Мы вошли в первую палату.
— Пациент Фудзивара-сан, шестьдесят четыре года, — начал четко докладывать Савамура, заглядывая в планшет. — Поступил три дня назад. Диагноз: нестабильная стенокардия. Проведена коронарография, выявлен стеноз передней межжелудочковой артерии. Поставлен стент с лекарственным покрытием. Послеоперационный период без осложнений, показатели стабильны.
Мей кивнула, бегло просмотрела кардиограмму, висевшую у кровати. А затем, к полнейшему изумлению всех, повернулась не к Савамуре, не к Инуи, а прямо ко мне.
— Херовато-сан, — ее голос прозвучал как щелчок хлыста. — Напомните всем присутствующим, что такое нестабильная стенокардия.
В палате повисла тишина. Все уставились на меня. Я видел недоумение на лице Савамуры, любопытство в глазах Нишинои и ледяное спокойствие в зрачках Мей. Она хотела либо унизить меня, если я не отвечу, либо… что?
— Нестабильная стенокардия, — начал я, и мой голос, к моему собственному удивлению, прозвучал ровно и уверенно, — это, по сути, предынфарктное состояние. Боль возникает внезапно, в покое, длится дольше и хуже снимается нитроглицерином. Это сигнал о том, что атеросклеротическая бляшка в сосуде стала «активной», на ней образуется тромб, и до полного инфаркта остался один шаг.
Я закончил и посмотрел ей прямо в глаза. Она выдержала мой взгляд, и на ее губах не дрогнул ни один мускул.
— Хорошо, — холодно констатировала она. — Раз вы так хорошо разбираетесь в теории, Херовато-сан, этот пациент теперь ваш. Будете лично контролировать его антитромбоцитарную терапию и следить за динамикой. Заполните все необходимые бумаги.
Она развернулась и направилась к следующей койке. Снова доклад Савамуры. И снова вопрос ко мне.
— Херовато-сан. У пациента после операции развилась фибрилляция предсердий. Каковы наши первоочередные задачи?
— Первое — контроль частоты сердечных сокращений, чтобы не допустить тахисистолии и сердечной недостаточности. Второе — антикоагулянтная терапия для профилактики тромбоэмболических осложнений, в частности, инсульта. И третье — решение вопроса о восстановлении синусового ритма, если это целесообразно и безопасно для данного пациента.
— Достаточно точно, — кивнула Мей. — Этот пациент тоже ваш. Проследите, чтобы ему рассчитали баллы по шкале CHA₂DS₂-VASc и HAS-BLED. И лично проконтролируйте подбор дозы варфарина.
Мои брови поползли вверх. Опять?
Мы подошли к следующей койке.
— Пациент Ивамото-сан, шестьдесят восемь лет, — начал Савамура, его голос был чуть напряженным. — Длительная персистирующая форма фибрилляции предсердий на фоне митрального стеноза. Планируется протезирование митрального клапана.
Мей кивнула, пролистав историю болезни.
— Помимо клапана, что еще мы можем предложить этому пациенту, Херовато-сан? — снова обратилась она ко мне, игнорируя всех остальных.
Я вздохнул.
— Мы можем провести ему одномоментно процедуру «Лабиринт», — ответил я.
— Поясните, — ее тон не изменился.
«Знаешь-ка, Мей. Задрался я тут тебе определения рассказывать, — подумал я. — Я объясню так, как объяснил бы это дяде Васе-трактористу. Не понравится — спрашивай других».
— Представьте, что предсердия — это большая комната, — начал я, обращаясь ко всем, а не только к ней. — А электрические импульсы, которые заставляют сердце биться, — это кучка пьяных, дезориентированных работяг, которые бегают по этой комнате в хаотичном порядке, натыкаясь на стены и друг на друга. В итоге — полный бардак и никакой нормальной работы. Процедура «Лабиринт» — это когда врачи берут на себя роль некого архитектора и строят в этой комнате стены и коридоры. Хирург делает несколько точных надрезов или прижиганий, создавая настоящий лабиринт, из которого есть только один правильный выход. В итоге наши пьяные работяги-импульсы вынуждены двигаться по строго заданному маршруту, и хаос прекращается. Сердце начинает биться ровно.
Я закончил и посмотрел на нее. На ее лице на долю секунды промелькнуло что-то похожее на удивление. Она явно ожидала очередного сухого ответа. Инуи за моей спиной недовольно кашлянул, видимо, считая мое объяснение антинаучным.
— Оригинальная интерпретация, — наконец произнесла Мей. — Раз вы так образно мыслите, Херовато-сан, то подготовите к завтрашнему утреннему совещанию полную презентацию по всем современным модификациям процедуры «Лабиринт». С обзором литературы за последние пять лет.
Да ну! Она точно издевается.
Мы подошли к следующей койке, я уже даже спрятался за рядом стоящим Нишиноей. Савамура начал доклад:
— Пациентка Маруяма-сан, тридцать два года. Диагноз: инфекционный эндокардит аортального клапана. Получает массивную антибактериальную терапию, но на контрольном ЭхоКГ — нарастание вегетаций и формирование абсцесса корня аорты.
Мей повернулась ко мне. Ее глаза хищно блеснули.
— Херовато-сан. Ваши предложения по дальнейшей тактике ведения.
И тут я понял. Она не просто меня проверяла. Она хотела меня завалить работой. Чтобы я сдался, нажаловался и перевелся обратно. Я посмотрел ей в глаза. Меня так легко не надурить, профессор.
— Я не знаю, Мей-сенсей, — сказал я спокойно.
В коридоре стало так тихо, что было слышно, как за окном пролетела муха. Мей приподняла одну изящную бровь. Нишиноя… бедный, добрый Нишиноя, видимо, решил, что нужно меня выручать, и решил броситься на амбразуру.
— Н-но… это же… — выпалил он. — Нужно срочное хирургическое вмешательство! Промедление приведет к сепсису и полиорганной недостаточности.
Он выпалил это на одном дыхании, покраснев от усердия, и с гордостью посмотрел на меня, мол, вот, братец, я тебя спас. Мей медленно перевела свой холодный взгляд на него.
— Правильно, Нишиноя-сан, — ее голос был обманчиво мягок. — Абсолютно правильно. Я рада, что хоть кто-то в этой группе не прогуливал лекции.
Нишиноя расплылся в счастливой улыбке. Он бросил на меня торжествующий взгляд. А потом Мей добавила:
— Эта пациентка — ваша.
Улыбка на лице Рю замерла, а потом медленно, очень медленно начала сползать, как подтаявшее мороженое. Он смотрел то на Мей, то на меня, и в его глазах плескалось абсолютное, кристально чистое непонимание.
— Моя? — пискнул он, и его голос был похож на скрип несмазанной двери.
— Да, ваша, — подтвердила Мей, и в ее глазах блеснул холодный огонек триумфа. — Раз уж Херовато-сан не знает, что делать, придется вам взять на себя ответственность. Готовьте ее к операции. И чтобы к обеду на моем столе лежал полный предоперационный эпикриз.
Она развернулась и пошла к следующей палате. А Нишиноя остался стоять, как соляной столб, глядя мне вслед с выражением лица, которое было смесью ужаса, предательства и запоздалого осознания. Мы прошли мимо еще нескольких палат, где Мей бегло просматривала карты и задавала короткие, точные вопросы, но уже не мне.
Мей, закончив с последним «активным» пациентом, бросила на папку в руках медсестры короткий взгляд и уже собиралась объявить обход законченным, проигнорировав остальные койки, стоящие чуть поотдаль.
— А что с этими пациентами? — не выдержал я.
Мей медленно остановилась, но не обернулась. На секунду мне показалось, что она просто проигнорирует меня. Но затем она медленно, очень медленно повернула голову, и ее холодный взгляд впился в меня.
— Савамура-сан, — ее голос был спокоен. — Почему эти пациенты до сих пор находятся в нашем отделении? Я распорядилась перевести их еще на прошлой неделе.
Савамура шагнул вперед, и на его лице отразилась неловкость.
— Мей-сенсей, мы говорили с их семьями, — начал он, явно чувствуя себя неуютно. — Они… они отказываются.
Мей выслушала его, и ее губы скривились в едва заметной, презрительной усмешке.
— Чудо? — переспросила она, и в ее голосе прозвучал чистый, незамутненный цинизм. — Чудеса — это для сказок и дешевых сериалов. У этих пациентов нет шансов. Их тела поддерживаются исключительно аппаратурой.
Она сделала паузу, обведя взглядом наши растерянные лица.
