Гарем на шагоходе. Том 8 (СИ) - Гремлинов Гриша

А вишенка на торте — персонализированный модуль «Личное пространство», который не просто скрывал местоположение, но и активно издевался над любым, кто пытался его взломать.

С одной стороны, невозможность запеленговать Волка чуточку взбесила лейтенанта. С другой, Лекса почувствовала уважение к Ди-Ди. Этот рыжий гений в комбинезоне действительно заботился о приватности капитана.

«Ладно, Синицына, думай как коп», — сказала она сама себе. — «Забудь про технику, включай мозги».

Куда бы она пошла, если бы хотела побыть одна? В бар. Определённо в бар. В Ходдимире у неё было несколько таких мест — тихих, прокуренных заведений для копов, где можно было молча сидеть с кружкой и переваривать очередной паршивый день.

Но Волк только что сбежал из эпицентра шума, созданного его же командой. Нет, он не пойдёт в бар. Ему нужен покой. Тишина. Уединение.

Ответ очевиден. Море.

Человек, уставший от людей, часто ищет утешения в компании чего-то природного, большого, безразличного. Волны, разбивающиеся о берег, — идеальный саундтрек для самокопания. Но не здесь, не на городском пляже с его туристами и палатками с сахарной ватой.

Лекса развернула карту города. К северу от Бризхейва тянулась скучная, плоская равнина. А вот к югу начинался скалистый горный кряж, обрывающийся прямо в бушующее море.

Это оно. Конечно.

Классический ход для вояки с посттравматическим синдромом и грузом ответственности на плечах. Она почти видела его: сидит на краю скалы, чёрный силуэт на фоне лунной дорожки, в руке бутылка чего-то крепкого, а ветер треплет его пончо.

Он будет смотреть на волны, потому что их ритмичный хаос созвучен тому, что творится у него в душе. Он сильный, он лидер, но такие, как он, сгорают изнутри, если не находят клапан для сброса давления.

И этот клапан — уединение на краю мира.

«Нашла тебя, ковбой», — пробормотала она и уже собралась вызвать аэротакси.

— Эй, куколка! Заблудилась? — голос из тёмной подворотни прозвучал очень многообещающе.

Лекса медленно опустила руку, так и не набрав номер.

Из тени вышли трое.

Один — высокий и тощий, с лицом, усеянным пирсингом.

Второй — приземистый крепыш, чьи руки покрывали дешёвые кибернетические импланты.

Третий, явно лидер, был одет в потрёпанную кожаную куртку и криво ухмылялся, демонстрируя пару золотых зубов.

— Мы тебя видели, — сказал лидер, обходя её по кругу. — В новостях. На пляже. Убойный волейбол, а? У тебя неплохой бросок.

— Чего вам надо? — голос Лексы был ровным и усталым. Она уже знала, чего им надо.

— Мы тебя узнали, — продолжил бандит, игнорируя её вопрос. — Ты же Лекса Синицына. Железная дочь Контртеррористического управления Ходдимира. Гроза преступного мира и всё такое. У нас тут, в Бризхейве, о тебе легенды ходят.

— Я в отпуске, — коротко бросила Лекса.

— Да что ты? — гоготнул крепыш. — А перчаточки твои тоже в отпуске? Мы тут поспорили. Сказали, что ты без них — просто девчонка. Хотим проверить.

Лекса глубоко, очень глубоко вздохнула.

Тот самый вздох, который она издавала сотни раз за свою карьеру. Вздох, который означал: «Серьёзно? Опять? Ну почему именно сегодня, когда у меня и так дел по горло?».

За годы службы в полиции всякая мелкая и крупная шваль пыталась отобрать у неё силовые перчатки. Одни хотели их продать, другие — использовать сами, третьи — просто из бахвальства. Исход всегда был один и тот же.

— Ребята, — сказала она с искренней усталостью в голосе. — У меня был очень длинный день. Мой капитан сбежал, мои коллеги — сумасшедшие, одна из них поит свою домашнюю зверушку мазутом. Я сильно не в настроении. Просто идите своей дорогой.

— А мы думаем, это ты пойдёшь нашей, — ухмыльнулся лидер и сделал шаг вперёд.

Ответ всегда один.

Лекса медленно подняла руки. Лампочки на костяшках её перчаток вспыхнули мягким, голубым светом. Воздух вокруг её кулаков задрожал и наполнился тихим, но отчётливым, нарастающим писком заряжающихся высоковольтных конденсаторов.

— Вы, парни, — сказала она, — действительно никогда не учитесь.

Оружие неприятно оттягивало плащ.

Два дешёвых пистолета-пулемёта и граната, которая кукарекает.

Это арсенал не для мести, а для циркового представления.

Моника сжала кулаки, её красная чешуйчатая кожа натянулась на костяшках.

Холодная ярость, её верный спутник, придавала ей сил.

Она сделает то, что должна, даже с этим мусором. Но сначала нужно найти второго участника их дуэта мстителей.

Моника включила коммуникатор и нажала на единственную кнопку быстрого вызова.

Последовала серия долгих, раздражающих гудков.

Наконец, на том конце ответили.

— А-ал-ло? — раздался в динамике тягучий, заплетающийся голос Змея. Фоном шумела какая-то музыка и неразборчивый гул голосов.

Моника закрыла глаза, мысленно досчитав до десяти.

Змей пьян. Конечно, он пьян.

Она поручила ему одно простое задание — следить за целью. А он вместо этого решил устроить дегустацию местных сортов пива.

— Змей, это я, — её голос стал холодным и острым, как осколок льда. — Докладывай. Где ты?

— Мо-о-оника! — радостно протянул он. — А я… я тут… веду разведку! Да! Внедряюсь, так сказать, в местную среду. Собираю… информацию.

— Ты напился, — констатировала она.

— Я ни капли! — с возмущением ответил Змей, и в этот момент на фоне что-то с грохотом упало, и он добавил: — Это не я. Это стул. Он тоже… устал. Я следил за ними! Честно! Я почти их достал! У меня был план! Шикарный! С пирожными!

— Где ты, Змей? — перебила она его бессвязный лепет.

— Я… в этом… в очень конспиративном месте! Называется… «Засоленный трюм». Тут все свои.

Моника знала это название. Так именовали самую дешёвую и грязную портовую забегаловку в Бризхейве. Место, куда даже крысы заходили с опаской.

— Не двигайся, — приказала она и отключилась.

«Засоленный трюм» полностью оправдывал своё название.

Воздух внутри был густым и влажным, он пах прокисшим пивом, дешёвым табаком, солёной рыбой и отчаянием.

Тусклые лампы едва освещали маленькие, липкие столики, за которыми сидели самые колоритные отбросы портового общества.

Моника без труда нашла свою цель.

Змей сидел в самом дальнем углу, обняв кружку с чем-то мутно-зелёным.

Он оживлённо жестикулировал и что-то рассказывал своим собутыльникам — двум глублякам. Их бледно-зелёная кожа лоснилась от влаги, а короткие, толстые щупальца на подбородках подрагивали и шевелились в такт разговору.

— … и я ему говорю, Волк, ты за это заплатишь! — вещал Змей, ударяя кулаком по столу так, что зелёная жижа в его кружке плескалась через край. — Он отнял у меня всё! Мою честь! Мой статус! Мою банду! Мы были королями дорог! Ни один Цверг не мог проехать без нашего разрешения! А он… он просто взял и всё уничтожил!

Глубляки сочувственно перебирали щупальцами и кивали.

— Да, брат, дела, — пробулькал один из них голосом, похожим на звук воды в засорившейся раковине.

— Он лишил меня авторитета! — не унимался Змей. — Меня, Змея, уважала вся братва! А теперь… теперь я никто! Он даже самоуважение моё растоптал! Вы представляете⁈ — он наклонился к ним поближе, понизив голос до пьяного шёпота. — Мне пришлось сегодня… переодеться в костюм плюшевого аллигота! Я ходил по пляжу в костюме аллигота! С подносом! И всё зря!

Глубляки уставились на него большими, немигающими глазами. Затем один из них не выдержал и издал сдавленный смешок, который быстро перерос в булькающий хохот. Второй тут же его поддержал. Они смеялись, их щупальца тряслись, а головы колыхались.

— Прости, друг, — отсмеявшись, сказал первый. — Но это… это сильно. Аллигот, значит.

— И что самое паршивое, — трагически вздохнул Змей, допивая свою кружку. — Он даже человеческий облик у меня отнял. Я ведь был человеком! ЧЕ-ЛО-ВЕ-КОМ! А теперь вот… — он тыкнул пальцем в свою зелёную чешую. — Мутация, будь она проклята.