Последняя игра чернокнижника (СИ) - Орлова Тальяна

Ринс говорил так же задумчиво, не выражая никакой злости:

— Есть сходства, наверное. Но никак не пойму логику вашего дьявола. Правда причиняет куда больше бед, чем ложь. Вранье упрощает мир, делает его для кого-то слаще… Представь, насколько бы проще шли наши с тобой разговоры, если бы сначала я предстал перед тобой благородным рыцарем или добрым милосердным чудиком — в этом случае ты была бы рада выложить мне всю подноготную. Или если бы я не показывал мужикам во дворе правду — мол, глядите, эти девки действительно красивы и молоды, вам не показалось, никакого простора для фантазии. И вам придется с этим осознанием уже сейчас справляться. Но так поступают только те, кому надо полегче, у кого не хватает сил для настоящего положения дел… Да, я понял! В нашем мире это свойство объединяет всех сильных магов: белые лгать не могут, а черные не видят смысла. Лучше я лишний раз покажу свою силу и жестокость, чем умение изворачиваться, для репутации полезнее. Постоянно врут только слабые, кем бы они ни были.

— Интересная версия, — заметила я. — Но иногда люди врут, чтобы выжить. Пусть это и слабость перед более сильным противником, но такая тактика оправдана. Лучше быть умным вруном, чем мертвым правдорубом.

— Точно. Спасибо, что напомнила о себе, — он улыбнулся шире. — Итак, что ты скрываешь о своей магии?

— Ничего, — я не отрывала уверенного взгляда от повязки. — О моей магии я больше услышала от вас, чем узнала сама.

— Ага. И защита тут же включилась. Эх, Катя, я уже думаю, что ваш дьявол не так уж и глуп, — он тихо рассмеялся и встал. — Сегодня мы проверим несколько способов. Начнем с амулетов.

И несколько часов подряд продолжалась свистопляска. Хоть айх и заверил, что сегодня убивать меня не собирается, но средства его оптимизма не внушали. Амулеты, пригодные только для магов, на мне не работали.

— Вот этот позволяет слабым белым магам ненадолго увеличить силу, — объяснял айх. — Катя, да что ты застыла? Иди сюда.

И я подошла — как раз в тот момент, когда он полоснул ножом себя по запястью. Я вздрогнула, но он мне подсунул кровоточащую рану прямо под нос.

— Вылечи.

Я пыталась: держала руки сверху, закрывала глаза и командовала мысленно, чтобы рана затянулась. Но итогом был лишь запачканный кровью ковер. Айх, увидев тщетность, другой ладонью с силой провел и будто стер рану.

Вынул другой металлический круг и заставил меня нацепить его на шею.

— Это уже для черных магов. Выдает ложь на допросах. Соври что-нибудь.

— Вы мне очень нравитесь, айх Ринс.

Он, казалось, собирался рассмеяться, но вспомнил об эксперименте и удрученно заметил, что штуковина тоже не работает. Амулетов, работающих на белой магии, у него было очень мало — за отсутствием необходимости. Но они оказались такими же бесполезными, как и для черной.

— Теперь этот — он для простых людей. Позволяет мгновенно переместиться из одной точки в другую, но только один раз, после этого сгорает. Я хранил его для королевского наследничка, на создание уходит просто тьма силы… Давай, пробуй, бесы с ним, с наследничком.

У меня от надежды даже руки задрожали. А если я сразу в Москве окажусь? И даже не в тюрьме. Да я тогда сразу… я тогда вообще всю свою жизнь перекрою! И никогда этот опыт не забуду, остановлюсь, если только подумаю свернуть на кривую дорожку! Я тогда, я… Ринс будто мои мысли прочитал:

— Нет-нет, на перемещение между мирами он не способен. Уж если бы я это мог, то давно бы стал дьяволом в твоем или любом другом мире. Закрой глаза и представь какое-то знакомое тебе место, где хотела бы оказаться. А я тебя у Ноттена утром заберу.

Чуть-чуть поскрипела зубами от того, что он так верно угадал изменение хода моих намерений, но все же зажмурилась, воображая себе ту самую комнату в высокой башне — светлую, до рези в глазах, вызывающую только приятные эмоции. Через несколько секунд открыла глаза и разочарованно уставилась на черную повязку.

Ринс хмыкнул. Взял у меня круглый амулет, внимательно рассмотрел и снова хмыкнул.

— Он даже не выгорел. Следовательно, ты не простая смертная. Что и требовалось доказать. Но и выловить в тебе магию тоже не получается.

— Может, еще раз этот испробуем? — жалобно попросила я.

— Бессмысленно. Он действует безотказно. Королевский дом давно убрал бы меня с должности айха, если бы я поставлял им нерабочие инструменты на случай беды или похищения кого-то из семьи. Или если бы не боялись, что я расстроюсь… Но сейчас мы о другом. Ты маг, Катя.

— Белый или черный?

— Прозрачный. Иди, ложись на кровать.

— Зачем? — я отступила.

Но Ринс перехватил меня за талию, поднял в воздух и бросил на плотное покрывало. Навис сверху, придавливая плечо рукой. Замер так, вызывая во всем теле тянущие от двусмысленности ощущения.

— Что вы делаете, айх?

— Ты сейчас постарайся снять защиту. Она все равно не поможет. Я тебя прокляну, но сниму проклятие до того, как ты умрешь. Защита может замедлить процесс отмены, потому сними — именно для самосохранения.

Меня от страха затрясло, хотя его обещанию я поверила.

— Я… не могу!

— Даже если это мне помешает спасти тебя?

Дилемма неоднозначная. Но я уже видела, что моя магия может работать против меня — она не выключается, даже когда очень надо! Попросила спокойнее:

— Попробую. Но только вы отодвиньтесь. Пожалуйста.

Он тут же с усмешкой отпустил меня и улегся на бок — всего на расстоянии вытянутой руки. Я попыталась расслабиться, убедить себя, что мне ничего не угрожает, но через пару минут айх не выдержал:

— Вижу, что не получается. Значит, будем рисковать. Будь ты проклята, Катя.

Какие пустые слова, произнесенные совершенно спокойным тоном. Нет, даже с каплей нежности, приятным голосом, который в других бы обстоятельствах мог пробрать до мурашек — в хорошем смысле этого физического явления. Фразочка одна из тех, что люди кидают друг другу в приступах раздражения и получают в ответ такие же. Людям иногда хочется что-то подобное сказать. А в некоторых случаях даже нужно, чтобы не перейти к кулакам. Ничего не значащие слова, облегчающие душу. Будь ты проклята, Катюшка Миронова, которой никогда особенно не везло, будь ты проклята. Надо же, даже не зацепило, нисколько не обидело, потому что я привыкла к тому, что мне никогда особенно не везло.

И почти сразу мне стало труднее дышать. Минуты через две каждый вдох сопровождался болью в легких. И следующая секунда становилась все труднее. Я чувствовала, как что-то клокочет в горле — быть может, мой дымок очнулся и решил помочь, но он замер там же, угас под натиском более мощной силы. Чернота вытягивалась, заполняла собой и взрывалась мелко в разных частях тела.

Я не имею представления, сколько времени прошло. Казалось, что часы, а боль распространялась повсюду, скручивая желудок, выжимая легкие и вонзаясь в каждую мышцу. Это не те ощущения, при которых хочется жалостливо поскулить, они больше, масштабнее любых звуков. Но хуже боли было другое: меня накрывало тяжелой апатией, ожиданием неминуемой смерти.

— Отмените… Я умираю, айх, — удалось прошептать.

— Ты слишком низкого о себе мнения. Часа два точно продержишься, — был мне равнодушный ответ, точно тем же тоном с каплей нежности.

Но я умирала — ощущала это. И знала наверняка, что когда и он заметит, то скорее всего попытается спасти. Но защита не отключается по моей воле, она замедлит его действия, и тогда айх Ринс вздохнет — дескать, не успел, бывает. Одной рабыней меньше, надо не забыть вписать ее в статистику несчастных случаев. И меня больше нигде не будет. Неужели маленький сын господ Нами все те дни чувствовал то же самое? Ведь это хуже любых мучений — знать, что конец неизбежен. А я знала. Конец даже не очередной игры чернокнижника, а моей собственной.

Заметила где-то далеко от своего разума злость и зацепилась за нее всем сознанием. Злость мне и нужна, та самая, целительная, придающая любой энергии. Следующий вдох вошел в легкие с болезненным сипом, но я уже на это не обратила внимания. Мы говорили сегодня о честности, а по-настоящему честным человек становится только тогда, когда больше нет надежды.