Император ярости (ЛП) - Коул Джаггер

Даже мое извращенное сознание не смогло бы придумать такое.

Его язык борется с моим на мгновение, наши рты сливаются, прежде чем он медленно отстраняется.

— Я же говорил, что накормлю тебя этим.

Так и было.

Так. И. Было.

26

МАЛ

Сон всегда начинается одинаково.

Я снова маленький — всего лишь мальчик — стою у края бассейна в поместье моей семьи. Ночной воздух густой и удушливый, запах крови и дыма смешивается в горькую дымку, которая забивает мои легкие.

Руки дрожат, когда дядя Ларс сует мне в руки садовый шланг.

— Мы тренировались, Малекки, — рычит он, его голос напряжен. Он оглядывается назад, и я вижу, как отблески огня освещают напряженные линии его челюсти, прежде чем он снова поворачивается ко мне.

— Держись за слив на дне, как я показывал тебе, чтобы не всплыть. Держи шланг у рта. Вдохни, закрой конец, выдыхай медленно, чтобы не было пузырей. Мал…

Я смотрю мимо него, мое лицо бледное, а сердце бешено колотится в моих маленьких венах, пока я наблюдаю, как крыша нашего дома взрывается искрами и пламенем.

— МАЛ!

Мое внимание снова приковано к дяде Ларсу.

— Повтори, что я только что сказал!

Я сглатываю, пульс учащается.

— Прыгнуть в бассейн, держаться за слив на дне, дышать через шланг, выдыхать медленно. Без пузырей.

Губы Ларса изгибаются в темную, гордую улыбку, когда он взъерошивает мои волосы.

— Хороший мальчик, — тихо рычит он. Взрыв и еще больше выстрелов раздаются позади него, в саду возле дома.

— Мне нужно идти, Малекки.

Мои глаза широко раскрываются, когда страх охватывает меня. Я тянусь к нему, пытаясь остановить. Но брат моей матери, который был для меня как отец все эти годы, намного больше и сильнее.

Он останавливает меня твердым покачиванием головы.

— Мне нужно, чтобы ты залез в бассейн…

— Нет!!

— ДА! — он рычит на меня, потрясая до глубины души. Он никогда не кричит на меня. Он строгий, и иногда может повысить голос. Я видел, как он кричал на других людей много раз. Но никогда на меня.

Это заставляет меня понять, насколько все серьезно.

— Пожалуйста, Мал, — шипит он. — Сделай, как я сказал, хорошо? Мне нужно идти, но я вернусь. Обещаю.

Киваю, сглатывая, пока дым и пепел оседают на поверхность бассейна позади меня. Еще больше выстрелов раздаются в сторону дома, за ними следуют крики мужчин.

— Сейчас, Малекки!!

Дядя Ларс крепко обнимает меня. Затем, без лишних слов, он поднимает меня и толкает назад.

Я падаю в воду с плеском, холод заставляет мои легкие на мгновение сжаться. Но затем я вспоминаю, чему он меня учил в случае чего-то подобного. Я хватаю шланг, и мой взгляд поднимается к дяде.

— Вниз! — шипит он. Я киваю, погружаясь под воду, пока он поворачивается, достает пистолет из куртки и бежит обратно к дому.

На дне бассейна я делаю, как мне сказали. Я просовываю свои маленькие пальцы в решетку слива, удерживая себя внизу. Подношу шланг ко рту, высасывая первые несколько сантиметров воды, прежде чем принципы сифона начинают работать, втягивая воздух, смешанный с запахом дыма сверху.

Моя грудь сжата. Сквозь рябь в воде вижу вспышки и взрывы наверху, огонь, смерть и крики. Я слышу приглушенные звуки грома и отрывистые выстрелы.

Я не знаю, как долго остаюсь там. Достаточно долго, чтобы пальцы на руках и ногах сморщились. Достаточно долго, чтобы мои глаза ужасно жгло от хлора.

Когда я наконец всплываю, задыхаясь, мир зловеще тих.

Смертельно спокоен.

Моя семья исчезла. Каждый последний из них.

Их тела лежат скомканные и безжизненные, разбросанные, как разбитые фарфоровые куклы, в лужах крови вокруг горящего, рушащегося дома, в котором я вырос. Моя мать и сестра обе обнажены и лежат лицом вниз, их руки связаны за спиной.

Пройдут годы, прежде чем я пойму, насколько ужасными были их последние моменты.

Все наши солдаты мертвы. Домработница тоже обнажена, связана, как моя мать и сестра. Садовник обезглавлен. Арнольд, наш дворецкий, вместе с остальными слугами — расстреляны у стены гаража.

Некоторое время в моей груди теплится надежда, что дядя Ларс выбрался, потому что я не могу найти его тело нигде.

Затем я понимаю, что это за обгоревшая, бесформенная штука, висящая на проволоке на почерневшем от огня флагштоке, и понимаю, насколько я действительно одинок.

Они все ушли.

Каждый из них.

Вкус их смерти задерживается на языке, как яд, горький и едкий. Когда я смотрю на ужасную бойню, я даю себе клятву: больше никогда не буду прятаться.

Я больше никогда не буду таким слабым.

Сцена меняется, как это всегда бывает. Тени удлиняются, тела исчезают, и я остаюсь один, тону в тишине. Всегда один.

Резко просыпаюсь, тело покрыто потом, сердце бешено колотится. Моя грудь тяжело вздымается, пока я пытаюсь успокоить дыхание, но знакомый прилив адреналина уже захватил меня. Сон задерживается, цепляясь за меня, как горький, удушливый дым.

Это всегда один и тот же кошмар. Всегда та ночь.

Я сажусь, проводя рукой по лицу, чтобы отогнать образы. За окном солнечный свет меркнет, отбрасывая длинные тени по комнате. Я все глубже и глубже погружаюсь в ночь, незаметно для себя переходя на ночной ритм.

Тьма кажется более естественной. Более… комфортной.

Но я знаю настоящую причину, по которой избегаю дневного света. Это из-за нее.

Фреи.

Ее имя крутится в голове, напоминая о том, насколько все это стало сложным.

Фрея Хольм — это Фрея Линдквист, дочь монстра, который уничтожил все, что я когда-либо знал. Кто сжег мой дом, изнасиловал мать и сестру, убил мою семью.

Это кровь, которая течет в жилах женщины, с которой я почти неразрывно связался.

И я не знаю, что будет дальше.

Дом кажется слишком тихим, пока я спускаюсь вниз. Сон начинает рассеиваться, пока иду по тихой дорожке обратно к главному дому. Но его остатки все еще цепляются за мою кожу, делая все более тяжелым.

Я нахожу Хану на кухне, сидящей с чашкой чая и листающей телефон. Она поднимает взгляд, когда я вхожу, ее острые глаза оценивают меня.

— Поздняя ночь? — спрашивает она, ее голос несет в себе тот самый оттенок, к которому я привык.

Я хмыкаю в ответ, беру кружку и ставлю ее под машину для эспрессо. Когда вода начинает пузыриться и выплескивать сладкий, сладкий кофеин, подношу кружку к губам и прислоняюсь к стойке, все еще пытаясь стряхнуть остатки кошмара.

— Итак…

Я медленно делаю глоток и затем поднимаю глаза на свою кузину.

— Да? — спрашиваю я, пытаясь звучать непринужденно и полностью проваливаюсь.

Она поднимает ухоженную, не впечатленную бровь, ее ястребиные глаза анализируют меня, пока она поправляет идеально прямой локон обесцвеченных волос за ухом.

— Что происходит между тобой и Фреей? — прямо спрашивает она.

Делаю еще один медленный глоток кофе, не встречая ее взгляда.

— Ничего.

— Мал, — вздыхает Хана, ставя чашку с легким звоном. — Я не глупая. Я отправила ее к тебе прошлой ночью.

Моя хватка на кружке усиливается, но я не отвечаю.

— И потом увидела, как она, шатаясь, вернулась в главный дом через полтора часа, выглядев так, будто ты только что избил ее. Но дело в том, — продолжает она резко, глядя на меня, — я знаю тебя, и не могу представить, чтобы ты избил женщину. Что означает… — она кашляет, усмехаясь. — Да.

— Я должен понимать, что означает это да?

Она закатывает глаза.

— Ради всего святого, Мал. Я знаю, что ты спишь с Фреей.

Я хмурюсь, глядя на нее.

— С чего ты это взяла?

Хана откидывается на стуле, смотря на меня, как на идиота.

— Не знаю, дурачок. То, что она вышла из твоего дома через полтора часа после того, как вошла, с расставленными ногами и в твоем худи вместо одежды, в которой пришла? То, что у нее было это выражение лица, будто ее только что трахнули…

— Господи, Хана, — хмурюсь я.