Мертвая река (ЛП) - Кетчам Джек

Но расставание с отцом беспокоило меня.

На самом деле я сильно переживал из-за того, что он оставался с ней наедине, из-за того, что я видел, так что по дороге в Любек я, наконец, набрался смелости и все ему рассказал.

- Ты хочешь сказать, что она ходит во сне?

- Нет, папа, она не спит. Я уверен, что она не спит. Она идет в твою комнату. И на ней нет одежды. И она... что-то делает. Здесь, внизу.

Он взглянул на меня, увидел, к чему я прикасаюсь, и кивнул. Затем снова перевел взгляд на дорогу. Некоторое время он ничего не говорил. Просто смотрел на дорогу и думал.

- Я никогда этого не видел, - сказал он, наконец. Затем похлопал меня по ноге. - Не волнуйся, - сказал он. - Я позабочусь об этом. Я присмотрю за ней.

Это было все, что мы сказали друг другу. Я почувствовал облегчение. Теперь все зависело от него.

Тетя Люси встретила нас у двери, и он остался с нами пить кофе с печеньем, а потом сказал, что ему пора возвращаться, и поцеловал ее в щеку, а меня в лоб. Мы стояли на крыльце и смотрели, как он отъезжает, и тогда у меня появилось второе предчувствие, такое же, как в ту снежную ночь год назад, когда закрылась дверь.

Это длилось всего мгновение. Я не позволил тете Люси увидеть мои слезы. Возможно, мне следовало это сделать. Возможно, это изменило бы ситуацию. Может быть.

* * *

В ту ночь выпал снег.

После этого снег шел каждый день в течение следующих четырех дней и ночей, вплоть до дня рождения тети Люси. В первые две ночи я смог позвонить ему, и он сказал мне, что все в порядке, а во вторую ночь прошептал: - Джорди, о том, о чем мы с тобой говорили в машине. Я просто хотел, чтобы ты знал, что она крепко спит. Никаких проблем. Но все равно очень мило с твоей стороны беспокоиться о своей сестре.

Моей сестре!

На третью ночь телефоны отключились. Буря была еще сильнее, чем годом ранее, и линии оборвались в половине округа. Я плакал, пока не уснул. Тетя Люси поняла, что со мной что-то не так. Она была озадачена и расстроена. Я мог говорить только о том, когда снегопад прекратится, и о том, что хочу вернуться домой. Я никак не мог сказать ей, что меня действительно беспокоит. И выбраться оттуда тоже было невозможно.

В какой-то момент на четвертый день внутри меня что-то щелкнуло, и я погрузился в каменное молчание, разговаривая только тогда, когда ко мне обращались, и то тихим бормотанием, которое я слышу по сей день. За ночь мой голос изменился, стал глубже, взрослее. Моя походка тоже изменилась, стала шире, свободнее, более собранной и уверенной. Все, кто видел меня впоследствии, заметили это и прокомментировали, но только тетя Люси знала, что все началось там, в ее доме, на четвертый день бури.

Пока мы ничего не знали.

Внутри у меня было совершенно пусто. Я не помню, чтобы на самом деле думал о чем-нибудь в течение следующих двух дней, пока снегопад, наконец, не прекратился, и бригады не приступили к расчистке дорог. Весь день я постоянно висел на телефоне, пытаясь дозвониться. Никто не брал трубку. К трем часам дня тетя обратилась за помощью к соседу, мистеру Вендорфу, попросив его, отвезти нас на своем пикапе. К тому времени она тоже забеспокоилась, и Вендорф, худощавый лысеющий мужчина примерно ее возраста, который долгое время работал в телефонной компании, большую часть времени пытался уверить нас, что отсутствие ответа по телефону не обязательно означает, что никого нет дома, не в такую погоду.

Дом выглядел почти так же, как и в прошлом году: большие широкие сугробы намело у дома и сарая, и безмолвная, гладкая белая масса покрывала все настолько тщательно, что деревья, дом и сарай казались застывшими на месте, она была такой тяжелой, что ветер не мог зацепиться за нее, а только слегка скользил и кружил ее у наших лиц, когда мы шли пятнадцать футов от машины до входной двери по нехоженой снежной целине глубиной по пояс.

Мы постучали, тетя Люси крикнула, но ответа не последовало. Я услышал, как в сарае фыркают лошади. Из трубы не шел дым. Дом выглядел мертвым и безмолвным.

У двери стояла лопата. Мистер Вендорф взял ее и соскреб снег, чтобы мы могли открыть дверь. К тому времени даже он выглядел обеспокоенным. Я не был обеспокоенным. Я был выше этого. Я был пуст.

Запах сразу же ударил в нос, и тетя Люси вытолкнула меня наружу и велела подождать там, пока они войдут. Я очень тихо открыл дверь и вошел следом за ними. Собаки пропали. Я не видел следов снаружи, вокруг дома. Мы их так и не нашли.

Мы прошли через гостиную, миновали кухню и заглянули внутрь. Там никого не было. Раковина была чистой, столешница - пустой.

Потом мы добрались до спальни отца, и тетя Люси закрыла лицо руками, стеная и причитая, а Вендорф начал повторять: О Боже, о Господи, как мантру, снова и снова, глядя в комнату, в то время как тетя Люси повернулась, пробежала мимо меня, и ее вырвало прямо на ковер у прогоревшего камина.

Он лежал на кровати в желтой пижаме. Пижама была разорвана и покрыта коркой засохшей крови. Рот приоткрыт, глаза уставились в потолок. Руки и ноги были широко раскинуты, как у тех, кто рисует ангелов на снегу. Кишки тянулись из него на пол, а затем петлей возвращались к изголовью кровати, как длинная коричнево-серая змея. Его сердце лежало под правой рукой, а печень - под ладонью, и даже я мог сказать, что и то, и другое было частично съедено, а кишки пережеваны.

Я принял все это. Я подумал о кобельке Бетти. И только когда Вендорф попытался увести меня оттуда, я заплакал.

* * *

- Собаки, - сказал шериф Питерс поздно вечером того же дня. - Должно быть, они смертельно проголодались и напали на него. Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть, сынок.

Но это было только для моей пользы. Он не дурачил ни меня, ни кого-либо еще.

В буфете было полно еды, и мой отец скорее умер бы с голоду, чем оставил собак без еды. Это Элизабет. Следы вели от задней двери футов на двадцать или около того, а затем исчезали в сугробах.

Я знал, что это она, и он тоже. Они искали ее неделями, но я знал, что они ее не найдут. Мне было интересно, как сложится судьба Бетти и щенков. Но шериф видел то же, что и я, и он знал. Он смотрел на лицо моего отца. На его открытый рот.

А в нем широкий сигарообразный корпус «Монитора».

Откуда бы она ни пришла, она туда вернулась.

Но не к морю.

Перевод: Гена Крокодилов

Местный шериф Дэд-Ривер, штат Мэн, думал, что он убил их десять лет назад - примитивное, обитающее в пещерах племя дикарей-каннибалов. Но каким-то образом клан выжил. Чтобы размножаться. Чтобы охотиться. Убивать и жрать. И теперь мирные жители этого изолированного городка сражаются за свою жизнь...

Проснулся вот – и страшный волк,

Мне скалится в окно!

Большой, один – как целый полк,

Ну что ж, влезай, браток, -

Но хоть не трожь, меня ты пощади...

Grateful Dead

Джек Кетчaм

"Потомство"

Часть I

12 мая 1992 года

0:25

Она стояла, вся в пятнах грязи и бликах лунного света, под колышущимися ветвями тенистого дерева и смотрела в окно. За ее спиной остальные трепетали от азарта.

Она коснулась решетки на окне кончиками пальцев. Разболтанная. Старая.

Она потерла один из прутьев между большим и указательным пальцами, и тут же вниз посыпались мелкие хлопья ржавчины.

Она сосредоточилась на девушке внутри. Ее кисло-цветочный аромат витал высоко и сильно над пропахшим плесенью диваном, где она лежала, и даже над пропитавшимися парным молоком зерновыми хлопьями в миске рядом с ней.