Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

— Я звоню в полицию, — заявляю я, надеясь, что это их отпугнет.

— Это будет ошибкой, — говорит темноволосый мужчина. — Мы должны быть в Нью-Йорке, вот почему нужна зачистка.

Блондин усмехается.

— Зачистка? Они поймут, что это были мы.

— Знать и доказать — это две разные вещи.

— Я уверен, что Бьянки заметит разницу, — отвечает блондин, поднося телефон к уху.

Я делаю шаг ближе к кухонному островку, где лежит мой телефон, и их внимание возвращается ко мне.

— Он не отвечает? — темноволосый мужчина спрашивает блондина.

— Нет. Не хотел бы я оказаться на месте Бьянки, когда босс узнает, что здесь произошло.

Черные брови сошлись на переносице.

— Мы должны посмотреть, не…

— Мама?

Я закрываю глаза и мысленно выкрикиваю длинный список ругательств, прежде чем поворачиваюсь и смотрю, как Лео идет по коридору в пижаме. Я не уверена, чего хотят эти мужчины. Я не могу сказать, почему они здесь, или оценить, насколько они опасны. Это не та ситуация, в которую я когда-либо хотела, чтобы Лео попал.

— Возвращайся в свою комнату, Лео.

Он не слушает, останавливаясь рядом со мной и свирепо глядя на двух незнакомцев.

Раздается быстрый поток русской речи. Мужчины переводят взгляд с Лео на друг друга, их голоса резкие и настойчивые. Обеспокоенные и сбитые с толку.

Они знают Ника. Я не уверена, почему это первая мысль, которая приходит мне в голову, но она остается неизменной. Это единственное логичное объяснение узнавания на их лицах, когда они смотрят на моего сына. Я много раз видела выражение благоговения, направленное на его отца.

Я не уверена, должно ли это немного ослабить панику, нарастающую внутри меня, но это так.

Возможно, я больше не знаю Ника. Я определенно ему не доверяю. Но я не верю, что он когда-либо проявил бы недоброжелательность по отношению ко мне или Лео. Он все еще тот парень, рядом с которым я лежала в постели, описывая свое хаотичное детство, и рассказывала о той ночи, когда я нашла безжизненное тело своей матери. Если эти люди знают его — кажется, уважают, — это делает их гораздо меньшей угрозой в моих глазах.

Я тащу Лео за собой, на всякий случай.

Болтовня на русском продолжается.

Я смотрю на свой телефон. Если я побегу за ним, я понятия не имею, что они могут сделать. Это действие, которое я могла бы предпринять до появления Лео. Если я двинусь сейчас, он будет полностью беззащитен. Любой из них может легко схватить его, а я не хочу рисковать.

— Чего вы хотите? — Спрашиваю я.

Русские замолкают.

— Хотим? Ничего, — говорит темноволосый мужчина. — Я годами умирал от желания убить итальянскую krysа. Это приятнее, чем сидеть на собрании.

— Григорий. — Блондин говорит что-то по-русски, затем ухмыляется. Другой мужчина свирепо смотрит на него. Веселье все еще скрывается на лице блондина, когда он поворачивается ко мне. — Я Виктор.

— Мне все равно, как вас зовут. Я хочу, чтобы вы ушли. Сейчас же.

Григорий улыбается.

— Я думаю, что ты передумаешь, если итальянцы вернуться.

Звонит его телефон, и с лица Григория исчезает всякое веселье, когда он смотрит на экран. Он немедленно отвечает и начинает говорить — по-русски.

Я начинаю очень уставать от непонимания того, что говорят. Виктор согласно кивает всему, что говорит Григорий.

Они отвлеклись.

Наверное, это подходящий момент, чтобы позвонить в 911.

Но я не могу пошевелиться. Не могу пойти ни на малейший риск, когда речь идет о безопасности Лео, даже если это увеличит наши шансы в целом.

Григорий вешает трубку и смотрит на меня.

— Поехали.

Я смеюсь и не потому, что мне весело. Григорий произносит это так, словно это разумная просьба после того, как он ворвался в дом незнакомки под звуки выстрелов, а не постучал в дверь, как цивилизованный человек.

Кроме этого, он кажется… нормальным. Никаких безумных глаз или размахивания пистолетом. Но это ненормально. Это безумие. Он сумасшедший, если думает, что я куда-то пойду с ним.

Однако я прекрасно осознаю присутствие Лео позади меня. Все, что я делаю или говорю, должно быть продумано. Все кажется сюрреалистичным, как будто я наблюдаю за происходящим на расстоянии. Но это происходит на самом деле. Реальные действия с реальными последствиями.

Виктор подходит к окну, выходящему на дорогу, и выглядывает наружу, на улицу.

— Компания.

— Сколько? — Спрашивает Григорий.

— Ше… восемь.

— Ублюдки.

— Вы пришли, чтобы разобрать с нами? — Я ненавижу себя за то, что задала этот вопрос в присутствии Лео, но я не знаю, что еще можно сделать. Отправлять его обратно в комнату звучит еще более рискованно, чем держать его здесь со мной.

Григорий и Виктор переглядываются, выглядя искренне озадаченными моим вопросом.

— Разобраться с вами? Конечно, нет. — В голосе появляется больше акцента, чем раньше, каким-то образом добавляя искренности. Григорий звучит искренне, и это немного улучшает ситуацию.

У меня нет причин доверять ему, кроме того факта, что он пока не причинил нам вреда. Он — или Виктор — могли застрелить меня в ту же минуту, как вошли в квартиру.

Удушающее состояние страха, в котором я пребывала с тех пор, как услышала первый выстрел, немного ослабевает.

Виктор снова подошел к окну. Он выглядывает наружу, затем говорит что-то по-русски. Я не понимаю ни слова, но у меня нет проблем с чтением тона.

Срочность.

— Нам нужно идти, — заявляет Григорий.

Я бегу на адреналине и в замешательстве. Я понятия не имею, кто такие Григорий и Виктор и почему они здесь. Но я не могу придумать ни одной причины, по которой они могли бы лгать о прибытии новых людей. Я уже в их власти.

Внезапно в руке Григория оказывается пистолет.

Адреналин разливается, смешиваясь со страхом. Я отказываюсь позволить ему парализовать меня. Слишком многое сейчас поставлено на карту. Я волнуюсь из-за всего, что может случиться позже.

У одного из маминых парней, когда я училась в шестом классе, был шкаф с оружием. Его звали Эрик, и он с честью демобилизовался из армии. Его пути с мамой пересеклись на собрании анонимных алкоголиков во время одной из ее попыток протрезветь.

Их отношения закончились, как только она снова начала употреблять — и воровать у него. Но в течение нескольких месяцев я чувствовала, что эта семья была самая близкая к полноценной.

Когда мы ненадолго переехали к нему, я помогала Эрику чистить оружие, молча наслаждаясь, когда мама суетилась из-за того, что я к ним прикасалась. В кои-то веки мне показалось, что ей не все равно, хотя я почти уверена, что это было больше для того, чтобы произвести впечатление на Эрика своими родительскими способностями, чем для того, чтобы по-настоящему беспокоиться о моей безопасности.

В шестом классе я в последний раз видела пистолет вживую — до сегодняшнего дня. Виктор теперь держит его в руках. Они направлены не в нашу сторону, создавая непрочную иллюзию защиты.

Я знаю, что это может измениться очень быстро.

— Ты готова? — Спрашивает Виктор.

Это вопрос, а не требование. Но я знаю, что на него есть только один правильный ответ.

Я понятия не имею, чего эти мужчины хотят от меня. В данный момент они кажутся защитниками. У меня нет уверенности, что это не очередная иллюзия, и нет другого выбора, кроме как доверять ей.

— Секундочку. — Я помогаю Лео надеть пальто и застегиваю его до упора, как будто это защитит его от всего, что может встретиться на нашем пути. И мне удается сунуть телефон в карман пуховика, прежде чем я надеваю его, что немного облегчает тяжесть, давящую мне на грудь.

Я могу позвать на помощь. Я не беспомощна.

Григорий останавливает меня, прежде чем мы доходим до двери, дергая за рукав моего пальто.

— Прикрой ему глаза, — говорит он мне, кивая Лео.

Я смотрю на него в шоке, неуверенно. Мой разум лихорадочно соображает, что это может означать. Это также дает мне больше уверенности в том, что у нас все будет в порядке.