— До конца недели чтобы их перевели. Найдите слова, убедите родственников. Скажите им, что мы не можем тратить драгоценные ресурсы и койко-места на тех, кому уже ничем не помочь, когда в коридоре ждут те, кого еще можно спасти. Это неэффективно. И жестоко по отношению к живым.
Она уже собиралась уйти, но тут ее взгляд снова наткнулся на меня. Она видела несогласие, которое я даже не пытался скрыть. Мей сделала несколько шагов ко мне, остановившись так близко, что я мог разглядеть золотистые искорки в ее темных, как омут, глазах.
— Вы чем-то недовольны, ординатор Херовато? — тихо спросила она.
Я молчал. Что я мог ей сказать? Что она неправа? Что даже у безнадежных есть право на уважение и надежду их близких? Это прозвучало бы как наивный лепет идеалиста.
— Позвольте, я вам кое-что объясню, — продолжила Мей. — В этом мире, Херовато, есть только два типа пациентов. «Пациенты, которых я спасла» и «пациенты, которых не спасу даже я». Третьего не дано.
Она смотрела мне прямо в душу, и в ее взгляде была не жестокость, а какая-то страшная, выстраданная усталость. Усталость бога, который слишком хорошо знает пределы своих возможностей.
— Наша работа — это война. Война с ограниченными ресурсами: временем, койками, силами. И в этой войне мы должны быть прагматиками. Мы не можем позволить себе роскошь гоняться за мертвецами, когда вокруг нас умирают живые. Наш долг — спасать тех, у кого есть шанс. А сентиментальность, — она криво усмехнулась, — оставьте для мелодрам. Здесь ей не место.
Она развернулась и пошла прочь по коридору, ее каблуки отбивали по полу четкий, безжалостный ритм. Я смотрел ей вслед, и во мне боролись два чувства. Я понимал ее логику. Но я не мог с ней согласиться. Потому что для меня каждый пациент, даже самый безнадежный, был не просто койко-местом. Он был чьим-то отцом, мужем, сыном. И его жизнь, даже угасающая, имела ценность.
___________________________________________________
Справка:
Нестабильная стенокардия — состояние перед инфарктом, когда боль в груди становится более частой, сильной и непредсказуемой. Сердце кричит о помощи, прежде чем совсем отчаяться.
Коронарография — инвазивная процедура, при которой в кровеносные сосуды сердца вводится контрастное вещество для их визуализации.
Стеноз передней межжелудочковой артерии — сужение одной из главных артерий сердца, что ограничивает приток крови к сердечной мышце.
Антитромбоцитарная терапия — лечение, направленное на предотвращение образования тромбов в крови. Чтобы кровь не «сворачивалась» раньше времени.
Фибрилляция предсердий — нарушение сердечного ритма, при котором предсердия бьются нерегулярно и часто.
Тахисистолия — учащенное и нерегулярное сердцебиение.
Тромбоэмболические осложнения — проблемы, возникающие из-за оторвавшихся тромбов, которые могут закупорить сосуды в других частях тела.
Синусовый ритм — нормальный, регулярный сердечный ритм, который задается синусовым узлом.
Шкала CHA₂DS₂-VASc и HAS-BLED — системы подсчета баллов для оценки риска инсульта и кровотечений у пациентов с фибрилляцией предсердий. Помогают понять, кому "светит" инфаркт, а кому "светит" кровотечение.
Варфарин — лекарство, снижающее свертываемость крови, используемое для профилактики тромбов.
Митральный стеноз — сужение митрального клапана сердца, которое затрудняет проток крови из левого предсердия в левый желудочек.
Процедура «Лабиринт» — хирургическое лечение фибрилляции предсердий, при котором хирург создает "лабиринт" из рубцовой ткани в предсердиях, чтобы направить электрические импульсы по правильному пути.
Инфекционный эндокардит аортального клапана — воспаление внутренней оболочки аортального клапана, вызванное инфекцией.
ЭхоКГ (Эхокардиография) — ультразвуковое исследование сердца.
Абсцесс корня аорты — гнойное воспаление в области основания аорты, вызванное инфекцией.
Сепсис — тяжелое, угрожающее жизни состояние, вызванное неконтролируемой реакцией организма на инфекцию.
Предоперационный эпикриз — краткое изложение истории болезни пациента, результатов обследований и обоснование необходимости операции. Документ, который суммирует все, что нужно знать об операции, чтобы хирург не оперировал вслепую.
Глава 30
Наша "официальная" война с Мей началась с пустяка. С обычного канцелярского степлера. Это казалось абсудрным, что в одной из самых престижных клиник столицы был всего один степлер. Один на всю ординаторскую. И, как правило, он обитал на столе у Инуи, потому что только Инуи был достаточно организован, чтобы помнить, куда его положил.
В тот день мне нужно было срочно скрепить кипу анализов для выписки. Я подошел к столу Инуи. Степлера не было.
— Инуи, где степлер, не знаешь? — спросил я.
— Мей-сенсей забрала его час назад, — ответил тот, не отрываясь от книги. — Сказала, что ее сломался.
Я вздохнул и побрел к ее кабинету. Дверь была приоткрыта. Мей сидела за своим идеальным столом и методично скрепляла какие-то отчеты.
— Мей-сенсей, простите, что отвлекаю, — начал я. — Не могли бы вы одолжить степлер на пару минут?
Она подняла на меня свой холодный взгляд.
— Херовато-сан, вы отвлекаете меня от важной работы из-за канцелярской принадлежности. Это неэффективно. У вас должен быть свой.
— У нас в отделении он всего один, — развел я руками. — И он сейчас у вас.
— Значит, это проблема организации рабочего процесса в вашем коллективе, — отрезала она. — Я занята.
Она снова уткнулась в свои бумаги, давая понять, что аудиенция окончена. Я постоял секунду, чувствуя, как во мне закипает праведный гнев. Разве я виноват в том, что в этой чертовой больнице с оборудованием на миллиарды долларов всего один несчастный степлер?
— Мей-сенсей, — сказал я твердо. — Согласно последним исследованиям в области эргономики труда, отсутствие необходимого инвентаря на рабочем месте снижает производительность на 15% и повышает уровень стресса у сотрудников на 23%. Ваш отказ выдать мне степлер можно расценивать как акт саботажа, подрывающий эффективность работы всего отделения.
Она медленно подняла голову. В ее глазах блеснул опасный огонек.
— Вы цитируете мне исследования по эргономике, Херовато-сан?
— Я просто апеллирую к вашей же логике эффективности, — невозмутимо ответил я. — Отдать мне степлер на две минуты — это быстро и эффективно. Спорить со мной — пустая трата времени и ресурсов.
Мы смотрели друг на друга в полной тишине. Затем она, не говоря ни слова, взяла степлер и с легким стуком положила его на край стола.
— Две минуты, — процедила она.
Я взял степлер, скрепил свои бумаги, вернулся и так же молча положил его на место.
— Спасибо, — сказал я и вышел, чувствуя себя так, будто только что выиграл олимпийское золото. Один-ноль.
Через пару дней, на утреннем обходе, настал ее черед для реванша. Мы стояли у кровати пациента после сложной операции на легком. Я докладывал о его состоянии.
— …динамика положительная, дренаж работает, показатели в норме. Назначена дыхательная гимнастика.
— Херовато-сан, — прервала меня Мей. — Вы осматривали послеоперационный шов сегодня утром?
— Да, Мей-сенсей. Шов сухой, чистый, без признаков воспаления.
— А повязку вы меняли лично?
— Нет, это делала дежурная медсестра, — ответил я.
И тут Мей нанесла свой удар.
— Ясно, — протянула она. — То есть, вы, лечащий врач, доверили оценку самой важной зоны медсестре и даже не удосужились лично убедиться в отсутствии проблем? А если там гематома? А если начинается расхождение краев раны? Вы будете узнавать об этом из рапорта медсестры? Это халатность, Херовато-сан. Крайне неэффективный подход к ведению пациента.
Она сказала это ровным, почти безразличным тоном, но так, чтобы слышали все. Остальные ординаторы потупили взгляды. Я молчал. Формально я должен был лично осмотреть шов при перевязке. Но на практике это часто делали опытные сестры, и все было в порядке. Но она использовала этот мелкий недочет, чтобы публично меня уколоть.
