Джо 1 (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

Джо, всё-таки, совсем не дурак, особенно когда его шкуре грозит немалая опасность. Я не провел и доли секунды около окна, сразу метнувшись назад! «Масло!» — бурлило в моей голове! Оно делает ступеньки скользкими! Это даст мне время вспомнить и состряпать что-нибудь пожароопасное! Люди боятся огня, башни — нет! Что еще⁈

Что еще?!!

Интерлюдия

Бытие наемником крайне далеко от образа, представленного в головах потенциальных нанимателей, это Гоген Захребени знал лучше, чем какой-либо иной капитан отряда на Афанусе. Кто-то считал их охранниками, кто-то вояками, желающими проливать кровь в баронских стычках, а кто-то и бандитами, еще не пойманными за руку. Честно говоря, последнее было куда ближе к истине, чем хотелось бы нанимателям и просто порядочным людям, но лишь потому, что весь этот проклятый континент Афанус, куда Гогена и десяток его товарищей занесло нелегким ветром, был унылейшей болотиной на свете. Здесь им пришлось выживать, чуть ли не побираясь.

Паскуднее всего было на побережьях. Вот там отряд Захребени вовсю сманивался золотом, плату обещали жирную и хорошую. Только вот какая закавыка — самому Гогену пути с Афануса не было. Он, ранее подвизавшийся в паре других наемничьих отрядов, совершил несколько ошибок молодости, из-за чего теперь его физиономию, отделенную от тела вместе с остатком черепной коробки, жаждали увидеть слишком многие люди. И эльфы. И гномы.

Совсем недавно ситуация для Захребени складывалась более чем поганая, и вот тогда-то на него выскочила эта девчушка, Элизия. Сначала она ему показалась недалекой простушкой, бойко раздвигающей ноги перед любым видным мужчиной, но мужчина вскоре понял, что золотоволоска та еще подлая мразь, и это у неё врожденное. Аккуратно выяснив, что у отряда проблемы с заказами, юная стерва подшустрила отряду с парочкой небольших подработок, каждый раз демонстрируя на публику, что найденное — её заслуга.

А затем попыталась сманить Гогена (одного!) на экспедицию в логово мага-отступника. Тот отказался, не желая появляться рядом с городом эльфов, но, когда блондиночка прибежала с рассказом, что всё награбленное теперь в башне мага-сопляка на Побережье Ленивых Баронов… тут уже не выдержал сам отряд.

И вот они тут.

— Берегись! — гаркнул Захребени, стоявший поодаль от азартно сопящих парней, доламывавших дверь в башню. Он, зорко надзиравший за процессом осады, и то еле заметил, как из окна, находящегося прямо над дверью, в его парней полетела стеклянная колба.

«Дьяволы Нунга, да мажонок не должен сейчас даже на ногах стоять…», — оторопело подумал Гоген, наблюдающий, как брошенная магом посудина разбивается точно о шлем Визвульта, лучшего секирщика отряда. Содержимое посудины, моментально брызнувшее во все стороны буро-зеленым, тут же начало дико пениться. Наемники бросили таран и принялись с руганью и плевками разбегаться в разные стороны. Попало почти на всех, кроме самого Захребени и парочки его приятелей, которым места у тарана не нашлось.

В первые секунды опешивший командир сразу же подумал о самом плохом, но быстро расслабился, увидев, что обрызганные, даже несмотря на то, что жижа с них начала испаряться с отчетливым дымком, не показывают ни малейших признаков боли или дискомфорта. Морщатся, ругаются, оттирают с себя жидкую пузырящуюся дрянь, но ведут себя ровно так, как и порядочные люди, когда их обрызгивает нечистотами, выплеснутыми из окна в каком-нибудь портовом городке.

Только вот он рано обрадовался. Вот Исли схватился за горло и, высунув язык, упал на колени, вот Зорб зачем-то полез пальцами в рот, а Игран так вообще дико завопил, падая наземь с ладонями, прижатыми к глазам…

— Бегом! За водой! — тут же сориентировался Захребени, обращаясь к непострадавшим, — Парням отмыться надо! Бегом!!

Сам он к речке не побежал а, обнажив клинок, встал на защиту совершенно беспомощных, мычащих и проклинающих все на свете парней. Его капитанство, и так держащееся на честном слове там, в городе, теперь было вдвойне под угрозой. Они отдали последние деньги на перемещение сюда, на Побережье. Если они не возьмут хорошо с мага, Гоген в лучшем случае уйдет отсюда на своих двоих. В лучшем.

К счастью (уже во второй раз!) оказалось, что мальчишка попросту облил честных работников меча и топора какой-то дрянью, страшно вяжущей и сушащей язык и кожу, и к тому же, очень горькой. Вскоре, прилично разозленные солдаты удачи с промытыми глазами и языками вновь бросились на штурм твердыни мага, отчаянно торопясь и не менее отчаянно ругаясь, но уже с товарищами, держащими над головами таранщиков щиты.

И вот, последний удар срывает дверь с петель и… почти ничего не меняется. Она по-прежнему стоит на страже обители мага! Недолго, крепкие мужские руки, не понаслышке знакомые не только с мечом, но и с другой работой, вытягивают сдавшееся и сломанное дерево наружу и…

…наемников встречает чуть ли не стена бронзы, окутанная пламенем!

— Бегом! — привычно командует Гоген, — Бегом за водой! В деревню за ведрами, а затем за водой! Бегом-бегом-бегом! Маг скоро очухается, начнет заклинаниями пулять!

— А я говорил, что затея худая! — донесся до капитана голос его зама, Берзона, бегущего трусцой за остальными, — Говорил…

«Сучонок!», — бессильно скрипнул зубами Гоген, пытаясь вытянуть один из нагревшихся канделябров, преграждающих путь внутрь, — «Свалить метит!»

Все шансы у Берзона теперь были, а значит, козёл пойдет первым внутрь, — окончательно решил для себя Захребени. Иначе никак. Несмотря на то, что зам был записным душегубом в прошлом, никакой особой славы за ним не тянулось, так что, если они не возьмут с колдуна хотя бы в десяток раз больше, чем потратили на перемещение сюда, Гогену придётся уступить пост и валить на все четыре стороны, потому как братва отправится к морю. Они все уже знают, что на Афанусе ловить почти нечего.

Молясь, чтобы маг ничего не заподозрил, Захребени быстренько скрутил остатки дурманного порошка (тоже растрата бешеная!) в комок тряпья, бывший у командира вместо походной тряпицы для перевязывания, а затем, смочив у двери в уже горящем масле, метко забросил гадость в то же окно, откуда прилетела гадость его парням. Только он это сделал, как подоспели первые бегунки с ведрами.

Дым, вонь, ругань, лязг проклятых канделябров, которых у демонова мага оказалось на целый дворец, еще больше нехороших слов, когда наемники, уже ворвавшиеся внутрь, обнаруживают непрогоревшее масло на ступеньках, но это их уже не может остановить. А вот огромный казан с кипятком, весело скачущий по ступенькам — может.

Ненадолго.

— Всё, я его зарежу… — делает огромную стратегическую ошибку Берзон, получивший котлом по шлему.

— Только попробуй! — зло рычит Захребени, пихая предателя в плечо, — Вперед, утырок! Подумаешь, освежился!

— Да! Давай быстрее! — поддерживают лидера сзади, — Что-то тут нашей вонючкой сильно пасёт, как бы самим не ослабиться!

Взгляд Гогена, метнувшийся назад, быстро находит притулившийся в самом низу у стенки комок дымящегося тряпья, закинутый им буквально только что, и капитан понимает, что теперь ему надо подниматься наверх плечом к плечу с Берзоном, причем как можно быстрее! И с криками, криками! Чтоб никто не оглянулся!

Демонов мажонок! Да как он вообще соображать после этой дури может! Захребени целые караваны ей укладывал! На свежем-то воздухе!

Лестница тянется наверх куда дольше, чем должна, Гоген и его зам успевают запыхаться, подымаясь по бесконечным ступенькам, но мечи в руках сжимают уверенно, а щитами не опускают и не убирают. Кому как не им знать, что магия далеко не всякую преграду берет… Остальные из отряда, сопя и ругаясь, звенят железом чуть ниже. Всем хочется побыстрее увидеть сокровища, которыми завладел проклятый сопляк! Уж если бронзы он натырил столько…

Очень правильные размышления, которые подтверждает высокий шкаф, который, грозно дребезжа содержимым, спускается вниз по лестнице, прихватывая за компанию как капитана с его заместителем, так и еще человек пять, сбитых им как кегли. Куча-мала орёт, дубасит друг друга кулаками, шкаф, остановившийся за счет стены и прижатого им к другой стене орущего Берзона, блокирует любое движение наверх, а голос молодого мага, доносящийся оттуда, куда арбалетные болты не завернут, предупреждает охотников за чужим добром о том, что это всё — еще цветочки.