Уроки во грехе - Гудвин Пэм

Дойдя до спальни Тинсли, я постучал и встал спиной к двери. На случай, если она вздумает выйти из комнаты голой.

Но она не вышла вовсе.

– Открывай, – стоя спиной к двери, я кивнул Кэрри.

Послушавшись, он открыла и прошла в комнату. Ее шаги замерли.

– Ну ты и вляпалась, – прошептала она.

Я поморщился.

– Она в потребном виде?

– Ну как сказать…

– В униформе?

– Да?

Почему-то «да» прозвучало как вопрос.

Повернувшись, я увидел, что Тинсли сидит на постели и сует в рот горсти печенья. Прижав коробку к груди, она поднесла еще одну горсть ко рту.

– Еще одно печенье, и твое наказание увеличится вдвое, – я строго посмотрел на нее.

Она посмотрела на меня в ответ и положила печенье в рот. Крошки посыпались на незаправленную рубашку и собрались в складках юбки. Юбки, которая едва прикрывала ей бедра.

– Вставай и пойдем в коридор, – я сложил руки за спиной и расставил ноги.

Оценив мою позу, она медленно встала.

Иисусе. Она срезала почти весь подол, и теперь ткань юбки едва выглядывала из-под незаправленной рубашки.

Вместо того чтобы спрятать содеянное, она отвела руку с коробкой в сторону и встала в позу:

– Зацените прикид.

– Прикид?

– Старичье, – фыркнула она. – Наряд. Зацените наряд.

Кэрри подавилась смехом, но тут же взяла себя в руки.

– Я отдал тебе приказ, и с каждым новым непослушанием ты ухудшаешь свое наказание.

– Вы не смешной. – Тинсли прижала коробку к груди, заправив в рот еще одну порцию печенья. И вышла в коридор.

– Кэрри, возьми ножницы на столе и приходи к нам. – Я протянул руку к Тинсли. – Давай еду сюда.

Она выпятила губы и отступила назад, еще крепче прижимая коробку.

– Я со вчерашнего ланча ничего не ела.

– Католики постятся как минимум час перед Евхаристией.

– Понятия не имею, что это значит, но… Тьфу. Слава богу, я не католик. – Глядя на мою протянутую руку, она сжевала еще одно печенье.

Подсчитывая в уме ее проступки, я стоял, не сводя с нее взгляд.

Ее дыхание участилось, и она медленно протянула коробку мне. Я взялся за коробку и потянул, и еще секунду она не отпускала, словно проверяя меня на прочность.

Кэрри встала подле меня. Я взял ножницы и отдал ей печенья.

– Протягивай руку, – сказал я Тинсли.

– Ни за что! – она округлила глаза.

– Наказания множатся. – Мой голос был спокоен, а лицо бесстрастно. – Каждый проступок влечет за собой последствия. Для тебя этот день будет ой каким долгим.

– Я не позволю отрезать себе пальцы. Это что за школа такая?

Я посмотрел на ее длинные, с жемчужным отливом волосы.

– Только не волосы! – она отчаянно захрипела и протянула мне руку. – Если пустите мне кровь, я вас засужу.

– Другую руку.

Она зарычала и протянула мне другую руку.

Я в мгновение ока разрезал тонкий бриллиантовый браслет и поймал его на лету.

– Нет! – у нее отвисла челюсть. – Это подарок моего брата! Бриллиантовый браслет за три тысячи долларов!

– Теперь он не стоит ничего. Прямо как твоя униформа. – Я швырнул браслет в стоящую в ее комнате мусорную корзину и протянул Кэрри ножницы. – Из какой спальни ты украла еду и ножницы?

Тинсли пялилась на свое запястье, а глаза ее горели яростью.

– Мое терпение бесконечно, мисс Константин. Но в эту минуту… – я посмотрел на часы, – двадцать один человек опоздает на мессу из-за вашего эгоизма.

Я ожидал, что она поднимет бунт, но она зашла слишком далеко, и знала об этом.

– Крайняя комната справа, – она показала за спину.

– Верни украденное, – попросил я Кэрри. – Быстро.

Она бросилась туда, а я наклонился к Тинсли, почти касаясь губами кожи за ее ухом. Она пахла лимоном и ванилью. И украденным печеньем.

– Я знаю, чего ты добиваешься, но у тебя ничего не выйдет, – я вдыхал ее оцепенение, ее беспомощный страх. – Дорогая мамочка заплатила немалую сумму за то, чтобы оставить тебя здесь. Так что ты застряла в моей компании на весь год.

– Лучший способ меня мотивировать – это сказать, что я не смогу, – она повернулась ко мне, касаясь дыханием моих губ. – Избавьте нас обоих от неприятностей и верните меня домой.

Ее губы были слишком близко. Я почти чувствовал сладость, манящий грех, ожидающий меня на расстоянии пары сантиметров. Достаточно было просто немного дернуться.

Наши взгляды встретились, и в этой непереносимой близости я ощутил, как мои зубы впиваются в ее пухлые губы. Я уже чувствовал вкус ее крови, слышал ее стон и причинял ей сладкую боль.

Звук шагов вырвал меня из задумчивости.

Кэрри спешила к нам. Я распрямился, а Тинсли выдохнула.

– Кэрри, – я говорил мягким спокойным голосом. – Объясни Тинсли, почему католики постятся перед мессой.

– Потому что физический голод помогает сосредоточиться и пробуждает в нас голод по любви Божией.

– Спасибо. Можешь идти. Скажи отцу Исааку, чтобы шел к церкви. Мы с Тинсли вас догоним.

– Ладно. – Смущенно мне улыбнувшись, она пошла обратно к лестнице. – Рада снова вас видеть, отец Магнус. Я очень хотела посещать ваш продвинутый класс математического анали…

– Месса началась две минуты назад.

– Точно. – Развернувшись, она поспешила вниз.

Опершись спиной о дверной косяк, Тинсли проскользнула пальцами между пуговицами в районе груди.

– И что вы со мной сделаете?

– Потом узнаешь. Будет неприятно, но не думай об этом.

– Вы о чем? – Ее пальцы дрогнули, и она опустила руку.

Отложенное наказание производит самый лучший эффект. Нетерпение, незнание сами по себе являются наказанием. Но они и близко не стояли к тому, что ждет ее в полдень.

Я заглянул в ее комнату и убедился, что в шкафу висят еще четыре униформы.

– У тебя шестьдесят секунд, чтобы переодеться и подойти ко мне на лестничную площадку. – Я пошел к лестнице.

– А по пути будут острые предметы? – спросила она мне в спину. – Чтобы я могла на них броситься.

– Пятьдесят секунд. – Я подошел к лестничной площадке и прислонился к стене, впитывая прохладу кирпичной кладки.

Мои мысли пытались свернуть в опасное русло. За пятьдесят секунд горячее вожделение охватило меня целиком.

Мои реакции на эту девушку не имели никакого смысла. В этом чертенке не было ничего привлекательного.

Но при этой мысли я понял, что лгу. Тинсли Константин была несравненно красива, с какой стороны ни посмотри, непредсказуема и остра на язык. Она бросала мне вызов, шокировала меня и путала мне все карты. Она была еще ребенком.

Хотя ей уже восемнадцать. Технически она уже взрослая.

А это значило, что Кэролайн уже не имела над ней родительской власти. Тинсли могла покинуть академию «Сион», дать каждому парню в штате Мэн, и ее мать ни черта не могла бы с этим сделать. Кроме как лишить ее денег. Кэролайн могла и лишила бы Тинсли трастового фонда, финансовой поддержки и крыши над головой.

Возможно, за исключение из академии мать вряд ли бы от нее отреклась, но риск был велик.

Я не хотел прикладывать к этому руку. Тинсли была студенткой, и в мои обязанности входило обучать ее и заставить соблюдать дисциплину. А все остальное было злоупотреблением властью.

Услышав звук ее шагов, я понял, что забыл засечь время. Прошло шестьдесят секунд? Пять минут? Мы и так опоздали. Идти на мессу было бессмысленно, только если из желания преподать ей урок.

Она не имела права манипулировать правилами. Я мог это делать куда лучше, чем она.

Когда она вышла на лестничную площадку, я осмотрел ее униформу. Рубашка заправлена, пуговицы застегнуты от самого горла. Гольфы по колено плотно натянуты, а лоферы подобраны по цвету. Зимой девочки носили кардиганы, но сейчас в нем не было необходимости.

– На колени. – Я обошел ее по кругу, подмечая, как напряглись ее плечи.

Она хотела что-то возразить, но послушалась моего приказа.

– Юбка касается пола, как и предписано, – я поднял палец. – Встань.

Ее глаза наполнились яростью. Сила ее эмоций застала меня врасплох. Было в ней нечто большее, чем нежелание подчиниться правилам.