Барон Дубов 4 (СИ) - Капелькин Михаил

Лютоволк ищет добычу не по запаху, а по манаследу. У каждого человека, обладающего Инсектом или манаспособностью, есть аура. У всех она разная, как запах или отпечатки пальцев. Хищник запоминает манаслед добычи и потом легко находит её. Это может пригодиться! Когда Альфач вырастет.

Вечером быстро стемнело, и усталые студенты легли спать. Я уже тоже собирался, но вдруг в дверь купе осторожно постучали, а затем она открылась. Внутрь заглянула белокурая проводница.

— Ой, — шёпотом удивилась она. — А вы уже спите?

— Я ещё нет, — ответил, приподнимаясь на импровизированной постели на полу.

— А я хотела шампанского открыть… — она покачала бутылкой в руке. — А то сегодня был тяжёлый день. Как будто втройне хочется ощутить вкус жизни.

— Так бывает, когда висишь на волоске от гибели. Помочь открыть бутылку?

— Но ведь все спят…

— Тогда откроем её не здесь, — улыбнулся я одной из своих самых обаятельных улыбок. Надеюсь, не отпугнул девушку этим.

Она наклонила голову и посмотрела на меня. Её глаза влажно блеснули в темноте, а губы тронула лёгкая улыбка. В синем костюме проводницы из юбки и пиджака, в тёмных колготках и туфлях на высоком каблуке, девушка выглядела очень привлекательно. Свет луны будто подчёркивал достоинства её фигуры. Грудь — крепкая трёшка, осиный стан, длинные ноги и округлые, сочные ягодицы.

— Пойдёмте, господин барон, — тихо сказала она и протянула руку.

Глава 9

Я поднялся и взял ее за руку. Её ладонь была прохладная и мягкая.

На мне были только штаны, и девушка остановила взгляд на моей груди. Снова улыбнулась и как будто покраснела. А затем повела меня за собой. Я вышел, тихо прикрыв дверь.

В купе проводницы было тесновато, но уютно. Напоминало купе для простолюдинов, только материалы получше и мебель изысканнее. Мы зажгли слабый свет и разложили столик. Я открыл шампанское, чуть не разбив стекло пробкой. Ольга засмеялась. У неё приятный смех.

Мы пили и болтали о разном. О жизни, о себе, о людях. Постепенно наш разговор приобретал всё более фривольный тон, а в голове лопались пузырьки шампанского, приятно пьяня. У Ольги было красивое лицо. Пышные ресницы, томные карие глаза, сулящие так много блаженства, правильные, не острые, скулы, слегка загорелая кожа, пухлые губы и небольшой прямой нос. Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки.

Я тоже хотел почувствовать сегодня вкус жизни. Отвык сражаться без знания, что в любой момент могу защитить своё тело. А ещё очень хотел почувствовать вкус губ девушки. Но она первой поцеловала меня, обняв моё лицо руками. Её дыхание пахло корицей и яблоками, а губы были мягкими и напористыми.

В купе проводницы не особо развернёшься, но мы смогли. Раскладной столик очень помог. Мне нравилось ощущать нежную кожу Ольги, её твёрдые соски и упругие полушария ягодиц. Никак не мог насытиться её телом. А она оказалась очень отзывчивой и горячей. И храброй сердцем, потому что даже бровью не повела, когда сняла с меня штаны. Скорее, наоборот, её это подстегнуло. Да и меня, впрочем, тоже.

Так мы и провели ночь, наслаждаясь друг другом и жизнью. Под мерное покачивание вагона и стук колёс. Любо!

Правда, перед рассветом мне приснился кошмар, где было много огня и боли, но с первыми лучами солнца он рассеялся, как будто его и не было.

А к вечеру мы прибыли в Петербург. Поезд степенно вкатился в огромное здание вокзала, полностью поместившись внутри. Ольга чмокнула меня в губы на прощание.

— Если повезёт, обратно тоже нашим поездом поедете! — многообещающе намекнула она.

— Если повезёт, — ответил я с улыбкой.

На вокзале было полно народа, что неудивительно: столица всё-таки. Забрали багаж, я надел обратно пояс с кармашками, на него нацепил кобуру с револьвером, а рядом молот на специальный двойной крючок. Это Агнес его пришила ещё в академии. Я тут же оценил удобство.

Здесь все ходили с оружием — с мечами или пистолетами. У пары выходцев с Кавказа видел длинные кинжалы и короткие метательные ножи на груди. Они зачем-то танцевали лезгинку на перроне между путями. Пока их не прогнала полиция.

Законы Империи позволяли открытое ношение оружия. Всё-таки в опасное и неспокойное время живём. Мало ли какой князь задумал тебя убить…

— Ну и куда теперь? — спросила Агнес, оглядываясь.

Девушки смотрели вокруг во все глаза, да и я тоже. Всё-таки первый раз в столице.

— Идёмте, нас встретят, — сказал Северов, поднимая ручку чемодана на колёсиках.

Удобная штука! И почему я сам о таком не догадался? Просто купил очередной бесформенный рюкзак. Только в этот раз из ткани получше, чтобы не порвался, если его будет бодать двухметровый козёл.

Павел, который ориентировался здесь как рыба в воде, провёл всех к одному из выходов. Там нас уже ждал экипаж с роскошной каретой и шестёркой белоснежных лошадей.

— Ого-о-о! — удивилась Агнес. Такого богатства она никогда не видела.

Вероника так и вовсе дара речи лишилась при виде кареты. Лакроссу же больше заинтересовали скакуны. Большие, белые, гривы серебряные, под кожей бугры мускул.

— Один конь этой породы стоит целое состояние, — сказала она мне.

Да, это я и сам видел. Хотя для семьи Павла это, скорее всего, экипаж для скучных, будничных поездок.

— Наконец-то вы прибыли, мой господин!

С козел спрыгнул человек, сидевший рядом с кучером. На плечах небрежно накинутый коричневый дорожный плащ, под ним белая с золотым ливрея, отутюженные брюки и белые перчатки с такой же рубашкой. Лицо будто заострёное или сплющенное с боков.

Наверно, всё же первое, потому что у человека был вытянутый нос. А так же тонкие губы и чёрные полоски усиков с завитушками. Голубые глаза брюнета смотрели холодно и оценивающе.

— Эти простолюдины докучают вам? Позвольте, я прогоню их…

— Попробуй… — рыкнул я с улыбкой и положил руку на рукоять револьвера.

— Здравствуй, Иннокентий. Нет, никого прогонять не нужно, — устало остановил его Северов. Похоже, слуга ему не очень нравился. — Это барон Николай Дубов и его друзья, я говорил о них отцу.

— Как прикажете, мой господин. — Взгляд слуги смягчился, и он улыбнулся. Правда, улыбка вышла натянутой, будто сверху на губы приклеили.

Иннокентий с грузными кучером сложили наш багаж в металлический ларь позади кареты, затем забрались обратно на козлы. После мы залезли внутрь и оказались в мире роскоши и комфорта. Красный бархат, полумрак, чёрные шторки, мягкие сиденья спереди, сзади и по бокам и стойка с мини-баром по центру. За нами впрыгнул волчонок, Иннокентий проводил его жалобным взглядом. За обивку переживал.

— Я хочу здесь жить! — вскричала Агнес и рухнула на одно из сидений.

Вероника и Лакросса садились осторожно, будто боялись поцарапать спинки или испортить обивку. Я же согнулся почти пополам и прошёл в середину салона, сел на сиденье так, что рессоры кареты скрипнули. Было мягко. Слишком. Мне не понравилось.

Снаружи свистнул кнут и раздалась хриплая команда кучера:

— Пошла! Пошла!

Карета медленно тронулась.

Колёса мягко катились по дороге. Мы глазели в окна. Петербург оказался огромным городом. Только с площади, где было аж шесть вокзалов, мы выезжали полчаса. На дорогах было просто столпотворение. Машины коптили воздух, кони нетерпеливо ржали, на тротуарах толклись толпы людей. Даже в Ярославле и в центре Пятигорска я столько не видел.

Высунул голову наружу и посмотрел вперёд, рядом тут же высунулся Альфач, свесив язык изо рта. В лучах закатного солнца сверкали оранжевым несколько небоскрёбов — дюжина или даже больше. Город казался бесконечным. Вскоре мы выехали на менее запруженную дорогу и мерно покатили по улицам. Старинные здания соседствовали с современными, солнце подсвечивало перину облаков снизу, делая их похожими на пену в тазике с вареньем. Включились фонари из кованого железа, осветив темнеющие улицы. Здесь было красиво и мирно.

Целый час мы ехали через разного рода места.