Я вдруг поймал себя на том, что не могу отвести взгляда от её чуть пухлых губ в матовой багровой помаде. Настоящая чёрная готесса, подлинная до кончиков ногтей! Казалось, что таких уже нет в природе, но сердце предательски ёкнуло, вспомнив старую любовь…
— А его хозяин имеет имя?
— Тео, — слегка поклонился я.
— Сокращение от Теодоро, — ничуть не удивилась девушка. — В мире Теней и Сумерек меня называют Смолл или Блэк Смолл, для своих просто Кристина.
Редкое имя для готов, успел сообразить я. Обычно мы избегаем всего, что хоть как-то напоминает о христианстве, даже кресты на одежде изображаются чаще всего в мрачной могильной гамме. Поэтому и предпочтение в именах отдаётся скорее некоему нуару.
Нормальный гот по имени Христо более чем редкость. Впрочем, и Тео тоже, но главное не в этом, а в том, что мы нашли цель нашего задания. Это и есть она.
— Ты явно не из столичных хлыщей. — С нескрываемым интересом и даже в чём-то развязной откровенностью Кристина медленно облизнула губы. — Диковатый вид, кобура с револьвером, ни грамма косметики, мужественность, шрамы на лице. Кто ты, милый юноша?
— Я с Севера.
— Северный гот, как будто сошедший со страниц запутанной карты «Игры престолов». Как же давно я не слизывала тёплую кровь, парящую на снегу…
— Чего? — не понял мой пёс. — Тео, она психическая, да?
— Она поэтесса, — тихо вздохнул я. — Не волнуйся, это лишь сценический образ.
Девушка на секунду вытаращила глаза, но тут же расслабилась:
— Говорящий доберман? О-о да, как я могла забыть, что собака дьявола владеет всеми языками земли, неба и бездны. А ты полон тайн, северный гот…
Я догадался кивнуть. Кажется, она просто приняла меня за чревовещателя.
— Хочешь послушать чёрные стихи, сотканные из мрака рифм и образов ночи?
Не дожидаясь ответа, Кристина Смолл взяла меня за руку и повела за собой.
Мой друг рыкнул для порядка, давая понять, что он меня не бросит, прижал уши и грациозно поскакал следом, уворачиваясь от костюмированных сборищ гостей, участников и зрителей. Не слишком ловко, впрочем, его явно забавляло, когда об его бока или зад люди стукались как об угол стола, отскакивая со стоном и руганью. Умеренной, естественно. Всё-таки всерьёз на такую собаку обижаться опасно, это все понимают.
Мы направлялись куда-то в сторону от толп общих игрищ. Что ж, может, оно и к лучшему, нельзя же изгонять бесов из человека прямо тут. Не поймут ни её, ни меня, будет лишний шум, фотографы, свидетели, ещё и охрана полезет вмешиваться, тогда мы вообще всё провалим.
Всё, идём, куда ведут, в конце концов, если меня будут убивать плохими стихами, то, наверное, Гесс заступится, у него есть литературный вкус. Ну хотя бы потому, что пару раз я своими глазами видел, как он жалобно воет, когда по телевизору идёт слишком уж голимая попса.
Мы зашли куда-то в закулисье, поднялись на сцену, встав в пыльном полумраке под оглушающие звуки «Рамштайн» лицом к лицу, но потом Кристина быстро скользнула мне за спину, обняв за плечи и начав тереться об меня грудью, страстно зашептала на ухо:
Ты не видишь — труп Офелии в реке?
Над ним кружатся — комары; и пчёлы тоже;
Хотят испить её кровушки, хе-хе,
И дьявольские туманы тут тоже амфетамин.
Нет мне спасения от сил Мрака в моей душе,
Кричу разрезанным — горлом, и в сердце у меня воткнутый нож!
Геката, Мора, чернокожая Лилит…
Вот матерь моя! А вы все слепые.
Вам не понять! Ничего не понять, глупцы!
О как я страдаю от кровавых слёз опиума…
Увы, увы…
Ах, молчи! Нас могут услышать и разлучить,
Мой царь Тьмы, мой Властелин! владеющий мной!
Ночью горгулии придут и вампиры — за душой.
Пей, Азриэль, на — мою-у кровь!
Убей меня, но оставь мне любовь!!!
Устала от наркотиков.
Цирцея! Которая змея, дай мне… яду…
Я-аду…
Мой доберман не выдержал первый, он сел на короткий хвост и поднял морду вверх, завыв от безысходной тоски, а также от невозможности заткнуть ротик чтицы.
— О да, собака дьявола! — с трудом выровняв дыхание, тем не менее расхохоталась она. — Я знала, что ты откликнешься, ты почувствуешь запах могил и тлена! Склонись же у моих холодных коленей, я хочу видеть, как синяя кровь демонов пылает в твоих очах. Вот ещё…
Сатанаил, я сердце голубя-а — выгрызаю из тёплой груди,
Смотри, это Тебе! Тебе, на, жертва моя!
Я — взываю к тебе, я! У-у-у!!!
Заклинаю именами разными, разделась и жажду:
Чёрная душа холодная во мне. Я та-ка-я-а!
Кладбище — всегда голодное, отдадим ему плоть всю?..
На, на! Кровь на моих губах —
Целуй же меня везде-э!
Я продержался парой-тройкой секунд дольше, просто потому что не мог найти нужных слов, меня мутило. «Могильная плита русской поэзии» оказалась махровейшей графоманкой, помешанной на садомазохизме с явными психическими отклонениями во все тяжкие. Какая она, к дьяволу рогатому, готесса, она просто дура!
Конечно, в университете нас учили, что стихи могут быть без рифмы, без размера, без ритма, без смысла, без логики, без правил расстановки знаков препинания, но чтоб без всего сразу, да ещё заунывно мистическим шёпотом?!
— Милый юноша, твоё выразительное молчание так возбуждает. От моих строк ещё никто и никогда не впадал в такой ступор, я буквально слышу, как твоё сердце перестало биться от восхищения и предвкушения. Но ты не останешься без награды. Расстегни же мне сзади молнию на трусиках…
— Да пошла ты к свинье в дупло, никуда по пути не сворачивая, — прямым текстом взревел я, потому что блистательная поэтесса упала на колени, пытаясь зубами тянуть ремень на моих джинсах. — Гесс, держи её крепче!
— Кусь?
— Нет, но можешь чуточку придушить, чтоб не особенно брыкалась. Итак, вдох-выдох, успокаиваемся, выравниваем дыхание, ну и…
Далее последовал непечатный из гуманных соображений длинный, старательно выверенный и не раз апробированный опытным путём поток отборного русского мата, после чего розовый в золотую крапинку пошло-голый бес тщеславия бежал из несчастной жертвы экзорцизма сломя голову! Недалеко, кстати; он превратился в жёлтую лужицу уже через пару-тройку шагов.
Однако, несмотря на позорное изгнание одного нечистого, сам мат, казалось, лишь ещё больше возбуждал красавицу-готессу. Это засада-а…
— О да, — хрипела Кристина, начав обнимать опешившего добермана. — Добавь ещё грязи, дорогой! Унизь меня, сделай мне больно, терзай меня, сломай меня всю! Ну же, жёстче, ещё жёстче, порви на мне шёлк, заставь меня выть!
Да ради бога. Я выхватил из кобуры наган, вытащил один патрон из барабана и провёл серебряной пулей две линии на её белом лбу, рисуя крест. О как она взвыла-а…
— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли… И ныне и присно и во веки веков. Аминь!
Думаю, если бы не дико грохочущая музыка, нас бы точно обнаружили, а меня арестовали на месте за преступления как минимум по трём-четырём статьям, включая давление на свободу религии каждого гражданина или гражданки РФ. Но перекричать грохот барабанов «Рамштайн» практически невозможно, всеобщее внимание было приковано к сцене, закулисье на данный момент мало кого волновало, и это нас спасло.
