Смертные души (СИ) - Мичурин Артем

Олег стоял посреди абсолютной непроницаемой черноты. Единственное, что он мог видеть — собственное тело, человеческое, нагое, опирающееся босыми ступнями на режущий глаза мрак. Мрак ощущался гладким, холодным, и, хоть он был материален, не представлялось возможным оценить, где заканчивается и где начинается эта материальность. Олег сделал несколько шагов, шаря по сторонам руками, но не встретил препятствий, равно как и хоть какого-нибудь ориентира. Если бы не собственная видимая, несмотря на отсутствие источников света, плоть, ощущение слепоты было бы полным. Олегу казалось, будто его вырезали из реальности, или, скорее, обрезали реальность вокруг него. И только слух говорил об обратном. Биение сердца в этой мрачной тишине слышалось удивительно чётко и ясно. Вначале Олег подумал, что звук исходит из его собственной груди, но он ошибся — пульсация доносилась со стороны, и она перемещалась, двигаясь по кругу. Следом за пульсацией пришёл запах — странный терпкий аромат, отдающий хвоей, травами и... зверем. Олег сделал шаг назад, прочь от невидимой, но осязаемой угрозы, ещё шаг, и упёрся спиной в стену. Точнее, в то, что можно было принять за стену, ощупав её гладкую вертикальную поверхность. Это, как ни странно, приободрило Олега — хоть какая-то опора среди чёрной пустоты. Он пошёл вдоль стены, ощупывая её и озираясь в тщетных попытках разглядеть источник чужого сердцебиения, теперь то затихающего, то звучащего громче, словно звук проходил через меняющиеся преграды. Стена сделала поворот, и Олег свернул вправо, потом — влево, ещё раз, и снова направо. Это становилось похоже на лабиринт. Чужое сердцебиение перестало блуждать и остановилось. Теперь только меняющаяся конфигурация стен отражалась на громкости пульса, и, не смотря на перепады, громкость с каждым разом возрастала. Олег сделал очередной поворот и остолбенел — из тьмы на него смотрела пара глаз, огромных, алых, как предзакатный Рутезон. Олег стоял без движения. Глаза тоже оставались неподвижны. Возникло острое желание отступить, уйти обратно за угол, в воображаемую безопасность, но Олег переборол его и сделал шаг навстречу. Глаза тоже подались вперёд, блеснула влагой приоткрывшаяся пасть.

— Постой, — выставил Олег вперёд руку, будто она могла остановить чудовище. — Тебе нет нужды убивать меня.

Блеск пасти, рассекающей голову надвое, стал шире.

— Твой караул окончен. Сумеречный лес. Помнишь его?

Алеющие глаза сузились, глядя с недоверием, но без прежнего холодного желания убить.

— Вижу, что помнишь. А значит, помнишь и о том, кто виновен в его гибели. Да, он сейчас рядом. Все эти века он был здесь. Его Тьма затопила твой дом, поработила тебя. И вот теперь, — медленно и осторожно развёл Олег руки, стараясь всем своим видом выразить миролюбие, — мы с тобой попали в эту непростую ситуацию. И из неё есть два выхода: первый — мы попытаемся уничтожить друг друга; второй — поможем друг другу одержать победу над нашим общим врагом. Твоя душа сильна, я это чувствую. Но много ли толку будет от неё в этом склепе? Неужели ты не жаждешь мести за свой поруганный лес? Неужели не хочешь приблизить гибель того, кто виновен во всех твоих бедах? Ты был рабом долгие века, но я могу освободить тебя. Согласись, исправь то, чего не сделал прежде — дай бой силам Тьмы. Нет, ты не вернёшь утраченного, но сможешь достойно завершить свой путь. Это я тебе обещаю.

Глаза Зверя уставились на незваного наглеца, смеющего выдвигать ультиматумы. Монструозная пасть приоткрылась в страшном оскале, и Олег приготовился дать бой. Нагое человеческое тело обратилось живой машиной из прочных костей и могучих мускулов. Облачённая в латную перчатку рука потянулась к мечу. Пасть распахнулась и... замерла. Выходящий из ножен клинок остановился на полпути. В открывшемся тёмном чреве зверя замерцал, как в костёр в глубокой пещере, вспыхнул разгоняющий тьму изумрудный огонь. И Олег шагнул в пасть.

— Уже час прошёл, — постучал Дик по запястью. — Может, стоит проверить, как он?

— Он в порядке, — ответил Мордекай, присев рядом с Олегом. — И времени прошло куда меньше, чем тебе почудилось. Это от праздности, займи себя чем-нибудь.

— Например?

— Ну, не знаю, нарежь филе из той тушки. Не хочу смотреть, как принцесса отхаркивает шерсть, — Томас поморщился и передёрнул плечами.

— Пошёл ты, — встал в позу Миллер.

— У тебя тяжёлый характер, Дик. Я пытаюсь помочь, а ты принимаешь всё в штыки.

— Может быть. Но во всех более-менее цивилизованных областях этой мрачной дыры под названием Ош, сделать барбекю хотят не из меня. Как же вышло, что такой позитивный и общительный малый нажил столько врагов?

Томас вздохнул и печально покачал головой:

— Зависть, друг мой, всему виной зависть. Слишком мало существ в этом мире настолько разумны, чтобы понять и — главное — принять моё колоссальное превосходство над ними в интеллектуальном плане.

— Вон оно что, — делано удивился Миллер. — А я-то по своему скудоумию думал, что виной всему тут демонопоклонничество и чудовищные ритуалы с кровавыми жертвоприношениями. Прости, что так глубоко заблуждался.

— Ничего, — махнул рукой Томас. — С кем не бывает. А вот ты... Знаешь, меня давно интересует этот вопрос — откуда в тебе столько ненависти к чернокожим? Не подумай, что осуждаю, нет, просто, интересно, откуда она проистекает, эта ненависть. Быть может, представители их расы над тобой...? Ну, ты понимаешь. Нет-нет, я не с целью обидеть, ничего такого, но ты ведь постоянно предъявлял Жерому претензии в его якобы имеющей место быть склонности к мужеложеству. Вот я и подумал, что здесь явно кроется какая-то глубокая травма.

— Нарываешься? — покосился Дик на лежащий рядом цвайхандер.

— Нет, что ты! Всего лишь хочу понять истоки этого, кхм, зуда, когда свербит... там.

Миллер насупился и хрустнул костяшками сжавшихся кулаков. Повисла напряжённая пауза, такая напряжённая, что даже ушедший в себя Ларс обратил на неё внимание.

— Хм, — нарушил вдруг Миллер зловещую тишину нежданным смешком. — Этого будет маловато.

— Маловато? — переспросил Мордекай.

— Да. Не для того я пятый десяток разменял, чтобы вестись на такие вот детские провокации. И ты ещё называешь себя интеллектуалом? При твоём-то многовековом опыте мог бы придумать что-то позаковыристее. Господи-боже, как-то даже неловко за тебя. Знаешь выражение «испанский стыд»? Это вот как раз оно.

— О, вы посмотрите, кто это тут решил блеснуть остроумием. Только, для начала, не помешало бы...

— Тихо, — еле слышно произнёс Ларс, но оба бузотёра тут же замолчали. — Кажется, он вернулся.

Тело Олега, стоящее на коленях и согнувшееся, насколько это позволяли доспехи, мелко подрагивало, будто выходя из наркотического сна. Сцепленные под животом руки испускали струящийся сквозь пальцы зеленоватый свет.

— Как он? — спросил Дик, разглядывая переливы изумрудного сияния.

— Похоже, у него получилось, — осторожно предположил Мордекай.

— Определённо, — констатировал Ларс после того, как Бреннер принюхался и обнажил зубы, почуяв жизненную силу Зверя.

Олег открыл глаза, поднялся и, ни слова не говоря, подошёл к останкам Санти.

Выпущенный из ладоней изумрудный огонёк завис над разодранным животом принцессы, и казавшаяся мёртвой плоть пробудилась, словно вышла из анабиоза, растревоженная голодом. Жидкости пришли в движение, открытые раны и внутренности заблестели в свете души, запульсировали от одной только её близости. И тут душа распалась, разлетелась на мириады крошечных светящихся точек, будто семена одуванчика. Они вихрем пронеслись над трупом принцессы и в один миг все разом вонзились в него. Наполовину содранное с черепа лицо исказилось гримасой чудовищной боли, глаза распахнулись, рот разверзся в жутком оскале. Тело затрясло, затрясло так, что оно поднялось, брызжа во все стороны кровью, словно под ним были не каменные плиты, а пущенная на полные обороты дробилка. Изумрудное сияние пропитало плоть и многократно усилилось, так, что кожа, мясо, жилы и хрящи сделались прозрачными в его свете. Оно струилось из каждой прорехи доспеха, а непокрытая голова Санти светилась настолько ярко, что больше невозможно было различит черт лица. Вскоре всем, кто наблюдал эту картину, пришлось отвернуться или заслонить глаза, дабы не лишиться зрения. Но свечение только нарастало. Вскоре оно достигло такой силы, что стали различимы отдалённые стены и свод пещеры. А затем последовала вспышка, на мгновение превратившая мир вокруг в царство ослепительной белизны, но лишь для того, чтобы сразу уступить место тьме.