Худеющий - Кинг Стивен

– Что?

– Мохонк, – повторил он. – Если ты не поедешь, я приглашу Джиллиан из конторы.

– Ну уж нет! Билли, что происходит?

– Так ты хочешь поехать?

– Конечно, хочу! На выходных?

– Завтра, если договоришься с миссис Бин, чтобы она заходила к Линде и проверяла, вымыта ли посуда и не творятся ли в гостиной оргии. И если…

Его заглушил радостный вопль Хайди:

– Твой процесс, Билли! Пары краски, и нервное расстройство, и психотические симптомы, и…

– Канли готов возместить ущерб. Фактически все уже решено. После четырнадцати лет юридической тягомотины и судебных решений, не значащих почти ничего, твой супруг наконец выиграл дело в пользу хороших парней. Убедительно, чисто и неоспоримо. Канли повержен, а я на седьмом небе.

– Билли! Божечки! – На этот раз она завизжала так громко, что в трубке заскрежетало. Билли улыбнулся и убрал трубку подальше от уха. – Сколько получит твой клиент?

Билли назвал сумму, и ему пришлось убрать трубку от уха почти на пять секунд.

– Как думаешь, Линда сильно обидится, если мы смоемся дней на пять?

– Ты шутишь? С чего бы ей обижаться? У нее будет возможность смотреть телевизор допоздна и пригласить на ночь Джорджию Дивер, чтобы болтать о мальчишках и объедаться моим шоколадом. Сейчас там, наверное, холодно, Билли? Думаю, надо взять твой зеленый свитер? Ты возьмешь теплую куртку или джинсовый пиджак? Или и то и другое? Ты…

Он сказал, чтобы она решала сама, и вернулся к клиенту. Тот выпил уже половину большого стакана виски и желал травить польские анекдоты. Выглядел так, словно его огрели пыльным мешком. Халлек потягивал свой мартини и вполуха слушал избитые шутки о польских плотниках и польских трактирщиках, уносясь мыслями в дальние дали. Выигранный процесс может стать поворотной точкой в его карьере; конечно, рано еще говорить о грядущем стремительном повышении, но такой вариант вовсе не исключен. Очень даже неплохо для дела из той категории, за которую крупные фирмы берутся в качестве благотворительности. А значит, можно надеяться, что…

…первый удар бросает Хайди вперед, ее рука невольно сжимается на его члене; он смутно чувствует боль в паху. От силы удара ее ремень безопасности блокируется. Кровь брызжет вверх – три капли размером с мелкие монетки – и падает алым дождем на ветровое стекло. Хайди еще не кричит; она закричит позже. Он тоже не сразу соображает, что происходит. Понимание приходит на втором ударе. И он…

…залпом допил свой мартини. На глаза навернулись слезы.

– Все хорошо? – спросил его клиент Дэвид Даганфилд.

– Вы даже не представляете, как хорошо, – ответил Билли и протянул ему руку. – Мои поздравления, Дэвид. – Он не будет думать об этой аварии, не будет думать о старом цыгане с гниющим носом. Он настоящий хороший парень, что подтверждает и крепкое рукопожатие Даганфилда, и его усталая, чуть глуповатая улыбка.

– Спасибо, дружище, – сказал Даганфилд. – Большое спасибо.

Он вдруг перегнулся через стол и неуклюже обнял Билли Халлека. Билли приобнял его в ответ. Но когда руки Дэвида Даганфилда сомкнулись у него на шее и одна ладонь случайно задела щеку, ему снова вспомнилась жутковатая ласка старого цыгана.

Он ко мне прикоснулся, подумал Халлек и, даже обнимая клиента, невольно поежился.

По дороге домой он старался думать о Дэвиде Даганфилде – отличная тема для размышлений, – но на подъезде к мосту Трайборо с удивлением понял, что думает вовсе не о Даганфилде, а о Джинелли.

Сегодня он пригласил Даганфилда в «О’Ланни», хотя первым делом подумал о ресторане «Три брата», негласным совладельцем которого был Ричард Джинелли. Сам Билли уже несколько лет не захаживал к «Братьям» – учитывая репутацию Джинелли, это было бы неразумно, – но до сих пор в первую очередь вспоминал именно о «Трех братьях», где вкусно кормили и где он замечательно проводил время, хотя Хайди никогда не нравился ни ресторан, ни сам Джинелли. Билли казалось, что она его боится.

Когда он проезжал мимо съезда на Ган-Хилл-роуд, его мысли вполне предсказуемо вернулись к старому цыгану, как старый конь возвращается в свое стойло.

Джинелли был первым, о ком ты подумал. Когда ты вернулся домой в тот день и Хайди плакала, сидя на кухне, Джинелли был первым, о ком ты подумал. «Привет, Рич, я сегодня убил старушку. Можно заехать к тебе? Надо поговорить».

Но Хайди сидела в соседней комнате, и Хайди бы этого не поняла. Рука Билли, потянувшаяся к телефону, так и не притронулась к трубке. Он вдруг очень отчетливо осознал, что у него, состоятельного юриста из Коннектикута, нет никого, к кому можно было бы обратиться за помощью, когда грянули крупные неприятности, – никого, кроме нью-йоркского гангстера, явно имевшего привычку отстреливать конкурентов.

Джинелли был высоким, не то чтобы невероятным красавцем, но весьма элегантным мужчиной. Его голос, сильный и мягкий, никак не вязался с наркотиками, грабежом и убийством. Хотя сам он был связан со всем перечисленным, если верить его полицейскому досье. Но именно его голос Билли хотелось услышать в тот жуткий день, когда Дункан Хопли, шеф полиции Фэрвью, его отпустил.

– …или сидеть тут весь день?

– А? – спросил Билли, вздрогнув. Он даже не сразу сообразил, что стоит перед шлагбаумом на въезде на платный участок шоссе, причем у одной из немногих кассовых будок, где сидит настоящий живой человек.

– Я говорю, будем платить или…

– Да, конечно. – Билли дал кассиру доллар, забрал сдачу и поехал дальше. Почти в Коннектикуте; девятнадцать съездов до Хайди. И уже завтра – в Мохонк. Размышления о Даганфилде не сработали в качестве отвлекающего маневра; значит, попробуем Мохонк. И на время забудем о старой цыганке и старом цыгане, да?

Но его мысли снова вернулись к Джинелли.

Билли познакомился с ним через фирму, которая семь лет назад готовила для Джинелли пакет документов. Это дело было поручено Билли, тогда еще новичку в фирме. Никто из старших партнеров не захотел связываться с Ричем Джинелли, чья репутация уже тогда была очень и очень скверной. Билли не спрашивал у Кирка Пеншли, почему фирма вообще согласилась работать с Джинелли. Ответ был известен заранее: занимайся своими бумажками, а вопросы политики будут решать старшие. Билли подозревал, что Джинелли что-то знал о скелетах в чьем-то шкафу; он был из тех, кто всегда держит ухо востро.

Билли три месяца проработал на ассоциацию «Три брата» и в самом начале был твердо уверен, что будет испытывать неприязнь и, может быть, даже страх перед своим клиентом. Но тот неожиданно оказался приятным и привлекательным человеком. Обаятельным и веселым, легким в общении. Больше того, Джинелли отнесся к Билли с таким уважением, какое он обрел в своей фирме только четыре года спустя.

Билли притормозил у турникета в Норуолке, бросил в автомат тридцать пять центов и снова выехал на шоссе. Сам того не осознавая, он пошарил рукой в бардачке. Под дорожными картами и руководством по эксплуатации автомобиля обнаружились две упаковки бисквитов с кремовой начинкой. Он распечатал одну коробку и принялся быстро есть, роняя крошки на грудь.

Его работа с Джинелли завершилась задолго до того, как Большое жюри Нью-Йорка предъявило последнему обвинение в организации бандитских расправ в рамках междоусобных разборок крупных наркоторговцев. Обвинения были предъявлены Верховным судом Нью-Йорка осенью 1980-го и благополучно сняты весной 1981-го, в основном из-за кончины пятидесяти процентов главных свидетелей обвинения. Один взорвался в собственном автомобиле вместе с двумя из трех полицейских детективов, приставленных его охранять. Второму проткнули горло сломанной ручкой от зонтика, когда он сидел перед чистильщиком обуви на Центральном вокзале. Стоило ли удивляться, что двое оставшихся свидетелей заявили, будто уже не уверены в том, что слышали голос именно Ричи Джинелли по прозвищу Молот, когда он отдал приказ убить бруклинского наркобарона Ричовски.