Позвонок (СИ) - Ланда Ив

— Что? — Браун нахмурился. Он все еще ощущал ужасную слабость и ему снова хотелось опустить затылок на сырую подушку и уснуть.

— Он потерял много крови, — вмешался уставший парень в штанах. — Сейчас ему нужно восстанавливаться, много пить и хорошо есть.

— Ах да, — тип в толстовке встал, он словно вырос над полуголым парнем, и того заколотило от ужаса. — Тебе пора обратно, Вильям.

— Нет, пожалуйста. Я еще нужен! Мне нужно следить за состоянием раненного. Пожалуйста…

Послышался поочередный хруст — поясница жуткого типа в черном одеянии вытянулась. Франк не сразу поверил тому, что видит. Ему казалось, словно это короткий бредовый сон, ведь такого не бывает.

Раскачивающийся торс заметно раздулся, и мужчина расстегнул молнию толстовки. Ребра разверзлись зловонной пастью и обрушились на всхлипывающего Вильяма с проворностью змеи.

Чудовище повернулось к старшекласснику передом, демонстрируя все уродство неестественной физиологии грудной клетки. Достаточно высокий Вильям исчез в глотке, скрывающейся за скрещенными ребрами-зубами, бесследно. Это произошло так легко, будто страшная пасть скрывала проход в иное измерение.

— Меня зовут Молак, — представился «жнец», все еще колеблясь корпусом туда-сюда, красуясь перед шокированным подростком. — Ты видел то, что ты видел, Франк Браун. Я проглотил Вильяма, да. Это не снится тебе. Сон закончился.

Между ребер показался наконечник зазубренного выроста, напоминающего шип. Он вышел совсем ненамного, как любопытный язык рептилии, пробующий мир на вкус, затем снова скрылся в зловонной темноте. После Молак укоротил собственное тело и медленно застегнулся. Представление закончилось.

Мыслей было много, но слова никак не хотели выходить из уст Франка. Парень рассматривал Молака в ступоре, широко раскрыв каре-зеленые глаза. Он был уверен: это действительно реальность. Шип между острыми ребрами напомнил ему глубокую рану в груди Ко. Парень будто нырнул в ту ужасную ночь, когда увидел ее еще теплое тело в окровавленном пуховике. Повсюду рассыпались следы. А затем ноги Роберта коснулись его плеча…

— Так это ты! — наконец, спустя бесконечность молчания, зарычал Браун. — Ты убил Ко. Ты… ты повесил Роберта. — рычание превратилось в утробное клокотание. Ослабленный организм юноши принялся соскребать остатки сил, чтобы подготовиться к чему-то… чему? Сражению? Обороне? Против неизвестного существа?

Рассудок настоятельно рекомендовал Франку остыть и внимательно послушать, почему было принято решение оставить его, хорошенько покрытого дырами, в живых. Очевидно, Молак пошел на это не из добрых побуждений. Тогда ради чего?

— Да, — Молак снова присел на край кровати. — Мне пришлось убить твою подругу, чтобы никто не шел дальше, чтобы никто не искал меня. Мы встретились лицом к лицу, она рассказала о том, что же кучка подростков забыла посреди ночи неподалеку от кургана Харшепт. Неподалеку от моей обители. Моей обители, понимаешь? Ты можешь злиться, сколько угодно, Франк Браун. Можешь презирать меня, пока не закончится твоя жизнь, но, если бы мне пришлось пережить этот момент истории вновь, я бы поступил точно так же. Твоя подруга стала помощью нам обоим, но и свидетелем, которого быть не должно.

— Помощью?

— Разумеется, — жрец развел руками. — Осмотрись. Это мой дом.

Старшеклассник понял: они находятся внутри кургана Харшепт. Где-то в глубине, на нижнем ярусе. Каменный прямоугольник в центре округлой комнаты походил на алтарь, он был заставлен горящими свечами и посудой с благовониями. Только сейчас Франк обратил внимание на неизвестные древние символы, выцарапанные вдоль бортов алтаря, и пришел к выводу, что алтарем служит внешний саркофаг самого жреца Харшепта.

Удивительно, как удалось Молаку превратить усыпальницу в жилую комнату с постелью, шкафом, письменным столом и даже обогревателем-конвектором, робко выглядывающим из-за саркофага.

На письменном столе лежал небольшой ноутбук в закрытом состоянии, настольная лампа рядом не горела. Это был действительно дом. Вполне себе дом. И Молак вложил в него немало сил и денег, чтобы привнести хотя бы толику цивилизованных удобств в виде электричества (вероятно, от генератора) и мобильного интернета.

Убедившись, что юноша достаточно внимательно рассмотрел комнату, жрец продолжил:

— Мне нахрен не нужно постороннее внимание. Если бы я желал его, я бы не жил в лесу. Но, как назло, меня начали тревожить. Самым кощунственным беспокойством была экспедиция под руководством Курта Экнера. Тогда я еще не жил в кургане, ибо здесь лежали священные мощи Харшепта и его троих учеников, здесь была святыня, которую эти ученые твари выгребли наружу, растащили по музеям. Они осквернили здесь все, оставили жалкие крохи, воспоминания о былой эпохе моего культа! — Молак протяжно выдохнул, снимая с себя вуаль гнева, затем его голос снова засипел без агрессивных всплесков: — Прошло много лет с тех пор, но в этом году на мою территорию подкинули тело мальчишки. Твоего брата, Франк Браун.

Тот задумчиво потер гудящий изнутри лоб:

— Вот, почему Армас со своим дружком приехали в этот лес. Они не просто пытались избавиться от тела Роберта.

Молак показал костлявые кисти и согнул пальцы, увенчанные длинными острыми ногтями, отчего те стали походить на куриные лапы:

— Они хотели избавиться от него моими руками. Я не знаю, кто такой Армас, но знаю Якова. О да… Мы с говнюком Яковом знакомы давно. Лет десять точно насчитается. Он в курсе, как я «обожаю» гостей. Естественно, я закопал мальчишку и навел порядок, чтобы никто ничего никогда не нашел, чтобы всякий ищущий обходил курган стороной. Но нет. Однажды снежной ночью темноту моих владений взрывает едкий свет от фар. Неподалеку оказались подростки, да еще с поисковым комплектом, — жрец отвернулся в сторону и опустил руки на колени. — Вильям следил за вами, но причину вашего появления мне пришлось узнавать лично. Так получилось, что я узнал ее при помощи твоей подруги.

— Все же, Роберта повесил ты? — Франк посмотрел на Молака без страха, с пронизывающим давлением. Парень уже знал ответ, но почему-то хотел услышать его от долговязого жреца. Внутри все бурлило от злобы, ведь он до сих пор мог закрыть глаза и без труда представить болтающиеся в тенях веток ботинки «Челси».

— Его должны были найти, — раздраженно объяснил Молак, вновь взглянувший на Брауна и выдержав его взгляд. — Я отдал тебе то, что ты искал. Все ради покоя на кургане Харшепт.

— Окей, отдал. От твоей земли отстали. Почему я здесь?

Линия носогубной складки на лице долговязого нервно дернулась. Мужчина фыркнул, от него хлынула волна отвращения, направленная на Франка Брауна.

— Неблагодарное дитя, — процедил он тихо, почти скаля зубы. — Многие на твоем месте боготворили бы того, кто спас их жалкую хрупкую жизнь, притом в момент, когда все казалось законченным. Ты же даже «спасибо» не сказал, потерянное отродье. — Молак отчитывал юношу, но делал это со спокойной интонацией, отчего его возмущенная речь казалась воспроизведенной кассетной записью текста, заранее заученного диктором. Все это время голова жреца, обтянутая черным капюшоном, была повернута к Франку, а остальное тело не двигалось и, казалось, даже не дышало. — Я видел, что ты вытворял в «Восьмерке». Для простого человека это был весьма отчаянный поступок. Посему я предположил, что ты прибыл туда ставить жирную точку в истории кровного возмездия. Ты был готов умереть, что меня ну никак не устраивало. Не потому, что я проникся к тебе, нет. Я ничуть не проникся, ибо за долгие тысячелетия существования мне приходилось наблюдать подвиги куда более величественные. При иных обстоятельствах, мне было бы искренне плевать, живой ты или мертвый. Однако… мне понадобился тот, в ком пылает безутешная ненависть к Якову. В тебе она пылает настолько сильно, что испепеляет естественный животный страх собственной гибели, иными словами — инстинкт самосохранения. Ты будто Видар во плоти, непреклонно идущий к Фенриру. Хотя какой из Якова Фенрир? Что-то я лихо преувеличил. Это надоедливый глист, ловко прячущийся глубоко в заднице. Уверен, ты задаешься вопросом: чью же задницу нужно порвать, чтобы вытащить этого паразита? А я отвечу тебе: мне известно, где находится та самая задница. И, поверь мне, она кишит глистами. Ничуть не менее гнусными и надоедливыми.