Кикимора и ее ёкай (СИ) - Зимина Анна

В этот раз темная энергия Дзашина не церемонилась с ней, не колола кожу. Она просто хлынула в ее тело, и была беспощадной, сметающей всё на своем пути. Всё, кроме такой же черной ауры самой кикиморы. Тьма Дзашина потекла сплошным потоком и вдруг уютно устроилась в ней, прокатилась по венам силой и затихла.

Черные с красным отблеском глаза столкнулись с зелеными глазами кикиморы, изумленно расширились зрачки вместе с быстрым стуком сердца.

— Очень красивый рисунок, — смущенно отступила кикимора, отпуская бога и быстро пряча руку за спину. — Если хотите выкинуть, подарите лучше мне. Только не рвите.

И поклонилась, ну так, на всякий случай.

Дзашин растерянно молчал, держал в руках смятый лист. Он не знал, как ему себя вести. Протянуть мятый лист болотной ведьме? Давать такое в качестве подарка стыдно. Не дать и смять? Будет выглядеть как будто он намеренно так… Да что же это такое!

Дзашин рассердился, но вежливо, двумя руками, как положено, сунул в руки кикиморе свое художество. Поклонился.

Она тоже поклонилась.

Где-то на заднем фоне придурочно хихикнул каукегэн.

Дзашин разозлился еще сильнее. Ну что это такое, на самом деле? Стоит тут перед болотницей у себя же дома не как бог войны и разрушения, а как подросток какой, с ноги на ногу переминается, краснеет. Полыхнуло в груди злость, и, цедя каждое слово сквозь зубы, Дзашин спросил:

— Не будет ли вам угодно, дорогая моя гостья, не пренебрегать законами гостеприимства, пройти в выделенную вам комнату для сна и более не беспокоить ни себя саму, ни иных жителей этого места?

Кикимора зарделась. Кивнула, отступила в темноту дома, крепко прижав к груди мятый листок с еще не просохшими красками.

Дзашин, оставшись, наконец, один, вдохнул свежий предутренний воздух. Посмотрел на мольберт, на разбросанные кисти, и понял вдруг, что в медитации больше не нуждается.

Эта сумасшедшая болотная ведьма без труда, одним только прикосновением забрала излишки энергии. И сама от этого не пострадала! Успокоился вдруг, утих пожар в груди, разбуженный убийством демонов. И задышалось сразу легче.

Вот это сила! Но ведь она совершенно точно ёкай, не богиня. Как она может вот так… Как у нее может быть такая сильная темная аура? Наверное, из-за нее Дзюбокко так нежничало с ней.

Нет, такие опасные девицы тут не нужны. С рассветом как можно раньше нужно лично проводить болотницу до ворот на чужие земли, и тогда она наконец перестанет быть его проблемой.

С этими мыслями Дзашин зашел в дом, чтобы наконец сладко выспаться.

Кикимора же с полыхающим от смущения лицом лежала под тонким одеялом. Рядом с ней, развалившись на татами, дурковато хихикал Шарик. У каукегэна было хорошее настроение: он видел всю сцену целиком.

— А ну, хватит ржать, — шепотом сказала кикимора и слегка пнула каукегэна ногой.

Дух мора и несчастий счастливо хрюкнул и затих: все же свою госпожу он уважал и почитал, пусть и не всегда в той мере, в которой следовало бы это делать японскому ёкаю, давшему клятву верности.

«Дожила, старая, — ругала она себя, — краснею как русалка в рыбном супе. И из-за кого? Из-за какого-то мужика непонятного. Домой пора возвращаться, да побыстрее… Как оно там, дома?»

И мысли как-то мягко, плавно перескочили туда, к закатам над родными болотами, к позеленевшему крылечку, к избушке Ягуши.

Глава 25. А дома тем временем…

А без нее там, в доме родном, было вот что.

Первой пропажу заметила Ягуша — почтовый ворон вернулся к ней с ее же корреспонденцией. Яга тут же отправилась к подружке разобраться, что это за пассаж такой, но кикиморы нигде не нашла. Только на крылечке чашка перевёрнутая лежала, и все.

На второй день лешаки лес прочесывать начали, водницы по всем водоемам кикимору искать.

А потом приполз сам Золотой Полоз. Половина змеиного тела вместо ног — и золотыми кольцами извивается. Лицо красивое, словно Ладой поцелованное. Волосы на солнце золотом горят, глаза тоже золотые, змеиные, а по коже чешуйки пробегают.

— Чего надобно? — недобро спросила у него Ягуша, которая временно оставила свою избушку на курьих ножках и переселилась в дом подруги. Чтобы, если что, первой ей головомойку устроить, когда вернется.

— Значит, правда это, — прошипел Полоз, — пропала Марьяна.

— А тебе какое дело?

Полоз укоризненно посмотрел на нее золотыми глазами, но с Яги где сядешь, там и слезешь. Да и связываться с ней лишний раз — проблемы наживать.

— Сама знаешь, что дело мне до Марьяны всегда есть.

И встал, гад такой, в змеиную стойку, пустил по коже золотую чешую. На кудрявой голове вспыхнула холодным золотом корона.

«Хорош, сволочь», — подумала Ягуша и плюнула в болото.

Золотой Полоз и правда был хорош. Самолюбив, эгоистичен, ревнив, собственник к тому же. Сокровище. Хорошо, что кикиморе такая драгоценность не досталась.

— Полз бы ты, Полоз, до самого Урала, что-то загостился ты в наших угодьях, — с насмешкой сказала Яга. — Там тебя Медной горы Хозяюшка заждалась. Алименты-то платишь на своих змеенышей?

Полоз на это обратился золотой змеей, рывком бросился на Ягу и обвился вокруг ее тела. Прошуршал на ухо:

— Лучше молчи о том, что не знаешь.

Ничуть не впечатленная и ни капельки не испуганная, Яга ответила:

— Зато Марьянка знает, какой ты на самом деле, и никогда с тобой не будет.

— Пос-с-смотрим, — прошуршал полоз и снова обратился в юношу с золотыми волосами.

«Посмотришь, как же, — зловредно подумала Ягуша и отряхнула от проклятия ладошки, — на чешую свою посмотри. Заманаешься грибок моего собственного производства лечить».

— По всем лесам, по всем краям разошлю своих помощников, от них ни один клочок воды и суши не спрячется. Найду ее и к себе заберу, чтобы не пропадала больше, — сказал Полоз.

— Отравит она тебя, как пить дать, — хмыкнула Ягуша, — а я ей помогу от всей души.

— Не отравит. Стерпится-слюбится. А ты не лезь — пожалеешь. Я тут своих помощников оставлю, как Марочка появится, сразу узнаю, — сказал Полоз и исчез.

— Козлище, — резюмировала Ягуша. Но в словах златоголового гаденыша была доля истины. Полозовы змеи везде ползают, может, и найдут Марьяночку? А от Полоза потом убережем, главное, чтобы нашлась целая и невредимая.

«Мокошь-заступница, ты уж за Марьяночкой пригляди, помоги ей, спаси», — просила Ягуша, всхлипывая ночью в подушку кикиморы. Больно уж она за подругу любезную переживала.

Глава 26. Дебри теологии

А подруга любезная тем временем переминалась с ноги на ногу, розовела щечками и прощалась с мужчиной в черном хаори. Сейчас, при свете раннего утра, выглядел он вполне обычно, даже скучно. И не скажешь, что троих демюнюк вчера за одну секунду ухлопал. Худой весь, вытянутый, как спичка, волосы в хвосте дурацком, сандалии на ногах деревянные странные… Чудак. Дома, на болотах бы сказали, что его даже стрыга бы жевать не стала.

«И правда, не стала бы», — подумала кикимору, вспомнив красавицу-стрыгу. Та на такого худосочного и не взглянула бы. Может, только бы полюбопытничала, где сандалеты такие взял. Модница была потому что.

— Идите прямо, в этих землях спокойно, Они тут нет, — буркнул Дзашин. Он тоже выглядел смущенным, поэтому скомканно попрощался, поклонился, подозвал к себе жестом черного волка-оками и исчез.

Кикимора посмотрела вперед. Тонкая паутинка Ёрогумо снова заблестела при свете солнца.

— Ну что, Дружок, пойдем?

Она попыталась выкинуть этого самого Дзашина из головы, но как-то не очень выходило. И нарциссы еще эти нарисованные… Ну какой он бог войны и разрушения? Такие нежные цветы на бумаге изобразил, ну просто сил нет. С другой стороны, оружием он машет будь здоров. И глаза у него черные, а в них будто угли так и тлеют, так и переливаются скрытым багрянцем. Того и гляди, вспыхнут, сожгут.