Страна Червя. Прогулки за Стену Сна (ЛП) - Майерс Гари

Но ничего этого я никак не предвидел тем вечером, ковыляя весь путь сквозь джунгли до лагеря, где дожидались мои вурмисы. Всё, что я тогда сумел сделать — это сосредоточиться и достаточно управиться с языком и глоткой, чтобы прохрипеть простой приказ. Может быть, я поступил неправильно. Может быть, все источники знания равно священны и равно же ценятся выше любого множества человеческих жизней. Но я был юным и невыдержанным, а дневные происшествия не располагали меня поступить иначе. И даже теперь я не уверен, что очень уж глубоко сожалею о том, что приказал моим свирепым слугам. О том, что приказал продемонстрировать дряхлому монаху моё собственное представление о пределе мудрости. О том, что приказал оторвать его досточтимую голову и спалить монастырь дотла.

Перевод — BertranD

Башня Морморота

Тот, кто изучает магию, видит многое из того, что недоступно зрению других людей. Лишь он замечает тайные силы, скрывающиеся за пеленой жизни. Лишь он соизмеряет человеческую ничтожность с необъятностью небес. Лишь он смотрит на мир глазами богов. Однако такое видение даётся не даром. Чем выше он возводит башню своей обсерватории, тем больше упускает из виду её подножие. Чем дольше он вздымает голову над облаками, тем скорее запнётся о неприметный камень, что поджидает у его ног. Могу заверить в истинности этого утверждения, ибо не раз наблюдал подобное за всю свою жизнь, долгую жизнь Эйбона, чародея из Му Тулана. Бывало и так, что я подмечал нечто схожее у себя самого, досадуя на это сильнее или слабее. Но самый пагубный из всех пример явил другой человек.

Это случилось на шестидесятый год моей жизни, осенью. Тем утром, в одиночестве закрывшись в кабинете моего дома из чёрного гнейса, высящегося над северным морем, я всматривался в чародейское зеркало — основное моё око в мир. В любой другой день оно распахнуло бы мой обзор за пределы зрения обычного человека. На севере я бы увидал плодородные пашни, простирающиеся вдаль от горизонта до горизонта и поле за полем, пока они не исчезали в ослепительном блеске наступающих ледников. На юге виднелись бы такие же поля от горизонта до горизонта, теряющиеся в мутной дымке испарений джунглей. На востоке эти поля пропадали бы в холодной тени далёких гор. На западе безбрежное море растворялось бы в туманной дали. Но сегодня моё зеркало ничего этого не показывало. Сегодня его око взирало лишь на восток. А на востоке оно явило один-единственный вид: круглую каменную башню под пасмурным небом, толстую и приземистую, в маленькой бухте, обрамлённой скалистыми холмами.

Я не мог без смятения взирать на это зрелище. В зеркале крылась могучая магия, одна из самых могущественных под моим началом. Чтобы исказить её, требовалась магия ещё могущественнее. Но у кого же во всём Му Тулане хватило бы сил сотворить такое? И для чего? Приглашая или угрожая? Я понятия не имел. Вдобавок, мои главные средства изысканий оказались бесполезны именно из-за того, что мне и требовалось отыскать. Но средства эти были у меня не единственными. Мне можно было просто пойти на собственных ногах туда, куда воспрещалось моему простирающемуся духу и просто посмотреть телесными глазами там, где слепли глаза духовные. Я решился, по меньшей мере, хотя бы попытаться. И, прежде, чем день сильно склонился к вечеру, я переоделся в обычный для странников поношенный балахон с капюшоном и отправился в дальний путь на восток.

Сперва моё путешествие оказалось довольно приятным. Юный день был тёплым и ясным. Воздух полнился птичьим пением и жужжанием летающих насекомых. Все люди, что мне встретились — лишь несколько косарей в дали золотящихся полей, расстилавшихся по обе стороны от меня. Только одна-единственная вещь напоминала о важности моей цели. Как стены той вызывающей башни загораживали моё духовное зрение, так теперь стена мрачных туч загородила обзор моим глазам. Это были не высокие кучевые облака летней грозы, светящиеся вверху отражённым солнечным светом и темнеющие снизу набрякшим дождём. Нет, это был тяжёлый покров, плотно и низко затянувший всё до самого горизонта, покрывало, более соответствующее глубокой зиме, нежели разгару ранней осени. Тем не менее, я не мог не оценить этого, даже с некоторым удовлетворением. Я с радостью встретил такое подтверждение виденного в волшебном зеркале, с радостью определил дальность и направление путешествия, ведь в ином случае не знал бы ни того, ни другого.

Но долго моя радость не продлилась. Ибо вскоре я увидел, как по дороге ко мне приближается фургон, запряжённый волами. Фургон был битком набит людьми и кладью. Это могло оказаться фермерское семейство, везущее урожай на рынок Икквы. Я вознамерился было расспросить их о том крае, откуда они прибыли. Но, когда они подкатили поближе, бодрое приветствие умерло у меня на устах. Это и правда оказалась семейство — мужчины и женщины, молодые и старики, а вдобавок дети, животные и всяческий домашний скарб. Однако, праздничной радости у фермеров и в помине не было. Скорее это смахивало на мрачный вид похоронной процессии. Стиснутые губы выдавали их горе. А безжизненные глаза говорили о глухом отчаянии, что не замечало ничего другого, кроме самого себя.

Невзирая на это, я заговорил бы с фермерами. Но потом я заметил другой фургон, едущий за ними немного позади. За тем фургоном следовал ещё один, а за ним ещё и ещё, пока я не насчитал во всей растянутой веренице семь повозок. В некоторые были впряжены тягловые животные, а некоторые тянули люди. Где-то было мало седоков, а где-то много, в одной даже столько, что двоим-троим людям пришлось пешком брести около неё. Но все несли такое же скорбное выражение, как у самых первых. Всех придавливало такое же бремя глухого отчаяния. Я хотел расспросить их, что значит такая процессия, но глубоким чувствам требуется глубокое одиночество. Всё, что я мог — это отойти в сторонку и пропустить их, не задерживая. Всё, что я мог — это проследить, как они проезжают и возобновить своё одинокое странствие.

Эти повозки оставили тень на моём сердце, почти столь же обширную и глубокую как тень мрачных туч, которые теперь простёрлись уже надо мной. Я задумался, не были ли повозки и тучи связаны и в каком-то другом смысле. Разумеется, имелись основания, чтобы так считать. Если два столь необычных явления происходят совокупно, в одном месте и времени, то, естественно и разумно предположить, что они связаны одной причиной. Хотя трудно представить, что это может быть за причина. Я уже какое-то время шагал под тучами и покамест ничто из виденного мной не вызывало желания повернуть назад. Быть может, воздух тут стал прохладнее. Быть может, смолкли птицы и насекомые. А, может быть, всё малые тени накрыла громадная тень сверху. Но, чтобы отпугнуть фермеров, потребовалось бы куда больше этого. Потребовалось бы гораздо больше угрожающей бури, чтобы прогнать людей от домов и очагов, или принудить бросить свои плодородные поля в разгар урожая, от которого зависела сама их жизнь. Но, куда бы я ни бросал взгляд, то видел, что отчего-то это и произошло. Я видел наполовину сжатые поля и наполовину убранные сады, косы и лестницы валялись там, где их побросали жнецы и сборщики. А один раз, самый необъяснимый из всего, я заметил фермерский дом, открытый пасмурным небесам — его соломенная крыша лежала вверх ногами в огороде рядом.

Фермерский дом с сорванной крышей всё же оставался хоть каким-то убежищем. Но во всём просторном краю за ним больше не нашлось ни единого жилища. Поля и сады исчезли. Плоская и бесплодная равнина тянулась до подножия прилегающих к ней холмов, что образовывали самую дальнюю оконечность северных Эйглофианских гор. Вопрос о жилищах был вовсе не праздным. Солнце, так долго скрывающееся за тучами, только-только показалось из-за них и теперь уже опускалось к горизонту. Вскоре ночь накроет меня своим пологом, а день всё сильнее разжигал нежелание позволить ей застать меня в чистом поле. Но где же ещё она могла меня застать? Какие варианты мне оставались? Выскрести яму в каменистой земле под ногами? Или отыскать какую-нибудь расщелину в скалистых холмах, что маячили надо мной? Я поднял взгляд на сами холмы, взвешивая практичность последней мысли. И тут я узрел башню.