Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Ле Фаню Джозеф Шеридан

Добросердечная старушка миссис Джулапер, много лет служившая в Мардайкс-Холле экономкой, была добра к Фельтрэму, как, впрочем, и ко всем униженным, попадавшимся ей на пути.

Она была из породы милосердных женщин, коим сама Природа назначила нести на себе гнет чужих секретов. В былые времена для этой цели служили камыши, но они, как известно, были ненадежным пристанищем: случайный ветерок мог подслушать сокровенные тайны и разнести их по белу свету.

В Мардайкс-Холле до сих пор сохранилась ее уютная каморка, хотя ныне комната для экономки располагается совсем в другом месте.

Комната миссис Джулапер находилась в самом древнем крыле старинного дома. С пола до потолка она была обшита черными деревянными панелями; во времена Иакова Первого хозяева расписали стены причудливыми фресками. В тесной каморке почтенной леди находили последнее прибежище закоптелые портреты, изгоняемые время от времени из более нарядных комнат; там они в конце концов и оседали, навеки погружаясь в забвение. Был там портрет изысканной дамы в белом атласе и рюшах; был джентльмен с остроконечной бородкой и охотничьим соколом на запястье, чьи ноги полиняли так, что совсем исчезли из виду. Был и другой, в черном завитом парике, сливающемся с темным фоном; на груди его поблескивала стальная кираса – яркий блик на сером доспехе неприятно резал глаз, шею обматывал едва различимый пестрый платок. Это был бесшабашный сэр Гай Мардайкс, который когда-то пересек англо-шотландскую границу, присоединился к войскам лорда Данди и получил пулю в висок в битве при Килликранки. Более благоразумные, приверженные идеям либерализма потомки семейства Мардайкс изгнали портрет с почетного места в парадном зале замка, и он обрел последний приют в комнате экономки.

В дальнем конце уютной комнатки имеется вторая дверь. Открыв ее, вы попадете на узенький балкон, с которого открывается прекрасный вид на огромную кухню – отсюда экономка железной рукой повелевает кухарками, верными подданными подчиненного ей королевства.

В уголке комнаты, на деревянной полке, миссис Джулапер держит Библию, «Долг человеческий» и «Путь паломника». Бок о бок с ними аккуратными рядами выстроились трактаты по домоводству, рукописные сборники кулинарных рецептов, поваренные книги и даже несколько трудов по хирургии и медицине, весьма популярных среди почтенных сельских дам елизаветинской эпохи, – за любую из этих книг нынешние антиквары сняли бы с себя последнюю рубашку.

Тихий, полупомешанный Филип Фельтрэм имел обыкновение плакаться в жилетку миссис Джулапер, доверять ей свои невзгоды и жалеть, что до сих пор не умер, а добрая старушка, помнившая его ребенком, утешала беднягу то холодным пирогом, то стаканчиком вишневой наливки, то чашечкой кофе, то еще каким-нибудь лакомством.

– О, мэм, если бы вы знали, до чего мне опротивела жизнь. Что проку в жизни, если этот дьявол ни на минуту не оставляет меня в покое и обзывает хуже, чем собаку? Не лучше ли умереть, дорогая миссис Джулапер? О, мэм, как я хочу умереть! Да, я мечтаю о смерти, день и ночь мечтаю о ней. Всегда думаю об одном и том же. Вот увидите, я когда-нибудь выскажу ему все, что думаю, облегчу душу. Скажу, что не могу больше терпеть, что жизнь мне не мила.

– Ну-ну, не стоит так убиваться. Отхлебните-ка глоток да не забывайте, что не стоит строго судить близкого за невзначай сорвавшееся слово. Право же, он не хотел вас обидеть. У всех нас язык без костей, но никто ведь не злится. Я на барина не обижаюсь, и вам не след. Язык, он такой: сколько ни кусай, а все не до крови. Брань на вороту не виснет. Заварю-ка я вам лучше чашечку чаю – вы ведь любите чай, верно? Мы с вами попьем чайку, наговоримся от души и полюбуемся, как сияет солнышко над озером.

Добрая старушка в темном шелковом капоте стояла возле стула, похлопывая Филипа по плечу, и улыбалась всем своим цветущим румяным личиком. Для женщины в летах она была на удивление красива. До чего, должно быть, нежна была когда-то ее кожа! Морщинки прорисовывались на ней тонкими, едва различимыми ниточками; когда она улыбалась, гладкие щеки сияли румянцем, как наливные яблочки.

– Взгляните-ка на озеро, – кивнула она на окошко, глубоко посаженное в толстой стене. – Смотрите, каким мягким и ярким светом залито все кругом. Это, малыш, прекраснее, чем любая картина, нарисованная человеком, а Господь Бог отдает нам такую красоту задаром. Смотрите, как чудесен в вечернем свете Змеиный остров!

Удрученный гость, едва приподняв голову, проследил взгляд доброй старушки и мрачно выглянул в окно.

– Этот остров бередит мне душу, миссис Джулапер.

– Вам нынче все душу бередит, бедный мой дурачок. Если будешь дуться, смотри, уши надеру. – Добрая экономка грозно нахмурилась, дернула его за ухо и рассмеялась. – Схожу-ка в буфетную, где вода кипит, да заварю чаю. А ежели, когда я приду, вы не перестанете хныкать, выброшу весь чай в окно, так и знайте.

Да, в темной раме каменной кладки перед Фельтрэмом открывался прекрасный вид. Ближний край озера пылал под лучами заходящего солнца; вдалеке вода темнела, скрытая в тени высоких гор, а посредине, на фоне пурпурного зарева, ярко сияли желтизной обрывистые скалы Змеиного острова.

Но этот чудесный пейзаж не трогал унылую душу нашего обессилевшего страдальца – изысканное зрелище таило в себе какой-то подспудный ужас. Оставшись один, Фельтрэм подошел к окну, облокотился на подоконник и выглянул, но затем вдруг отшатнулся с внезапным содроганием и, сцепив руки, с отрешенным видом зашагал по комнате.

За этим занятием и застала его вошедшая незамеченной экономка. Глядя, как он рассеянно склонился к окну, добрая старушка подумала:

«Стыд и срам – так издеваться над человеком. Сэр Бейл то и дело зло срывает на ком ни попадя, хоть на человеке, хоть на звере. Вечно кого-нибудь во врагах держит, и уж как вцепится, нипочем в покое не оставит. Нехорошо это, но таким уж он уродился. Ничего не попишешь».

Горничная накрыла чай. Миссис Джулапер потянула убитого горем гостя за рукав и усадила за стол, приговаривая:

– И чего вы так терзаетесь? Ей-богу, мастер Филип, мне за вас стыдно! Положу-ка я вам три кусочка сахара, как вы любите, – да глядите же веселей! – и побольше сливок.

– Вы так добры, миссис Джулапер, так ласковы. У меня, как побуду с вами, сразу легче на душе делается. С вами так хорошо. – Он опять заплакал.

Старушка поняла, что у него на душе, и продолжала весело болтать как ни в чем не бывало. Она налила Фельтрэму чаю с сахаром и сливками, по его вкусу, и он быстро осушил слезы, полагая, что она ничего не заметила.

Итак, облака начали рассеиваться. Больше всего на свете этот простодушный паренек любил выпить чаю с доброй, ласковой миссис Джулапер. В неспешном разговоре оживали тени давних времен, воспоминания его детства.

Напевный говорок миролюбивой старушки перенес плачущего страдальца в старые добрые времена. Немного успокоившись, Фельтрэм сказал:

– Иногда мне думается, что, будь у меня на душе полегче да на сердце поспокойнее, я бы не так терзался из-за нападок сэра Бейла. Видимо, со мной не все ладно.

– Что ж, дитя, открой, что тебя гнетет, и провалиться мне на месте, если у меня на кухонной полочке не найдется подходящего лекарства.

– Нет, дело не в здоровье, хотя, если на то пошло, я бы скорее доверился вам, чем самому лучшему доктору. Никто другой меня вылечить не сможет.

Миссис Джулапер невольно улыбнулась, очень довольная. Добрая леди гордилась своими познаниями в фармацевтике и охотно поддалась на лесть, которую, сам того не подозревая, подпустил простосердечный юноша.

– Нет, я вполне здоров и чувствую себя прекрасно. Но, мэм, меня терзают такие сновидения – передать невозможно.

– Сновидения, милый, бывают разные. Одни значат не больше, чем круги от камешков на озерной глади, а другие таят глубокий смысл. Бывают сны пустые, бывают добрые, а бывают и злые. Вот леди Мардайкс, царствие ей небесное, бабушка нашего баронета, – до чего искусно сны толковала! Выпейте еще чашечку. О боже! Ну и разгалделись вороны над крышей! Взлетели высоко – видать, к хорошей погоде. Ну, что же вам приснилось? Расскажите ваш сон: я уверена, он предвещает доброе. Много бывает снов, которые смотреть страшно, рассказывать еще страшнее, а в конце концов они оказываются счастливыми.