Археологи против пришельцев (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович

Она хмыкнула, но уголки губ дрогнули в улыбке.

— Неплохой план. Только учти, если мы застрянем, я первая вырежу на твоей могильной плите: «Здесь покоится Егор, павший жертвой собственной бравады».

— Что потом? — поинтересовался я.

— А потом раскопаю твой скелет, чтобы изучить, почему такие, как ты, вечно думают, что могут справиться со всем.

Я криво усмехнулся, не оборачиваясь. Её слова были как укусы скорпиона — мелкие, но ядовитые. Однако моя броня была выкована в куда более жёстких условиях, чем её сарказм.

— Слушай, Стелла, если ты меня раскопаешь, то найдёшь только ржавый болт вместо сердца и пару мозолей вместо души. Могильную плиту я сам себе выточу, если что. Но давай начистоту: ты правда веришь, что в этой пустыне откопаешь что-то, кроме очередной порции песка и разочарования?

Она повернулась ко мне, и её взгляд ударил, как хлыст.

— А ты правда считаешь, что твой цинизм — это и есть высшая мудрость? Я ищу ответы, Егор. Не сокровища, не признание. Ответы на вопросы, которые человечество забыло задать. Потому что, Егор, такие как ты бегут вперёд и тащат человечество за собой, не давая осмыслить пройденный путь. А ты? Зачем ты здесь? Доказать что-то самому себе? Или сбежать от своей внутренней пустыни, которая, кажется, куда больше этой?

Я сжал челюсть так, что зубы скрипнули, но не показал виду, что её слова попали в цель. Вместо этого я лишь хмыкнул, глядя на серую ленту дороги, извивающуюся впереди, как змея.

— Может, и сбежать. А может, мне просто любопытно, до какого края твой фанатизм тебя доведёт. Так что, если что, держись меня. Вдруг твой личный Ктулху и правда вылезет из-под песка, чтоб пожать тебе ручку. У меня монтировка есть…

Она рассмеялась. Коротко, резко, словно треснул надломленный валун. В этом смехе не было ни грамма тепла — только вызов, острый, как наконечник копья.

— О, Егор, если мой Ктулху выползет, я сама с ним разберусь. А ты будешь только обузой, как ржавый якорь на утлой лодчонке. Лучше молись, чтобы твой джип не сдох посреди пустыни. Потому что я не из тех, кто будет ждать, пока ты чинишь свою уязвлённую мужскую гордость.

Я промолчал, только руль стиснул покрепче. Мы ехали дальше, вглубь пустыни, где время словно застыло, как в гробнице, запечатанной навеки. Машина тряслась по выжженной земле, а я думал, что эта экспедиция, возможно, не просто бесполезная трата времени на поиски старых черепков. В воздухе висело что-то тяжёлое, почти осязаемое, как предчувствие бури. Или как тень старого проклятья, которое только и ждёт, чтобы его потревожили.

Стелла, сидящая рядом, была не просто учёной. Не просто женщиной с ядовитым языком. Она была ключом. Ключом к чему-то, что могло либо возвысить нас до небес, либо низвергнуть в бездну, из которой нет возврата. И я, чёрт меня дери, был готов рискнуть всем, лишь бы узнать, что это такое. Потому что в самой глубине моей циничной, потёртой жизнью души я понимал, что существовать без движения вперёд и риска — это просто медленное гниение в собственной шкуре. И если мне суждено сгинуть, то пусть это будет здесь, в раскалённых песках, рядом с женщиной, чьи тайны манят меня. Егор Клюквин, пока просто постарается не облажаться, а там посмотрим.

Пустыня впереди молчала и плавила воздух. Отчего-то мне казалось, что это молчание не имеет с покоем ничего общего.

Глава 3

Сердце Змея

Я стоял на краю раскопа, и воздух здесь был тяжёлым, как непролитая слеза или последнее проклятие умирающего. Песок под подошвами моих крепхих ботинок скрипел так, будто я ходил по перемолотым костям целой цивилизации. Солнце, висевшее над Западной пустыней, казалось анемичным, больным — тусклый, выцветший диск, будто некий небесный вампир уже высосал из него всю жизненную силу, оставив лишь холодный, мертвенный свет. Мы зашли далеко. Экспедиция вторглась в область, не отмеченную ни на одной археологической карте, в белое пятно. Как рассказала Стелла, недавно спутниковая съёмка показала, что в этом районе пески обнажили группу строений. Предположительно древних. Уж и не знаю почему, но навигаторы здесь точно сходили с ума. Пришлось ориентироваться по картам, спутниковым снимкам и обычному магнитному компасу. Учёные долго цокали языками вчера вечером и говорили, что существование этих руин делало все учебники по истории, годными лишь на растопку.

Циклопические чёрные монолиты, словно зубы доисторического Левиафана, торчали из песка. Каждый камень был испещрён барельефами. Нечестивая хроника, застывшая в камне: люди с головами ящеров, звёздные карты, от вида которых вестибулярный аппарат бился в истерике, и омерзительные сцены жертвоприношений, где толпы поклонялись чему-то безымянному, чему лучше бы вечно спать в могиле. Атмосфера здесь давила на плечи, как гранитная плита. Казалось, даже время здесь свернулось в узел и застыло в первобытном ужасе.

Я закончил свою возню с джипами — моя собственная маленькая молитва богам внутреннего сгорания и дизельного топлива. Проверил масло, подтянул пару гаек, чтобы эта ржавая рухлядь не решила преставиться посреди пустыни. Руки были в грязи и смазке — привычное состояние, мой якорь в реальности. Крупный, молчаливый, я всегда был аватаром здравого смысла в этом театре абсурда. Человек дела. Мне не нужна была ни компания, ни похвала. Но со Стеллой всё иначе… эта женщина тянула меня к себе, как чёрная дыра. Дело было не в красоте, хотя её лицо цепляло взгляд. Нет. Меня гипнотизировала её одержимость, этот фанатичный, почти безумный огонь в её взгляде, когда она говорила о своих мёртвых тайнах.

Взяв флягу с водой, я спустился в раскоп, к небольшой камере, которую её аспиранты-землеройки расчистили пару часов назад. Песок осыпался под ногами, а тени от нечестивых камней ложились на землю, как когтистые лапы. Внутри, в полумраке, пахнущем пылью и жарой, стояла Стелла. Её фигура — тонкая, но упругая, как тетива натянутого лука — склонилась над каменным пьедесталом. Под её изящными пальцами пианистки был не золотой идол и не инкрустированный кубок, а нечто одновременно отвратительное и завораживающее. Чёрный камень неправильной формы, цвета застывшей ночи, испещрённый жилками, похожими на капилляры, по которым, казалось, течёт сама энтропия. Даже в тусклом свете казалось, что он дышит, пульсирует в нечеловеческом ритме. От одного его вида по спине пробежал холодок, какой бывает, когда заглядываешь в открытую могилу.

— Это «Сердце Апопа»!, — произнесла она, заметив меня. — Невероятно…

Её низкий, с хрипотцой голос прозвучал в тишине гробницы, как заклинание.

— Какая ещё попа? — я прищурился, разглядывая упругий зад склонившейся девушки. — Стелла, я тебе воды принёс. Будешь?

Она тяжело вздохнула, бросив на меня взгляд, полный привычного раздражения, но в его глубине я уловил тень улыбки.

— Апоп. В египетской мифологии — Изначальный Змей. Воплощённый Хаос. Вечный враг миропорядка и бога солнца Ра. Его миссия — поглотить свет и ввергнуть всё сущее в первозданную тьму. Он — собирательный образ всех врагов бытия.

Я хмыкнул, скрестив руки на груди. Камень, прямо сказать, не впечатлял.

— По мне, так это не на сердце похоже. Скорее, на окаменевшую раковую опухоль…

Она едва заметно качнула головой, её губы сжались в тонкую линию, но она продолжила, проигнорировав мой выпад. Она была в своём мире.

— Он не целый. Здесь отсутствует примерно четверть. Но даже в таком виде… это переворот. Конец всей известной нам истории.

Я обвёл взглядом камеру. Тесное, душное пространство. В углу лежала небольшая горка песка, будто кто-то в спешке пытался что-то засыпать. Инстинкт, отточенный годами недоверия к миру, дёрнул меня подойти. Я смахнул песок ладонью, и под ним обнаружился ещё один осколок этого проклятого камня. Такой же угольно-чёрный, с такими же зловещими ртутными прожилками. Пока я его разглядывал, Стелла продолжала вещать, её голос наполнял гробницу, как эхо из другого мира.