером улетает в Хошимин, он же Сайгон, – и хорошо.
На пляже загорала, и он подкатил, конечно же. На автомате, уже привычно, начал диалог, позабыл про живот сразу же. Навскидку трудно было сказать, откуда она. Глаза голубые, как потом выяснилось, линзы. И не особо-то узкие и раскосые. Короткий диалог, и вот он уже мажет Ханне спинку и плечи кокосовым маслом, чтобы не обгорела. Хотя большинство вьетнамок солнечные ванны не жалуют. На байках ездят даже в самую жару замотанные в тряпки, с масками на лице, в перчатках…
Но вот такие «столичные штучки» позагорать любят.
Потом – тур по барам. А после пьяные гнали на байке по ночной дороге, и Ханна прижималась к нему и кричала: «Слоу, слоу! Плиз, слоу!» А потом Витя впотьмах наступил на бесячую коротконогую дворняжку, с которой у него и так были натянутые отношения. Псинка с заливистым лаем бросилась на них, скалясь и рыча, и Ханна верещала, а Витя запустил в собаку бутылкой воды.
Дрянная псина и сейчас на кого-то лаяла. Едва слышно, но все-таки звук пробивался в комнату.
Витя помрачнел. Сколько еще нужно времени, чтоб забыть прежнюю жизнь? Что нужно сделать и куда поехать?
Забыть Даню. Забыть Иру. Забыть того ублюдка… Мента. Именно так, с большой буквы.
Сколько нужно еще сменить баб, сколько времени нужно провести за семь тысяч километров от дома?
Сколько нужно сессий с психологом?
Раньше Витя лишь посмеялся бы над сегодняшним собой. И вообще не понял бы даже, как это возможно – быть мрачным и грустить в тропическом раю среди пальм и кокосов.
Собственно, он как раз и следовал одному из советов психолога. Как можно больше новых впечатлений и положительных эмоций. Раньше Витя только скептически поморщился бы от любых упоминаний психотерапии: новомодное веяние, хипстерское какое-то – вываливать грязное белье на незнакомого человека в надежде, что тот его отстирает и выгладит.
Правда, он врал сам себе. Он ведь и не пытался забыть. И продолжал отслеживать Мента в соцсетях. Точнее, аккаунт жены Мента – Рыжей Суки. Снимки из отпусков. Сторисы. Видео. Семейные фотосессии с ребенком и, конечно, этим белобрысым выродком, таким улыбчивым и приторно-сладким. Витя знал, что за тварь скрывается под глазурью примерного семьянина.
Рыжая Сука всегда подробно описывала все путешествия. Куда поедут, насколько, когда, какой отель. Мент мог себе позволить отдыхать несколько раз в год… Притом не только на курортах Краснодарского края, но в Европе, Дубае, Таиланде, Шри-Ланке. Рыжая сука описывала все до мельчайших деталей, в том числе и про поездки.
А еще она даже не удалила те-самые-посты. Они до сих пор висели. И куча комментариев: мол, да, умница, – туда ее, черт с ней.
Поэтому, если уж говорить начистоту, Витя жаждал отнюдь не забвения. Иногда он плакал от злости и собственной… трусости? Ведь он продолжает жить, хотя его семьи больше нет. Он мог бы поехать обратно, выследить Рыжую Суку, похитить ее. Мог бы просто убить… Один раз Витя озвучил свои фантазии психологу и по вытянувшемуся лицу, квадратичному немного из-за низкого качества картинки, понял, что сболтнул лишнего.
Про тиски. Про ножи, лезвия, молоток. Про электричество.
Внутри живота резануло, и Витя охнул. Тыльной стороной ладони вытер испарину со лба. Он уже больше года гоняет по Азии. Да, пару раз ловил расстройство, но чтобы такое…
Начитавшись в местных чатах про паразитов и глистов, Витя теперь после каждого похода в туалет «по-большому» с опаской заглядывал в унитаз.
Последние три дня вся еда выходила практически в том же виде, в котором была изначально. Сейчас вообще жижа бурая… Витя поскорее вдавил кнопку слива, передернувшись. Кровь? Или от таблеток цвет такой, может.
– А ю окей, хани? Харащё-харащё?
– Ес… Хорошо, бэби.
Он лег на нее, поцеловал в шею, и Ханна тут же тяжело задышала. Какая же у нее грудь потрясная все-таки, молочная, а ареолы и соски шоколадные… Жалко, что сегодня улетает. Еще бы на пару дней задержалась – в самый раз было бы. Но не дольше – там уже работы и так накопилось.
Возбуждение распаляла и пустота голода, ноющего в желудке. Витя спустился поцелуями ниже, от груди к пупочку с пирсингом, к кустику волос… Ханна раздвинула бедра.
С кем бы Витя ни был, он представлял Иру. Она жива, и все хорошо, и Даня сейчас в садике. Витя не где-то в тропиках, где чужой воздух, чужие горы, неправильные и ненастоящие, с непривычными растениями. Как будто все это лишь голограмма, за которой плещется морская бездна, и там обитает в безвременье тот, кто сожрал прежнюю Витину жизнь.
Витя отлепился от Ханны, ощущая странноватое шевеление в желудке. Однако отметил он все это краем сознания, шаря пальцами по тумбочке в поисках очередного квадратика презерватива и одновременно подползая к Ханне, чтоб поцеловать.
– Ват из ит?! – вдруг воскликнула азиатка. Она тыкала в него пальцем и глаза ее расширились, как у персонажа аниме. – Ват…
Витя улыбнулся. Решив, что это какая-то очередная шальная игра, и потянулся к Ханне с поцелуем, но она вскрикнула, полоснула его ногтями по лицу и отползла к спинке кровати, не спуская с него безумного взгляда. Щеку обожгло огнем, его ладонь размазала горячую влагу.
– Ш-шука… Вата фак, Ханна?!
– Инсайд ер мауф! Зис террибл… очин!
Она одевалась, тыкала в Витю пальцем и продолжала кудахтать что-то про его рот. А Витя от боли вообще забыл и английские, и русские слова и сидел на полу, морщась.
«Ничего не курили, не принимали… Черт их разберет, азиатов».
– Гет аут, – пробормотал Витя. Он не понимал, что она там несла и хотел, чтоб Ханна поскорее свалила. – Гет аут хир! Вали нафиг отсюда.
– Крейзи, со крейзи… – чирикала Ханна, семеня в ванную. – Очин очин крейзи мен!
А Витя так и стоял с пульсирующей от боли губой и разодранной щекой. «Сама ты крейзи сумасшедшая, овца, блин!»
Ханна ушла, хлопнув напоследок дверью. Живот очнулся первым и заурчал: Витя даже вздрогнул. Есть хотелось жутко.
Надо продезинфицировать раны. Принять все лекарства, которые есть… И поспать.
Во дворе опять залаяла псинка.
Тогда
Вчера, в воскресенье, они отмечали годовщину. Витя подарил Ире беспроводные наушники. Не бог весть как праздновали: поели роллов и открыли шампанское.
Они договорились встретиться в его обеденный перерыв. Полдня жена писала ему, как удобно и прекрасно слушать музыку и хозяйничать и как она довольна подарком. Вот и сейчас Витя шел, слушая Ирин щебет, и улыбался: она проверяла, хорошее ли качество звука при разговоре на улице, работает ли активное шумоподавление. Говорила, как она его, Витю, любит, и вплетала между делом «Даня, погоди!», «Даня, дорога!».
