Мой Неидеальный прынц (СИ) - Тудаль Наталья

— Довольно! — его голос громыхнул под сводами. Все вздрогнули. — Вы судите не ее! Вы судите нас обоих! И все это... этот цирк... из-за грязной интриги! Меня опоили! Подбросили ко мне ту... ту женщину, чтобы разлучить нас и лишить ее защиты!

В зале повисла шокированная тишина. Он выложил на стол наше грязное белье. Публично.

Я закрыла глаза. Все было кончено. Теперь мы выглядели не как сплоченная семья, а как враги, раздираемые скандалом.

Герцог Людвиг медленно поднялся.

— Заседание прерывается, — произнес он ледяным тоном. — До выяснения всех обстоятельств. Льер Итан, льера Мэриэм, вы возвращаетесь в свои покои.

Нас повели обратно. Мы шли по коридору молча. Спина у меня была прямой, но внутри все было перевернуто вверх дном.

Он разрушил все. Своим взрывом. Своей попыткой защитить.

И самое ужасное было то, что теперь, в этой тишине, сквозь лед пробивалась страшная мысль: а что, если он и правда говорил правду? И своим молчанием я просто добивала его? Добивала нас обоих?

Но повернуть назад было уже нельзя. Слишком много было сказано. Или не сказано.

Глава 41

Вернувшись в покои, я прошла прямо в свою спальню, не глядя ни на кого. Дверь закрылась за мной с тихим, но окончательным щелчком. Стена дала трещину, и теперь мне отчаянно нужно было время, чтобы залатать ее, пока всё не рухнуло окончательно.

Снаружи доносились приглушенные голоса. Голос льеры Брошки — резкий, рубленый, полный ярости. И голос Итана — сначала взрывной, затем сдавленный, почти безнадежный. Я не разбирала слов. Мне было всё равно. Я стояла посреди комнаты, дрожа как в лихорадке, сжимая и разжимая кулаки.

Он всё разрушил. Своим импульсивным, глупым, мужским взрывом. Я выстраивала хрупкую, изощренную защиту — образ холодной, рациональной женщины, чей разум слишком ценен, чтобы его сжигать. А он взял и вывалил перед всеми нашу личную, грязную драму. Теперь Совет видел не потенциальный актив, а истеричную пару, раздираемую ревностью и скандалом. Мы снова стали диковинками. Но на этот раз — жалкими.

Я подошла к умывальнику, плеснула ледяной воды в лицо. Капли скатились по щекам, смешиваясь с соленым привкусом, прорвавшимся сквозь ледяную плотину. Это были не слезы. Просто физиологическая реакция на стресс. Я так себе сказала.

В дверь постучали. Не Итан. Стук был твердым, властным. Льера Брошка.

— Войди, — выдавила я.

Она вошла, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней, скрестив руки на груди. Ее взгляд был тяжелым и усталым.

— Ну, поздравляю, — произнесла она без предисловий. — Вы оба превзошли сами себя. Он — своим идиотским рыцарским порывом. Ты — своим упрямым, глухим высокомерием.

— Мое… что? — я не поняла.

— Высокомерие, — повторила она, отчеканивая каждое слово. — Ты так уверена в своей логике, в своих книжных знаниях, что отказываешься видеть очевидное! Ты так боишься снова оказаться дурой, что предпочитаешь поверить в измену мужа, а не в то, что тебя банально подставили! Это и есть высшая форма гордыни, девочка. Думать, что твоя боль и твои подозрения важнее фактов.

Ее слова ударили больнее, чем крик Итана. Потому что они были правдой. Горькой, неудобной, унизительной правдой.

— Он все испортил, — прошептала я, отводя взгляд.

— Он попытался защитить тебя! — вспылила она. — Криво, глупо, по-солдатски! Но он пытался! А ты… ты его за это наказала. Молчанием. Самая жестокая казнь для мужчины в его положении. Ты отняла у него возможность быть твоим рыцарем. Ты сама загнала его в угол, где оставался только взрыв.

Я села на кровать, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Я так ясно всё видела со своей стороны. Свою боль, свое предательство. А она показала мне всё с его стороны. Его беспомощность, его отчаяние.

— Что мне теперь делать? — спросила я, и в голосе прозвучала та самая, детская потерянность, которую я так тщательно прятала.

Льера Брошка тяжело вздохнула, подошла и села рядом.

— Первое — перестать вести себя как обиженная девица на выданье. Второе — выйти туда и поговорить с ним. Выслушать. Не как судья, а как… союзник. Враг не дремлет, Мэриэм. Амалия не появилась здесь сама по себе. Кто-то ее прислал. Кто-то, кому выгодна наша ссора. Пока вы дуете друг на друга губы, они точат ножи.

Она встала.

— Решай. Лепить обратно вашу разбитую вазу или продолжать собирать осколки, чтобы потом порезаться самой. Я свое сказала.

Она вышла, оставив меня наедине с раздавленным самолюбием и пронзительной, жгучей правдой.

Прошло может быть, полчаса. Может, больше. Я сидела, глядя на свои руки. Учительские руки. Привыкшие исправлять ошибки других. А свои собственные?

Я поднялась. Ноги были ватными. Я подошла к двери, положила ладонь на холодное дерево. Сделала глубокий вдох.

Я вышла. Итан сидел в том же кресле, где сидел утром. Он не смотрел на меня. Его взгляд был устремлен в камин, где тлели угли. Он выглядел разбитым.

— Итан, — произнесла я тихо.

Он медленно повернул голову. В его глазах не было надежды. Только усталая обреченность.

— Мне… — я сглотнула комок в горле. — Мне нужны факты. Всё, что ты помнишь. Без эмоций. Только факты.

Он смотрел на меня несколько секунд, как бы не веря, что лед тронулся. Потом кивнул.

— Я вернулся с прогулки. На столе стоял кувшин вина. Я выпил один кубок. Потом… горьковатый привкус. Голова закружилась. Я сел на кровать. Дальше — провал. Пока мать не трясла меня. И… и ты не стояла в дверях.

Его рассказ был сухим, лаконичным. Солдатский рапорт. И от этого он звучал убедительнее любых клятв.

— Амалия… — я с трудом выговорила это имя. — Она что-то говорила?

— Мать сказала, что когда она ворвалась, Амалия что-то кричала. Вроде… «Он обещал! Он сказал, что ты откажешься от нее!».

Ледяной комок в моем животе начал таять, сменяясь другим чувством — холодным, ясным гневом. Не на него. На тех, кто это устроил.

— Обещал… — прошептала я. — Кто? Кто мог ей это пообещать? И как она проникла во дворец?

Наши взгляды встретились. В его глазах тоже горел уже не гнев, а та же самая, знакомая нам обоим решимость. Решимость охотников, наконец-то учуявших след настоящего зверя.

— Герцог был прав, — тихо сказал Итан. — Это не просто дело о колдовстве. Это… политика. Грязная и беспощадная. И нас с тобой пытаются убрать как пешек.

Я подошла к его креслу и опустилась на колени перед ним, взяв его руки в свои. Они были холодными.

— Прости, — выдохнула я. — Прости за свою глупость и свою гордыню.

Он сжал мои пальцы, и в его глазах появилась жизнь.

— Я тоже… я не должен был кричать. На Совете. Я все испортил.

— Ничего, — я слабо улыбнулась. — Мы это исправим. Вместе. Как и всегда.

Льера Брошка, стоявшая в дверях в столовую, молча наблюдала за нами. На ее лице мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение.

— Ну, вот и хорошо, — проворчала она. — Помирились. А теперь хватит нежничать. У нас работа. Надо выяснить, кто этот «Он». И найти Амалию. Пока она не стала очередным «несчастным случаем», как Гурий.

Мы с Итаном переглянулись. Стена между нами рухнула. На ее месте теперь стояла крепость. И мы были готовы к осаде. Настоящей.

Глава 42

Слова льеры Брошки повисли в воздухе, холодные и тяжелые, как свинец. «Он обещал...» Кто? Кто обладал такой властью, чтобы манипулировать дочерью герцога, и такой изощренностью, чтобы устроить подобный спектакль?

Итан первым нарушил молчание, его голос был низким и опасным.

— Амалия... Она в свите императрицы. У нее есть свободный доступ во многие покои дворца. И... — он с ненавистью выдохнул, — она неприкосновенна. Пока ее отец жив и пока она под защитой короны, тронуть ее — значит объявить войну и герцогу, и трону.

Льера Брошка фыркнула.

— Неприкосновенна? Эта ядовитая мушка? Ее неприкосновенность заканчивается там, где начинаются государственные интересы. Но докажи, что это она подсыпала зелье, а не просто пришла «утешить» старого друга. Все будут только рады поверить в романтическую историю, а не в грязный заговор.