Хана: «Братец, ты там хоть носки чистые надел?».
Я усмехнулся. Они никогда не упустит шанса съязвить. Я быстро напечатал ответ, стараясь, чтобы пальцы попадали по нужным буквам.
Я: «Нет, хожу в грязных, чтобы ко мне лишний раз не подходили. Лучше скажи: чего не спишь?».
Хана: «Да тут Карупин, видимо, влюбился в кошку соседей и уже с утра распевает такие сиринады, что вянут не только цветы, но и мои уши. Плейбой хренов!»
Я весело хмыкнул. Так, долг перед семьей выполнен, можно приступать к долгу перед человечеством. Я кое-как натянул на себя вчерашнюю одежду, которая, кажется, за ночь успела обидеться на меня и помяться в самых неожиданных местах, и поплелся на работу.
Дорога до больницы была недолгой. Люди, спешащие на работу, были похожи на муравьев, каждый из которых знал свой маршрут. Я шел, засунув руки в карманы, и размышлял. Размышлял о том, что этот сон, или кома, или что бы это ни было, затягивается. И что самое страшное — я начинал к нему привыкать. И это пугало. Пугало, потому что где-то там, в другой реальности, лежал на больничной койке профессор Шпаков. А я здесь, играю в доктора в чужом теле, в чужой стране.
Я уже почти подошел к больнице, когда мой философский настрой был грубо прерван. Сначала я услышал звук. Низкий рокочущий гул, который не спутаешь ни с чем. Это был звук дорогого, мощного двигателя. А затем, из-за поворота, выплыл он. Автомобиль.
Это был не просто автомобиль. Ярко-красный, цвета спелой, налившейся солнцем вишни, он блестел на утреннем солнце так, что глазам становилось больно. Я не особо разбирался в машинах, но даже мне было понятно, что эта тачка стоит, как годовой бюджет моей старой больницы вместе с главврачом и его честно заработанной дачей.
Машина бесшумно подкатила к главному входу, на парковку, предназначенную исключительно для руководства, и замерла. Дверь, взмахнув вверх, открылась. И на асфальт ступила нога в изящной черной туфельке на тонкой, как игла, шпильке. А затем появилась и она сама.
Мей Теруми.
На ней был идеально скроенный черный брючный костюм, который сидел на ней так, словно его шили на заказ лучшие миланские портные. Строгий, но с какой-то дьявольской элегантностью, он подчеркивал каждый изгиб ее фигуры, не показывая при этом ничего лишнего. Под пиджаком виднелся краешек белоснежной шелковой блузки. Лицо скрывали большие темные очки в стильной оправе, а в руке она держала небольшую кожаную сумочку.
Она захлопнула дверь, и машина тихо пискнула, становясь на сигнализацию. А затем она пошла. Спина прямая, как струна, подбородок чуть приподнят. Ее бедра плавно покачивались в такт шагам.
Вздохнув, я тоже направился ко входу. И, разумеется, по закону вселенской подлости, когда я подошел к лифтам, она стояла там. Одна. Я встал в паре метров от нее, делая вид, что увлеченно изучаю трещину на потолке.
Лифт прибыл. Двери с тихим шипением разъехались. Она вошла первой. Я, помедлив секунду, вошел следом. Двери закрылись, отрезая нас от остального мира. Мы остались вдвоем в этой зеркальной коробке, которая медленно ползла вверх. Я видел ее отражение в полированной стене. Она стояла, глядя прямо перед собой, и ее лицо было непроницаемой маской.
«И что делать? — лихорадочно соображал мой мозг. — Молчать? Это будет выглядеть глупо. Поздороваться? Она меня в прошлый раз смешала с грязью, назвав подхалимом на поводке».
Нет. Я не школьник, чтобы робеть перед ней. В конце концов, я спас человека, а не украл у нее кошелек.
Я откашлялся.
— Доброе утро, Мей-сенсей.
Она не повернула головы. Лишь ее отражение в зеркальной стене едва заметно дернулось.
— Доброе утро, Херовато-сан, — ответила она, и ее голос был таким же ровным и холодным, как лед.
Лифт остановился. Шестой этаж. Двери открылись.
– Всего доброго, – бросил я уже на выходе, чисто автоматически.
– Удачного дня, – последовал такой же автоматический, холодноватый ответ из глубины лифта.
Мей пошла по коридору в сторону своего кабинета, я пошел в другую — в ординаторскую. И почему-то мне показалось, что в ее последней фразе прозвучала едва уловимая нотка… иронии? А может, мне просто показалось.
Я покачал головой и пошел в ординаторскую. Савамура и Инуи уже были там.
— Как спалось? — спросил Савамура, не отрываясь от планшета.
— Как убитому, — честно ответил я, доставая из шкафчика свой комплект формы.
— Логично, — раздался с угла безэмоциональный голос Инуи. — После интоксикации этанолом организм впадает в состояние, близкое к анабиозу, для восстановления гомеостаза. Учитывая твою массу тела и предположительное количество выпитого, фаза глубокого сна должна была составить не менее шести часов. Ты уложился в норму.
Я посмотрел на его макушку, торчащую из-за книг.
— Спасибо за консультацию, Инуи-сан. Я уж было начал волноваться, что умираю, — съязвил я, переодеваясь. — Ты, случайно, счет мне не выставишь?
— Консультация стоит пять тысяч иен, — так же невозмутимо ответил он. — Можешь положить на стол.
Савамура прыснул со смеху. Я только хмыкнул и затянул тесемки на штанах. Свежая, накрахмаленная форма приятно холодила кожу. И в этот самый момент дверь ординаторской распахнулась с такой силой, будто в нее врезался носорог на скейтборде. На пороге, тяжело дыша, появился Нишиноя. Его волосы стояли дыбом, на щеке все еще красовался красный след от подушки, а глаза были полны вселенской паники.
— Уф… еле успел… — выдохнул он, сгибаясь пополам и упираясь руками в колени.
— Рю, ты снова бежал по коридору? — с укоризной спросил Савамура.
— На входе я столкнулся с профессором Томимо! — простонал Нишиноя, выпрямляясь.
— И что? — спросил я.
— Он остановил меня и прочитал целую лекцию! — трагическим шепотом сообщил Рю. — Сказал, что больница — это храм науки и спокойствия, а не беговая дорожка. И что мой топот нарушает акустический гомеостаз больничного коридора и может негативно сказаться на хрупкой психике пациентов! А потом он еще минут пять рассказывал, как в его молодость ординаторы ходили на цыпочках и дышали через раз из уважения к старшим!
Я хмыкнул. Акустический гомеостаз. Невероятная фантазия.
— Тебе повезло, что он не заставил тебя писать объяснительную на тему «Вред бега для кармы начинающего врача», — заметил Савамура, возвращаясь к своему планшету.
— Он бы это сделал, — вставил свои пять копеек Инуи, не поднимая глаз. — Вероятность написания объяснительной повышается на 78%, если субъект не является племянником профессора.
— Так, команда «невыспавшиеся, но непобежденные», — громко объявил Савамура, отрываясь от планшета и хлопая в ладоши. — Через пять минут обход. Готовьте свои самые умные лица.
Мы вышли в коридор, выстраиваясь в некое подобие организованного отряда. Я ожидал увидеть слегка напыщенную фигуру профессор Томимо, но вместо него из-за угла появилась Мей.
— Доброе утро, — ее голос, ровный и холодный, пронесся по коридору, заставляя всех невольно выпрямиться еще сильнее. — Профессора Томимо не будет. Его срочно отправили на какую-то чрезвычайно важную конференцию. Так что следующие несколько дней за его пациентов отвечаю я. И, соответственно, за вас тоже.
Она обвела нас взглядом, и мне показалось, что я физически ощущаю, как этот взгляд проходится по каждому.
— Начнем, — коротко бросила она и двинулась к лифту.
Мы поплелись за ней. И тут я заметил, как в самом хвосте нашей процессии, стараясь держаться в тени, плёлся парень. Он был одет в такой же белый халат, но сидел тот на нём мешковато, словно с чужого плеча. Парень был немного сутулый, с вялым, каким-то безразличным выражением лица, и всё время пытался незаметно заглянуть в телефон, который прятал в кармане.
— Пс-с-с, братец, — зашипел мне на ухо Нишиноя, подкравшись сбоку. — Видишь того?
Я кивнул.
— Это он, — с кривой улыбкой прошептал Рю. — Томимо Токоряво. Наше ходячее проклятие.
А, вот оно что. Живой памятник непотизму. Теперь понятно, почему он выглядел так, будто его единственная забота в жизни — не разрядился бы телефон до обеда.
