Зеленый свет густел вокруг него, превращаясь в желе. Запах свежего мяса стал плотным и тягучим, он вбивался в легкие при каждом вдохе. Кожа уже не зудела – она сокращалась в мелких, частых, мучительных судорогах.
То, что двигалось за ним, было уже рядом. Олег мог разглядеть серую кучу, которая хрипела, сипела, булькала и плевалась. Ее плотно обволакивала вонь тухлого мяса. А он был в доспехах из аромата свежего.
– Кто ты? – спросил он, удивляясь своей смелости.
– Ф-ф-ф… – простонала куча.
– Кто ты? – повторил он.
То, что двигалось, содрогнулось в пароксизмах рвоты.
– Кто… – начал он.
И тут его челюсть распахнулась. Раззявилась – как у старой деревянной игрушки-щелкунчика. Хрустнули связки, лопнули мышцы – и из его горла к небу рванул огромный мясистый подсолнух.
Олег упал на спину, прямо в море травы и мха.
Подсолнух покачивался над ним – и птицы клевали его семена, осыпая Олега влажной сырой трухой. То, что двигалось за ним, подползло совсем близко, окутав зловонием тухлятины.
– Ф-ф-фдр… – просипело оно. – Н-н-н-н-н-н-нт…. Гр-р-р-р-ргр…
Оно припало к губам Олега и стало пить его слюну. Пить с жадностью, взахлеб, прокусывая губы и язык, мешая слюну с кровью. Пить и пить…
А потом Олег проснулся.
1941
В дебри Митя действительно их завел. Но не сразу. Сначала они пошли по дороге – должна же она куда-то вести? Например, в деревню. Но очень скоро наткнулись на первый перекресток. Указатели на нем были вырваны из земли, таблички выгнуты и искорежены. «Неужели, чтобы врага запутать? – догадался Митя. – Вот это тактика!» Но они-то врагами не были, а вот запутаться – запутались.
Жара не спадала, хотя верхушки деревьев позади них уже цеплялись за солнце, словно пытаясь забросить его за зеленый забор, как за волейбольную сетку.
Из-за этого забора стали теперь все чаще появляться, сыто урча, самолеты – всегда парами, пролетали над головами и исчезали, и если бы не приглушенный грохот, доносившийся с той стороны, и легкая дрожь земли, и тающие в небе дымные борозды, – можно было бы списать все на пару гигантских стрекоз, тихо-мирно промчавшихся по своим делам. Но из-за этих стрекоз Митя решил, что им лучше свернуть в лес.
Хотелось пить. Олег все время жевал что-то зеленое – то пучок травы, то листья с кустов. Рот его стал зеленым – светло-зеленые губы, вокруг которых он размазывал грязно-зеленые потеки. Один раз они набрели на ручеек и упали в него, жадно глотая воду вместе с лесным сором – хвойными иголками, кусочками коры и бересты, с жуками, с землей, – лишь бы разлепить ссохшиеся кишки, смочить пустыню, в которую превратились их внутренности. Хотелось пить носом, ушами, глазами – лишь бы влага проникала в тело – любым путем.
Тогда Мите и пришло в голову, что можно рискнуть и вернуться в лагерь, чтобы позвонить оттуда – маме на работу или хоть в милицию. Ведь прошло уже несколько часов после того, как они наткнулись на следы автобусов – значит, автобусы давно доехали. И значит, мама, не найдя его, переполошилась, да и родители Олега тоже, наверное, поднимут всех на ноги, и за ними отправят кого-нибудь. Или уже отправили! Те приехали в лагерь, но никого не нашли. И как раз сейчас могут возвращаться по дороге в город. Значит, следовало держаться ближе к дороге и двигаться в сторону лагеря – там телефон, вода и, возможно, еда. Митя поделился своими соображениями с Олегом. Тот хотел было накинуться на приятеля, но мысль о еде его остановила, и он снова зарылся в ручей, насколько хватало его глубины, втянул воду, выдохнул пузырями воздух, вынырнул на пол-лица, ухватил рукой молодую березку, еще зеленую – ствол, как стебелек, с тремя листиками, сочными, не тронутыми солнечным жаром, – выдернул с корнем и запихнул в рот.
2019
Наутро, украдкой взглянув в зеркало, он увидел, что зелень поползла по деснам дальше, покрывая слизистую бледно-зеленым слоем, который на зубах отдавал синевой. Олег осторожно потрогал это. На пальцах остались слизь и мох.
Он долго чистил – сначала обычной щеткой, потом электрической – позаимствовал у Марины, – потом прошелся ногтем, соскребая остатки. Десны продолжали отливать зеленым, но если при разговоре не сильно поднимать губы, то не будет видно. Тем более что с людьми он не работает, а в серверной мышам наплевать, как ты выглядишь.
В подъезде пахло строительной пылью, кислыми огурцами и кошачьей мочой. Он быстро сбежал на три пролета вниз, перепрыгивая через ступеньки и хватаясь за перила на поворотах, подпрыгнул на третьем этаже и коснулся кончиками пальцев потолка, покрытого подпалинами и жжеными спичками, – привычка-ритуал, оставшаяся еще со студенчества…
…и столкнулся нос к носу с тетей Зиной – соседкой сверху.
– Изви… – начал он, но его слова потонули в громком, почти ультразвуковом вопле.
Вопила тетя Зина. Вопила, уронив на пол сумки, – что-то разбилось и сейчас растекалось маслянистой лужицей. Вопила, прижав руки к щекам. Вопила, выпучив глаза, в которых плескался жгучий страх.
Олег отшатнулся – в свою очередь ощупывая лицо. Под пальцами что-то чвякнуло – и они погрузились во влажное и склизкое. Запахло мокрой травой и сырым деревом.
1941
До лагеря тем вечером они не дошли. Не дошли даже до шоссе. Пытаясь ориентироваться по солнцу, Митя сильно намудрил с направлением, и все, что они нашли, – заросшая двухколейная лесная дорога, которая привела их на широченный луг. Луг ломился от сочной травы и ждал косарей и Петрова дня. На открытое место они выходить не решились и углубились обратно в лес.
С чемоданом Митя давно и без сожаления расстался, оставив себе лишь полезное – складной нож, теплый свитер и тельняшку для Олега, сообразив, что ночью без солнца они задрогнут. Шорты он сменил на штаны по той же причине, рассудив, что лучше снять лишнее, если будет жарить, чем замерзнуть без одежды, если будет холодрыга.
Однако солнце село раньше, чем он рассчитывал. Некоторое время шли через лес строго на закат, Митя все еще надеялся выйти на шоссе до темноты, но шоссе не было ни видно, ни слышно. Лишь пару раз им слышался гром – то ли далекой грозы, а может, то был грохот взрывов. Олег – даром что всю дорогу болтал без умолку, несмотря на пересохшую глотку, – теперь притих и держался ближе к Митьке, время от времени хватая его за локоть.
Поэтому Митька и не заметил темную кучу на пути. Споткнулся и полетел вперед, вспахивая лбом и носом прелый хвойный ковер. Куча под ним, показалось ему, шевельнулась и то ли взвыла, то ли вздохнула.
Олег тоже споткнулся, но не с таким размахом – у него лишь подогнулись колени, и он качнулся, упав на четвереньки. Но руками тут же нащупал такое, что вскочил как ошпаренный, откинулся назад, больно ударившись копчиком о корни, и шустро отполз, перебирая руками и ногами, как кузнечик.
– Митька! – хриплым шепотом позвал Олег, от страха на всякий случай закрыв глаза – не видишь, значит, нет ничего.
Тьма за закрытыми глазами промолчала.
2019
Из дома он больше не выходил. Позвонил на работу, сказался больным, покорно выслушал злобную тираду начальника. Премии в конце года не будет, да и надбавок в этом месяце можно не ждать. Он молча кивал – будто начальник на том конце линии мог увидеть это – и тер ладонью щеку.
Пять минут назад он соскоблил все, что выросло на его лице – грубые, плотные, острые, покрытые шершавыми усиками ростки. Бритва не взяла их, пришлось взять канцелярский нож. Ростки были жесткими, лезвие несколько раз соскальзывало – и порез тут же раскрывался, как маленький – детский – рот. Странно, но крови не было – лишь несколько бледно-розовых капелек, которые тут же втягивались обратно, словно их всасывал кто-то невидимый – тот, кто гнездился глубоко в Олеге.
Ему показалось, что он стесал все, избавился от мерзкой, колючей, жуткой растительности, что превращала его лицо в зеленую маску, в какой-то сраный экспонат на сраной выставке флоры – ведь он трудился над этим четверть часа! Но сейчас он провел рукой по щеке – и шершавые усики щекотали ладонь.
