Громко икнув, мама подошла к одному из щенков и наступила на него. Под ее ногой захрустело и чавкнуло.
Надя вернулась в дом, вытряхнула куклу и платья, сшитые из лоскутков, из коробки от папиных зимних ботинок. Вернулась на улицу. Мама, бледная и потерянная, стояла у росшего во дворе дуба, вцепившись в ствол, будто боялась упасть. Отца на даче не было, он уехал в город на работу.
Не проронив ни слезинки, Надя положила Азу и щенков в коробку и закрыла крышкой. С похоронами помогли девчонки.
Когда Ликину бабушку увезли на скорой с инсультом, а Оксанина мама упала в обморок за прополкой, мозаика сложилась. Они дали клятвы и нарушили – теперь Света им мстит.
Света с радостью согласилась пойти с ними в штаб и ничего не рассказывать бабушке. Они наконец-то перестали ее избегать. Надя запретила девчонкам показывать, что они всё поняли.
Штаб. Их тайное место.
Ветхий домик с заросшим сорняками участком, мертвыми яблонями и кислым терном они заприметили в прошлом году. Наблюдали за ним все лето, стараясь выяснить: приезжает туда кто-нибудь или нет. Никто не приезжал.
Коричневая краска облупилась с дачки, обнажив серое дерево. На крытой шифером крыше вольготно разросся мох. Через грязные окна виднелась пыльная мебель.
Надя не помнила, кому пришла в голову идея вскрыть замок и занять домик. Но к концу лета решение созрело, а стоило всем собраться в этом году, как план воплотился в жизнь. Они выжгли дерево вокруг замка, потом выломали его с помощью топора, «одолженного» Надей у отца.
Уровень конспирации был высочайший, как при чтении «СПИД-Инфо». Делу способствовало то, что домик скрывали заросли облепихи, а ближайший участок располагался в нескольких сотнях метров из-за оврага, как замковый ров ограждавшего дачку от вездесущих садоводов. Штакетник сползал по осыпающемуся краю, несколько гнилых досок лежало у мелкого ручейка, бежавшего по дну оврага. Рано или поздно и вся дачка провалится под землю.
Внутри пахло мышами и сухими помидорами. В доме было две комнаты. Прихожая, приспособленная под мастерскую, где на столярном столе стояли ящики с инструментами. Фанерная загородка отделяла от мастерской кухню. Во второй комнате располагалась спальня. Прямо под окном стоял вытертый диван, у противоположной стены – железная кровать с ватным матрасом. В углу громоздился шкаф. Среди побитых молью пальто и облупившихся курток из дерматина нашелся пиджак с орденами и медалями. Такие Надя видела на ветеранах Великой Отечественной войны, когда они приходили в школу Девятого мая. После недолгого спора девчонки решили: владелец умер от старости, а значит – домик их.
Света с радостью согласилась пойти с ними в штаб и ничего не рассказывать бабушке, ведь ее наконец-то перестали избегать.
Девчонки просто хотели, чтобы она сняла проклятия. По-хорошему Света не захотела. Даже когда они отхлестали ее крапивой, продолжала делать вид, что не понимает, о чем речь. Вечером, ничего не добившись, они веревкой привязали ее к железному остову кровати, замотали рот найденной в шкафу косынкой и ушли, плотно закрыв занавески и шторы. Дали время подумать, пообещав, что если она не вернет здоровье их близким, то они ее убьют.
Уже затемно в дверь постучали. Надя ела малину со сметаной и смотрела черно-белый трескучий телевизор. Поставив тарелку на продавленную софу, она вышла в комнату. Мама разговаривала с сухонькой старушкой в больших очках.
– А я как раз хотела тебя позвать. Это Инна Марковна, бабушка Светы. Света не вернулась домой. Ты знаешь, где она?
– Она осталась ночевать у Вики со Второй Дачной.
Мама наморщила лоб.
– Ну, ма-а-а-ам.
Надя вытаращила глаза.
– Ах да, Вика.
– Они рисовать собирались, уже темнело, мы по домам пошли, нам нельзя у чужих ночевать, но Света сказала, что вы не будете ругаться.
– Я ей покажу, не буду ругаться. Где эта Вторая Дачная?
– Да вы не волнуйтесь, она утром вернется.
Надя видела, что старушку убедить не удастся. Ох уж эти взрослые со своим беспокойством!
– Ищите третий дом от въезда в пятый проезд, там еще два лебедя из покрышек рядом с калиткой.
– Кого-то ждет трепка, – сказала Надя маме, когда старушка ушла.
– Доедай и спать.
Мамин голос дрожал, в глазах стояла тревога. Заподозрила что-то? Нет, вряд ли.
– Ма-а-а-а-м.
– Никаких «мам».
– Хорошо, я только в туалет схожу.
Надя думала, что мама скажет ей воспользоваться ведром, но та коротко кивнула.
На улице звенели комары, в окна бились мотыльки. Метнулась в ночь летучая мышь. Вдалеке прорычал мотоцикл. За занавесками скользил мамин силуэт. По резким быстрым движениям Надя поняла, что охота на комаров в самом разгаре.
Отойдя подальше, куда не доставал теплый свет из окон, Надя легла на тропинку, прильнув животом к мягкой мураве.
– Эй, – позвала тихо, но ее услышали.
Ночь обнимала готовившееся ко сну товарищество. Стрекотали сверчки, протяжно взвыл и смолк пароходный гудок. Уличное освещение было только на центральной дороге, проезды тонули в темноте.
Инна Марковна пожалела, что не вернулась в дом за фонариком, но от беспокойства о Свете мысли путались. Она уже потеряла дочь и не могла потерять еще и внучку. А все потому, что ее никто не слушает. Никто никогда не слушает. Она просила Машу и Илью переждать метель, но как же. Разве согласилась бы дочь провести лишнюю пару часов у матери? Теперь Света не вернулась домой до темноты. А она сто раз говорила внучке: чтобы вечером была дома. Но девочка была вся в мать, упрямая и непослушная.
Старушка остановилась, пытаясь понять, где находится. Никаких лебедей она не видела, хотя в такой темноте могла пройти мимо и не заметить. Сердце быстро забилось, а потом будто рухнуло вниз. Дыхание перехватило. Вдруг пришла уверенность, что Свете сейчас очень больно и страшно, что нет и не было никакой дачи с лебедями из покрышек, Светина подруга ее обманула. А она говорила внучке, что дружба с местными оборванками добром не кончится. Но Света, конечно, ее не послушала. Никто никогда ее не слушал.
Впереди раздался шорох разрываемой земли. Аромат задремавших цветов и зелени, остывающей в ночной прохладе, сменился гангренозной вонью, смешанной с едким запахом испортившегося лекарства. Будто в аптеке, закрытой век назад, кто-то разбил пыльные пузырьки. Инна Марковна так и видела сотни осколков, соединенных пожелтевшими этикетками с надписью «Ядъ». Не успела она понять, что происходит, как что-то набросилось на нее сзади.
Старушка упала на землю, кости и суставы завопили от боли, в груди хрустнуло, дыхание перехватило. Костлявые пальцы впились в руки, ноги и волосы, поволокли ее в темноту.
«Аптечная» вонь сменилась запахом гари. Хватка ослабела. Инна Марковна застонала, попыталась позвать на помощь, но ее рот зажала липкая ладонь, воняющая падалью. Голову наполнили крики и стоны. Тонкие прутья сплетались с хрупкими косточками мелкого зверья, срастаясь воедино, закрывая мерцающие в небе звезды.
Жесткие прутья врезались в спину, кололи кожу. Скорлупа хрустела на зубах, оставляя во рту привкус мела. Хотелось пить, горло саднило. Света закашлялась и проснулась. Кошмар не закончился. Она сидела на полу, привязанная к кровати, в луже собственной мочи.
Ей удалось вынуть изо рта кляп, она кричала, пока не охрипла, звала на помощь, но никто не пришел. Она была одна в темной даче, пропахшей пылью и старостью. Руки, привязанные к кровати, затекли, она их уже не чувствовала. Нестерпимо зудели спина и ягодицы. Боль и унижение накатывали снова, стоило вспомнить, как девчонки, которых она считала своими подругами, повалили ее на пол, стянули одежду и отхлестали крапивой. Они кричали, чтобы она забрала назад проклятие, что их близкие заболели из-за того, что они не показали ей Бабу-ягу. Но разве она в этом виновата? Ведь это они обещали, что будут дружить с ней, а сами обманули. Поклялись и нарушили клятву. Так им и надо. Пусть все они сдохнут, как та блохастая псина.
