Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Ле Фаню Джозеф Шеридан

Глава VI

Незваный гость

– Я, миссис Джулапер, как и все люди, старые и молодые, часто вижу сны. Но этот сон, мэм, крепко в меня вцепился, – печально начал мистер Фельтрэм. Он откинулся на спинку стула, сунул руки в карманы и горестно опустил голову. – Наверно, миссис Джулапер, он овладел моей душой. Что-то вроде одержимости.

– Одержимости? Что ты говоришь, детка?

– Мне кажется, какая-то сила пытается воздействовать на меня. Может быть, именно так люди сходят с ума. Как бы то ни было, этот сон меня никак не оставляет. Подумайте только, я видел его уже три раза!

– Так что же, милый, что вы видели? – с наигранной бодростью улыбнулась старушка, не сводя с лица собеседника пристального взгляда, ибо мысль о том, что перед тобой сидит сумасшедший, отнюдь не придает уверенности, даже если дело касается безобидного тихони Филипа.

– Вы помните картину, портрет в полный рост без рамы? Леди в белом атласном платье, такая красивая и… такая funeste [1], – добавил он, словно разговаривая с самим собой, и уже громче повторил для миссис Джулапер: – В белом атласном платье и небольшом домашнем чепце с синими лентами, с букетом в руках. Она… вы знаете, кто она?

– Это твоя прабабушка, милый, – ответила миссис Джулапер, опустив глаза. – Очень жаль, что картина испачкана. Слуги в буфетной чуть ли не год ставили ее на стол вместо подноса, мыли на ней стаканы и все такое. Стыд и срам: это самая красивая картина в доме, и лицо у дамы такое нежное, цветущее.

– Смею вас уверить, теперь оно совсем не нежное и не цветущее, – возразил Фельтрэм. – Застывшее, как мрамор, губы тонкие и вырез ноздрей хищный, как у львицы. Помните женщину, что нашли мертвой в ущелье, когда я был ребенком? Говорят, ее цыгане убили. Помните, какое жестокое было у нее лицо?

– Полноте, мастер Филип! Как можно сравнивать нашу добрую красавицу с той гнусной тварью?

– Со временем лица меняются. Впрочем, неважно, как она выглядела. Что меня напугало, так это ее разговоры. Она чего-то хочет от меня. Голос ее звучит у меня в голове, она забирается ко мне в мозг и пытается мною повелевать. Ею владеет одна-единственная мысль, прямая, как луч солнца на озере, – посмотри, мол, что со мной сталось. Помоги мне, Господи!

– Довольно, сэр, прекратите эти нелепые разговоры. Вам просто взгрустнулось оттого, что барин нагрубил, вы пали духом, вот и лезут в голову всякие бредни. Неужто сами не понимаете?

– Никакие бредни мне в голову не лезут. – Фельтрэм бросил на старушку затравленный взгляд. – Вы сами спросили, что мне снится. Пусть хоть весь свет узнает, мне дела нет. Мне снилось, что спускаюсь я по лестнице к озеру и вдруг мне приносят письмо. Напротив Змеиного острова нет никакой лестницы, вы это не хуже меня знаете. – Смех его леденил душу. – Вы говорите, я не в себе. И… и… О боже!.. чего я хочу… миссис Джулапер… так это… я хочу тихо лежать в гробу, обрести покой!

– Напрасно вы так, мастер Филип. Подумайте, сколько у вас в жизни хорошего, и не стоит делать из мухи слона. Что из того, что сэр Бейл иногда показывает характер? Никто, кроме вас, его вспышки близко к сердцу не принимает, разве не видите?

– Да. Осмелюсь сказать, миссис Джулапер, я полагаю, что вы правы. Я часто болтаю глупости, – молвил добрейший Филип Фельтрэм. – Я, видимо, придаю этому слишком большое значение. Постараюсь исправиться. Я его секретарь и хорошо знаю, что мне до него далеко; естественно, он может иногда потерять терпение. Мне нужно быть благоразумнее. Я, видимо, распустил себя, слишком много думаю о неприятностях. Я сам виноват, миссис Джулапер, и винить мне, кроме себя, больше некого.

– Вот это хорошо, теперь вы говорите как умный мальчик. Только я бы не сказала, что вы в чем-то виноваты. Никто тут не виноват: люди всегда время от времени бывают не в духе, это так же неизбежно, как головная боль. Да, не спорю, когда на него находит, он бывает зол и ворчит на всех. Такой уж у него норов. А кто из нас без греха? Нужно быть терпеливым и терпимым, принимать все, что нам на долю выпадает, и радоваться. Выше голову, молодой человек. Помнишь, Филип, я частенько напевала тебе старинную песенку:

Играй, веселись, будь всегда удальцом:

Смешон горемыка с унылым лицом!

Так что сидите спокойно, нечего вскакивать со стула, шагать из угла в угол с руками в карманах да выглядывать в окно, вздыхать да плакать, будто вас черный бык забодал. Сердце разрывается, на вас глядючи. Ой, да вы, поди, голодны, а мне и невдомек. Пойду скажу кухарке, пусть ужин приготовит.

– Нет, миссис Джулапер, я не голоден. О боже, как вы добры! Право, миссис Джулапер, я того не стою. Будь вы даже вполовину так добры, я бы и того не заслуживал. Если бы не вы, я бы давно умер от горя.

– Хватит о смерти, съешьте лучше чего-нибудь горяченького. И выпейте стаканчик пунша, непременно выпейте.

– Право, миссис Джулапер, я больше люблю чай.

– Чай – напиток не для мужчин, тем более не для мужчин с разбитым сердцем. Тут нужен напиток покрепче, такой, чтоб согрел душу, разогнал кровь в жилах и прибавил вам храбрости. Съешьте-ка сначала кусочек цыпленка. Не хотите? Тогда капельку пунша. И не вздумайте отказываться.

Так, преодолевая сопротивление, старушка день за днем утешала Филипа Фельтрэма.

Нигде на свете не найдете вы юноши мягкосердечнее несчастного Фельтрэма, старушки добрее хлопотливой экономки.

Филип Фельтрэм, обычно очень сдержанный, нередко приходил к экономке, чтобы выплакаться. Он жалобно брал старушку за руки, глядя в лицо, и слезы ручьями струились у него по щекам.

– Вы когда-нибудь слыхали о таком несчастье? Хуже, чем мне, никому никогда не бывало! Нет на свете человека несчастнее меня! Вы-то знаете, миссис Джулапер, кто я такой на самом деле. Меня называют Фельтрэмом, но сэр Бейл не хуже меня знает, каково мое настоящее имя. Я Филип Мардайкс. Другой на моем месте давно раззвонил бы на весь свет, заявил о своем имени и фамильных правах – она, эта дама с портрета, всегда мне на ухо жужжит, что я должен так поступить. Но вы-то понимаете, что в этом нет смысла. Моя бабушка была замужем, она была настоящая леди Мардайкс. Представьте только, каково это: знать, что женщину выставили за дверь, а у детей украли имя. О мэм, это невыносимо! Такое снести могу только я… только я… только я!

– Полно, полно, мастер Филип, хватит болтать. Не говорите так, слышите? Вы знаете, что он этого не потерпит. Дело прошлое, и нынче ничего уж доказать нельзя. И знаете что? Не удивлюсь, если окажется, что старик просто обманул бедную женщину. Как бы то ни было, она всерьез считала себя его законной женой. Законники, они где угодно найдут, к чему прицепиться. Возможно, тут и было что-то нечисто, но голову даю на отсечение – она была женщина порядочная. Впрочем, что толку ворошить старые обиды? Что теперь докажешь? Так что, как говорится, оставим покойников в их могилах. Мертвые сраму не имут. А потому бросьте так говорить. Того гляди сболтнете что не надо, а ведь сами знаете: даже у каменных стен есть уши. Покойники, они раньше Судного дня не воскреснут. Оставим все на волю Божью. И, кроме того, не замахивайся, покуда не можешь ударить.

– Замахиваться! О, миссис Джулапер, как вы могли подумать такое! Вы меня плохо знаете, я совсем не это имел в виду. У меня и в мыслях не было замышлять дурное против сэра Бейла. О Небо! Миссис Джулапер, как вы могли подумать такое! Все мои жалобы и слезы происходят единственно от моего дурного характера. Мне не хватает терпения, вот и все. О, миссис Джулапер, как вы могли подумать, что я стану преследовать его по закону или как-то еще! Мне бы хотелось смыть пятно с моего рода и восстановить свое имя, но посягать на его собственность – о нет! Никогда! Такое мне и в голову не приходило, ей-богу! Я не жесток, миссис Джулапер, и не жаден, деньги меня не интересуют. Разве вы сами этого не знаете? Как вы могли подумать, что я подниму руку на человека, чей хлеб ем уже много лет? Да приснись мне такое хоть во сне, я б со стыда сгорел. Скажите мне, что не верите в это, скажите, о миссис Джулапер!