– Вейн? – быстро догадался старший. – Ты чего в таком виде?
– Ему Рьянка рога наставила. Теперь он расстроен и не хочет никого видеть, – донеслось сзади.
– Потому, юные мои некроманты, – в коридоре раздался цокот копыт, и в разговор влез Благороднейший, – что если сейчас снять с Вейна личину эльфа, то новую такую же, я уже не наколдую. А ему ещё в отборе участвовать. Так что будет ходить таким, пока не предпримет решительных действий.
Слушать дальше я не стал. Зашёл в комнату и хлопнул дверью так, что в воздух поднялась пыль. Похоже, что все три года отсутствия тут никто не убирал – вот и доверяй после этого хозяйственной нежити.
Впрочем, мое состояние вполне соответствовало состоянию комнаты – затхло, пусто и одиноко. Так муторно мне не было даже в академии. Тогда я считал, что весь мир против меня, боролся за свою любовь, а в сердце жил образ Янки. И именно он и давал силы двигаться дальше и не опускать руки, а сейчас…
Я упал на кровать и зарычал в подушку от злости. Никак не получалось примирить воспоминания и увиденное сегодня. Сомнения. Я ненавидел себя за них. Хотел верить в Янку и её любовь также как утром, но что если ей больше не нужен пропавший на три года некромант. А нужна ли она мне? Что если я её добьюсь и разочаруюсь, потому что больше нет девчонки, с которой я был помолвлен? А другую полюбить не смогу?
«Приграничье всегда считалось нейтральной зоной, хотя формально принадлежало Изрии, и по мирному договору, заключённому ещё до прихода к власти Гаспара Пятого, всё лето отпрыски Верлингов проводили там. Так же как и дети королей Изрии.
Было ли это политическим решением или обусловлено климатом, уже никто и не помнил. Сам Вейн однажды оставшись в Верлингарде в начале лета, чуть не умер от обрушившейся на страну жары. Изрийцы же, скорее всего, ездили в Приграничье греться.
Хотя сам Вейн ездил бы куда угодно и терпел бы любую жару и холода, будь там Янка. К счастью, ничего терпеть не приходилось – только наслаждаться теплыми, но не жаркими днями и общением.
– Я смотрю, ты ладишь с изрийской принцессой, – однажды за завтраком сказал отец, а Вейн, пытающийся запихать в себя побольше еды, чтобы побыстрее уйти, чуть не подавился.
Приезжал Гаспар в Приграничье к детям редко, так что пропускать завтраки и ужины в это время принцам не разрешалось. Хорошо, что насчёт обедов такого правила не было – Вейн бы его постоянно нарушал.
– Агм, – только и выдавил он, пытаясь проглотить еду.
Будь с ними Глейн, тот наверняка бы проорал на всю столовую что-то вроде «тили-тили тесто, жених и невеста». К счастью, на ближайшие годы он был изолирован от общества.
– Так, может быть, отправить Эльдору проект брачного договора?
Вейн всё же подавился. Не то, чтобы такая идея не приходила в голову ему самому, но вот озвучивать её вслух он не был готов. Впрочем, охватившего его смущения никто не заметил за кашлем и попытками проглотить кусок больший, чем это было возможно.
– Ну, ты подумай, сын. Я не против. – С этими словами отец встал из-за стола и покинул нас.
Остался только Дрейн. Когда-то Вейн думал, что старший брат за что-то его ненавидит, поэтому едва разговаривает, потом понял, что тот вообще ни с кем не разговаривает. И сейчас был рад этому.
– Сыграем в шахматы? – вдруг сказал Дрейн, а Вейн подавился ещё раз.
– Ты играешь в шахматы?
– А почему ты думаешь, что я в них не играю?
Вейн замялся. Не то чтобы он вообще задавался вопросом, чем занимается старший брат в свободное от «общения» с родственниками время. По его представлениям, оставаясь один, Дрейн садился на стул и мрачно смотрел в стену, возможно, при этом выдирая крылышки у мух.
– Просто не видел никогда, – наконец, более-менее подходящий ответ нашёлся.
– Если ты чего-то не видишь, не значит, что само явление не существует.
Внутри заскреблось любопытство. Когда-то Вейн искал расположения и одобрения старших братьев, но уже к восьми годам понял, что до него в целом никому нет дела. Очень редко они собирались за общими занятиями, а тут такое предложение. Забылся даже вопрос отца.
– Пойдём.
Комната Дрейна оказалась на удивление светлой. Никаких тебе тёмных и мрачных драпировок, массивной мебели и банок-склянок, которые в избытке были в лаборатории отца, и с которыми любил работать и старший брат. Зато у окна стоял небольшой столик, поверхность которого размечали чёрно-белые клетки. В выдвижных ящиках лежали фигуры.
– С кем ты играешь? – удивился Вейн.
– Раньше с Глейном играл, теперь один. А до этого с отцом.
Больше брат ничего не добавил, молча расставил фигуры и предложил начинать.
– Ты думаешь слишком поверхностно, – после первой партии сказал он. – Впрочем, всё не так плохо, как я думал, потенциал у тебя есть.
– Зачем ты вообще позвал меня? Просто поиграть в шахматы? – Нет, это тоже было интересно, но Вейн ждал, что брат начнёт разговор о его отношении к Янке, но тот просто играл. Или нет?
Дрейн снова расставил фигуры и сделал первый ход. Вейн молча ответил. Минут десять прошло в тишине. Игра шла медленно и лениво, каждый то смотрел в окно, то на поле, но ни острой борьбы, ни азарта не было. Только странное времяпрепровождение, о котором Вейн уже успел пожалеть. Лучше бы пошёл к Янке.
– Ты мог взять моего коня, но не стал, – заметил брат, посмотрев в окно, где солнце уже почти дошло до зенита.
– Ты либо специально подставился, чтобы дать мне фору, либо «зевнул фигуру», либо пытаешься загнать в ловушку. В любом случае это не выгодно. Я не хочу ни снисхождения, ни случайной победы, ни подставиться.
– А чего ты хочешь? – Дрейн двинул ещё одну фигуру вперёд.
– Выиграть? – почему-то спросил, а не ответил Вейн.
– Ты хочешь к Рьяне, а не сидеть тут. Значит, тебе подойдёт любой из предложенных вариантов: победить потому, то я зазевался, решил дать тебе фору или задумал быструю победу. Или вообще всё сразу. Поэтому то, что предложение отца и политические мотивы совпали с твоим собственным, не дает твои поступки более или менее благородными. И они вовсе не вступают в конфликт друг с другом, даже если тебе так кажется.
Это был шах и мат. Вейн замер с занесённой над доской рукой. И вдруг стало понятно то отторжение, которое он почувствовал к отцовскому предложению. Но ведь то, что политически союз с Изрией выгоден Верлингарду, никак не меняет отношения Вейна к Янке, а даёт дополнительный аргумент, пусть и меркантильного толка.
– Тогда я…
– Просто признай своё поражение.
– Сдаюсь! – крикнул Вейн и вскочил из-за стола. – До вечера.
Уже в дверях он услышал, как брат произнёс:
– Как же всё сложно, когда тебе четырнадцать.
Янка тогда на его опоздание ничего не сказала, только оторвалась от «Легенд» и бросила вопросительный взгляд.
– Слушай, как ты думаешь… – замялся Вейн, – может, нам пожениться? Когда тебе исполнится восемнадцать?
Мир замер, звуки пропали, а сердце остановилось. И забилось, только когда Янка захлопнула книгу и улыбнулась:
– Думала, ты никогда не предложишь».
Сейчас я готов был поспорить, что в четырнадцать было сложнее, чем в восемнадцать. Во всяком случае, не мне.
Вейн Верлинг
– Ну, и кто ты из этих?
Глейн швырнул свиток, как только вошёл в столовой. Я, не задумываясь, перехватил тонкую трубочку. Развернул, положив на стол, и разгладил рукой, оттягивая момент, когда надо всё-таки узнать итоги вчерашнего позора.
– Таинственный незнакомец, – с тяжёлым вздохом ответил я, ожидая волны насмешек.
– Хороший ход. Девушки любят загадки и романтиков. А ты не так плох, как я думал. – Глейн подошёл и похлопал меня по плечу.
