– Давай. Передавай семье привет. Не задерживайся только сильно, нужно добить это дело.
Мы попрощались. Максим сел в машину, завел двигатель, и «ниссан» неспешно зашуршал колесами по подсохшей грунтовке. Я смотрел вслед удаляющемуся багажнику автомобиля и чувствовал, будто совершил нечто постыдное.
«Нужно было рассказать ему, – вдруг пожалел я. – Плевать, что бы он подумал. Все-таки он – мой друг».
Машина Макса скрылась за поворотом. Я взглянул на экран телефона.
Связь не ловила.
Не зная, что делать дальше, я остался в сельсовете до вечера. Решил привести дело в порядок: подшить бесконечные протоколы допросов, выкинуть лишние бумаги.
Где-то после семи часов заявился Эдик. Вид у него был помятый.
– Макс уехал? – спросил он, рухнув в кресло и вытянув перед собой ноги.
– Да, еще днем.
Эдик молча кивнул. Затем снял туфли, и в воздухе завоняло нестираными носками.
– Думаю, вы с ним глобалите, – сказал опер после некоторого молчания. – Нужно оформлять мамашу, и дело с концом.
– Разберусь, – ответил я, не отрываясь от документов.
Говорить с Эдиком мне не хотелось. Я до сих пор злился на него за допрос, устроенный неделю назад.
– Эта деревня меня с ума сведет, – сказал опер. – Они здесь все – реально сумасшедшие. Постоянно только и говорят про своего лешего и кикимор болотных.
Я замер. Поднял голову и посмотрел на опера.
– Что говорят?
– Да хрень всякую, – махнул рукой Эдик. – Один клянется, что встречал в лесу черта. Якобы тот на дереве сидел и смотрел на него сверху. Другой доказывал мне, что девки не просто так пропадают, а только те, что некрещеные. Ну или рожденные во грехе. Типа леший себе так невест собирает.
Я защелкал шариковой ручкой, вспоминая слова Саныча. Он ведь тоже говорил про лешего. Раньше я не обращал внимания на все эти сказки. Но после сегодняшней ночи…
«В конце концов, ты все видел сам. Так почему же до сих пор не веришь? Боишься, что перестанешь засыпать по ночам?»
– Интересные у них здесь легенды, – сказал я осторожно, стараясь себя не выдать. – А что еще говорят?
Опер достал сигарету и закурил прямо в кабинете. Нахмурив черные густые брови, он повспоминал, а затем выдал:
– Ну говорят, типа, Настеньку эту леший тоже забрал. Точнее не леший, а жены его. Смена поколений типа, понял?
– И что думаешь? Врут?
Опер засмеялся, едва не поперхнувшись сигаретой.
– Ты серьезно? – спросил он и посмотрел на меня, прищурившись.
Я несколько секунд глядел Эдику в глаза, а затем вернулся обратно к документам.
– Нет, конечно. Больные они тут все.
– Вот и я о чем, – согласился опер. – Ладно, короче, пошел я. Тут бабенка одна меня звала к себе. Сегодня ночую там, не теряй.
– Бывай, – махнул я рукой.
Когда дверь сельсовета захлопнулась, я подошел к окну и, открыв его, закурил.
«Дурацкое дело, – в сотый раз подумал я. – Богом клянусь, дурацкое».
Саныч дома так и не появился. Кастрюля с перловкой стояла нетронутая там же, где я оставлял ее днем.
Я взглянул на часы. Половина одиннадцатого.
«Запил где-то», – подумал я и решил ложиться спать.
В этот момент зазвонил телефон.
– Ого! – удивился я, увидев, кто звонит. – И чего это тебя ужалило-то под самую ночь.
Я вышел на крыльцо дома, где связь ловила получше, и снял трубку.
– Вечер добрый, Александр Николаевич, – поздоровался я. – А вы чего так поздно?
В трубке что-то прошуршало, а затем я услышал знакомый голос заведующего диспансером.
– Привет-привет, Миш, – как обычно, сбивчиво заговорил он. – В общем, я тебе по этой, по деревенской твоей звоню.
– Слушаю вас внимательно, Александр Николаевич.
– В общем, тут, значит, вот как. Изучили мы ее. Посмотрели, значит. Ну что я тебе, Миша, скажу. Экспертизку мы вам, конечно, только через пару недель дадим, но ты для себя имей в виду: шизофрения там будет. Параноидная шизофрения. Возможно, развившаяся на фоне послеродовой депрессии. Ну это я тебе уже так – простым языком. В любом случае, тетеньке вашей мы напишем невменяемость.
– Спасибо большое за информацию. Благодарен, – сказал я, так и не поняв, зачем эксперт звонит мне так поздно и почему в его голосе я слышу несвойственное беспокойство. – Что-то еще, Александр Николаевич?
– Ага… Есть тут… Еще, значит, деталь…
Эксперт какое-то время молчал, словно собираясь с мыслями. Я присел на крыльцо и закурил в ожидании, пока заведующий не разродится.
– Слушай, Миш. А у тебя телефон… того?
– Может, и того, – ответил я. – Кто ж их, чекистов, знает? Мне вам на «Вайбер» перезвонить?
– Да, если можно. Перезвони, пожалуйста. Это важно, – сказал заведующий и положил трубку.
«Вот тебе и Александр Николаевич!» – поразился я. Не припоминаю, чтобы за все годы нашей работы эксперт хоть раз волновался о том, что его прослушивают.
Я проверил Интернет на телефоне. Как и ожидалось, ближе к ночи связь заработала.
– Алло? Слышите меня?
– Да-да, Миша. Слышу хорошо.
– Что вы хотели сказать?
В трубке что-то зашуршало, словно заведующий начал перебирать бумаги, а затем мой собеседник произнес изменившимся голосом:
– Послушай, Миша. Это только между нами, понял?
– Конечно.
– Нормальная она. Абсолютно нормальная. Нет у нее никаких признаков – ни шизофрении, ни депрессии. Ни того, что она вообще видит галлюцинации. Все тесты, которые мы ей давали, показывают однозначно – здорова.
– Но вы же только что…
– Тихо! – перебил меня заведующий. – Послушай, Миша. Пойми меня правильно. С учетом того, что говорит эта ваша женщина, я не могу написать, что она вменяемая. Понимаешь?
– Кажется, начинаю понимать…
– Поэтому думай сам, как это обойти. Думай, Миша. Прости, я не представляю, что творится там в ваших Ярках, но подставляться не буду. Понимаешь? Правду я тебе сейчас сказал. Но в экспертизе все будет по-другому. Если нужно, я могу подумать насчет ограниченной вменяемости, если тебе принципиально, но ничего не могу обещать.
Я молча потушил сигарету о доски крыльца. Плюнул на землю.
– Не надо, Александр Николаевич, – сказал я. – Не надо ничего придумывать. Оставляйте все, как есть. Спасибо за информацию.
– Будь там осторожнее, Миш. Знаю, смешно звучит, особенно от заведующего диспансером, но ты послушай. Я в психиатрии сорок лет, но, когда с вашей алкоголичкой говорю, у меня волосы шевелятся. Она ведь не врет. И не болеет. Она это видела.
– Я понял, Александр Николаевич. До свидания.
– До свидания, Миша.
Я положил трубку. Посмотрел назад, где за распахнутой дверью темнели сени.
– Прости, Саныч, – сказал я в темноту. – Не знаю, где тебя носит, но на крючок я сегодня закроюсь.
В том сновидении я был мальчишкой. Шел по болотам и боялся, что новенькие резиновые сапоги утонут в вонючей, зеленой жиже, в которую по колено проваливались мои ноги. Когда я совсем увязал, меня подхватывала сильная рука. Незнакомый мужчина вытягивал меня обратно на кочки. Он был высок – мой спутник, вдвое выше меня. Почему-то казалось, будто я знаю его всю жизнь, но я никак не мог вспомнить, где его видел раньше.
– Куда ты, шельма, – ругался мужик. – Потонешь ведь так. Под ноги смотри.
Через плечо у моего спутника висела двустволка. На поясе болтался патронташ.
– Потерпи… Недалеко до солонцов осталось.
Потом сновидение сменилось. Я уже стоял один посреди тайги, и в густом тумане кто-то бегал вокруг. Из-за деревьев долетал девичий смех.
– Папочка, папочка… – кричала ведьма в лесу. – Ты хлеба принес?
