Хитрожопый киборг (ЛП) - Майло Аманда

Если бы она была йондерином, как я, я бы подумал, что она испытывает физическое замешательство, пытаясь дышать носом, а не жабрами.

Усиливая это впечатление, она украдкой вытирает нос и лицо платьем.

Она успокаивается по мере того, как я изучаю ее, и когда я сканирую ее мозг, то прихожу в большее замешательство, чем когда-либо, потому что обнаруживаю на содержимом ее черепа слабые следы в тех местах, где люди проявляют стыд и смущение. И что поразительно — страх.

В полной растерянности я спрашиваю:

— Как мне показать тебе любовь так, чтобы ты увидела и оценила?

Пако поворачивает голову в мою сторону, его уши вытягиваются вперед.

— Не ты, — говорю я ему. Я смотрю на Бекки.

В ее мозгу возникает странное облако. Мгновение она смотрит на меня с непонимающим выражением лица. Она взвизгивает:

— Что?

Нахмурившись, я беру скребницу¹⁵ и начинаю быстро вычесывать мех Пако, сбившийся из-за сбруи.

— Я осел для твоей кобылы.

Мозг Бекки пульсирует в секторах замешательства.

— Что…? — повторяет она, но медленнее. С намеком.

Пако начинает грызть свой поводок. Я перестаю чистить его и начинаю изо всех сил пытаться высвободить веревку из зажатых зубов. Разочарование, звучащее в моем голосе, вызвано исключительно той битвой, которую Пако заставляет меня выносить.

— Ты кобыла! — говорю я Бекки, дергая за веревку. — Брось ее, идиот! — я рычу на Пако. Обращаясь к Бекки, продолжаю. — А я осел. И мы говорим на двух совершенно разных языках, — объясняю я, бросая на нее встревоженный взгляд.

— О чем ты говоришь? — спрашивает Бекки.

— Я сдаюсь, ты, маленькое невежественное чудовище. Подавись ей, — говорю я Пако, затем машу ей рукой. В пространство между нами. — Это отличный пример. Ты помнишь, как Пако пытался ухаживал перед кобылками в день моего приезда? — я снова начинаю расчесывать его. Толстые волокна веревки-поводка скрипят между зубами Пако, когда он сжимает ее, но я игнорирую это, обхватывая его рукой и расчесывая шерсть на спине. — Кобылы были в лучшем случае сбиты с толку, совершенно не обращая внимания на его попытки добиться их расположения. И ты сказала мне, что, хотя для нас было очевидно, что Пако неравнодушен к самкам, ослы ухаживают совсем не так, как жеребцы, поэтому его намерения не были поняты кобылами. Это произошло потому, что эти два вида животных говорят на двух совершенно разных языках.

— Хорошо… — Бекки говорит так, что, я полагаю, это означает, она поощряет меня прояснить еще больше — ее брови хмурятся, когда она в замешательстве смотрит на меня.

Стряхивая с расчески клочок шерсти, я киваю.

— Подобно Пако, неуклюже раскачивающемуся перед кобылами, когда он явно хотел быть соблазнительным, я предполагал, что для тебя будет очевидно, что я ухаживаю за тобой, — я опускаю взгляд и перемещаюсь вбок, чтобы лучше достать его зад. — Но все усилия, которые я предпринимал до сих пор, были безуспешными. Ты так тщательно отвергла их, что я сбит с толку.

— Ты пытался ухаживать за мной? — спрашивает Бекки.

Ее голос звучит так откровенно растерянно, что это ранило бы меня, если бы я уже не понял, что мои попытки доставить удовольствие своей паре были совершенно потеряны при переводе.

— Мы уже женаты! — указывает она с выражением крайнего замешательства в голосе.

Я на мгновение запинаюсь, подбирая слова.

— Разве супруги не ухаживают друг за другом? Разве не в этом смысл поиска пары? — я смотрю на нее. — Чтобы взять на себя ответственность ухаживать за ней до конца ее дней?

Она моргает.

— Некоторые пары… ходят на свидания. Любят проводить вечера…

Я ухватываюсь за это предложение.

— Как мне устроить свидание с тобой? Я принес тебе лучшую добычу, которую смог поймать, чтобы продемонстрировать, как высоко я тебя ценю. Я знаю, что тебе не нравится аромат моего любимого морского мяса, и поскольку я хочу хорошо тебя обеспечивать, я подумал, что если я принесу тебе этого сухопутного орикса, как пищу для тебя, — я указываю на него, — это докажет, как я ценю твое счастье и комфорт, — я чувствую, как уголки моего рта опускаются вниз от внутреннего смятения. — Но, исследуя механику твоего разума, я не вижу никаких указаний на то, что ты связываешь мою заботу с ухаживанием, не говоря уже о любви.

— Любви? — хрипит Бекки.

Кивнув, я подхожу к Пако с другой стороны.

Бекки наблюдает за мной, попеременно то заламывая руки, то хватаясь за живот, ее мозг в смятении.

Я вздыхаю.

— Этим утром я был так тронут твоим желанием приготовить мне еще одно блюдо из морепродуктов, что мне захотелось поцеловать тебя. Но тебе не понравились мои попытки нежно приласкать тебя, поэтому я понял, что ты не обрадуешься моему поцелую.

Бекки замирает.

— Я подумал, что, возможно, мог бы помыть за тебя посуду. От нее исходил очень сильный запах моей еды, поэтому я знал, что тебе будет неприятно ее мыть, а до сих пор ты всегда мыла всю нашу посуду. Я хотел взяться за эту задачу и внести свой вклад в наведение порядка в нашем жилище с помощью этой повседневной рутинной работы, но ты охраняла содержимое раковины и агрессивно выгнала меня с кухни.

Я добрался до шеи Пако и заканчиваю свою работу по вычесыванию уверенными, осторожными движениями. Вешая щетку, я хмуро смотрю на настенные крючки и говорю своей паре:

— Ты одна обладаешь силой пробудить мой интерес — и секс, и привязанность, — я смотрю на нее. — И заботу тоже. Я патрулирую эту ферму не просто потому, что это моя территория. Я делаю это, чтобы убедиться, что границы, которые защищают тебя, безопасны. Чтобы бродячий агрессор больше никогда не причинил тебе вреда. Это единственный способ принять мои ухаживания? Ты хочешь меня только как стража своей территории?

Тревожно поглаживая руками живот, Бекки наблюдает за мной с напряженным выражением лица. Странным.

— Я… — ее рот шевелится. Ее глаза очень голубые. — Нет. Уильям… Я… Мне жаль, что я не… Спасибо. За то, что показал, что я тебе небезразлична.

Её слова успокаивают меня. Но они также вызывают острое ощущение, которое врезается в мои эмоции. Эмоции, которые я даже не знаю, как распутать и определить. Опустив взгляд, я подхожу к поводку Пако и отвязываю его от прутьев стойла. Я начинаю отходить с намерением вывести его из стойла, чтобы выпустить в загон, но в тот момент, когда веревка начинает натягиваться, она вырывается у него из губ и падает на землю.

Поворачиваясь, я смотрю вниз, чтобы убедиться в том, что мне известно о судьбе поводка.

Его прожевали насквозь.

Виляя коротким пушистым хвостом, вращая мохнатыми ушами, чтобы сфокусироваться их в моем направлении, Пако выплевывает то немногое, что осталось от веревки, которая была у него во рту. Покрытая слюной, она болтается на карабине, все еще прикрепленном к кольцу недоуздка под его подбородком.

Еще мгновение я наблюдаю за этим. Затем поднимаю на него взгляд.

Его глаза мерцают.

— ХИИИИИИИИИИИ! — взрывается он, оглушая меня — и Бекки тоже, судя по тому, как она закрывает уши руками, когда рев Пако отражается от стен стойла. — ХИИИИ! ХИИИИ! ХИИИИ! РИИИИ!

Зная, что если я сейчас подниму руку, Пако, скорее всего, вздрогнет, ожидая удара, я решаю сделать что-нибудь еще. Я делаю шаг к нему.

Пако испуганно отскакивает назад.

Но я ловлю его, обнимаю за шею и похлопываю ладонью.

На мгновение он отчаянно отбивается, охваченный паникой.

Его движения замедляются, когда он понимает, что, кроме моих крепких объятий и похлопывания, я не причиняю ему боли. Его большая голова наклоняется над моим локтем, проверяя и позволяя ему понять, что моя хватка не слишком крепкая.

Он полностью прекращает борьбу, тело замирает. Уши, которые до этого были прижаты, частично приподнимаются, что свидетельствует о его замешательстве.

Встречаясь с ним взглядом, я сообщаю ему:

— Ты заноза в заднице, Пако. И ты сильно испытываешь мое терпение.